Огненный цветок Синтия Райт Пылкая красавица с Запада и безрассудный искатель приключений, благородный английский джентльмен, встречают свою любовь — безудержную, всепоглощающую — на первозданной земле американского дикого Запада. Синтия РАЙТ ОГНЕННЫЙ ЦВЕТОК Эта книга посвящается двум главным мужчинам в моей жизни — Джену Чолледу, моему необыкновенному отцу, который взял меня на Литтл Бигхорн, когда я была маленькой девочкой, и Джиму Ханту, моему мужу, который превращает исследовательские путешествия (и повседневную жизнь) в романтические приключения. Вы оба замечательные люди, и я очень счастлива! ПРОЛОГ 24-25 июня 1876 года Долина реки Литтл Бигхорн, штат Монтана Наша нация тает, как снег на склонах холмов, где греет солнце, тогда как ваш народ похож на травинки весной, когда приближается лето.      Красное Облако из племени оглайла сиукс Прекрасный день для битвы! Сильные сердца, отважные сердца, вперед!      Безумный Конь 25 июня 1876 года Опять все тот же сон. Дэн Мэттьюз пробудился незадолго до одиннадцати часов пополудни. Рядом с ним громко храпел капитан Майлз. Более шестисот солдат спали вокруг на самодельных циновках: завербованные рядовые, офицеры и разведчики Седьмого Кавалерийского полка подполковника Джорджа Кастера, донельзя изнуренные двухдневным переходом — тридцать миль к задымленной пылью Бухте Розового Бутона. Они «охотились за индейцами», идя за ними по следу, будто те были антилопами или буйволами. Дэн был очень утомлен, он окоченел от холода, но все же сон — пестрая смесь красочных историй отца и его собственных, более недавних испытаний — не оставлял его. Во сне он видел себя в огромном племени лакота сиукс, лежащим на шкурах буйволов и жующим вишни. В воздухе витали запахи жизни, и ощущение мира было ошеломляющим. Мужчины лакота, закончившие дневные труды, лежали в своих типи или вокруг костров, рассказывали разные истории и играли с детьми. Женщины бродили по деревне, следили за своими мужьями и детьми или занимались обычной домашней работой, переговариваясь между собой. Дэн лежал, словно окутанный мирной простыней летаргии. Его братья-индейцы улыбались ему, называя его Лис Голубые Глаза, они сильно отличались от него, но из этого можно было извлечь некоторые уроки. Разве в намерения Бога, создавшего все расы, входило, чтобы одна господствовала над другой? Отец много рассказывал Дэну о местных жителях равнин, которых он считал трогательно человечными и милыми, гордых своим отличием от белых. Захари Мэттьюз торговал мехом с Американской меховой компанией и месяцами жил среди сиуксов и прочих племен. Во время поездки на восток в Вашингтон в 1843 году он женился на школьной учительнице по имени Энни Санди, и через год у них родился сын — Дэниэл. По мере того как протекало время, Зах все реже и реже возвращался на Запад, к своей прежней свободной жизни. Но он заново переживал лучшие мгновения прошлого со своим крепким, голубоглазым сыном. Завороженный, Дэн часами слушал рассказы о селениях, расположенных на многих акрах невозделанных прерий, хлопковых долинах, стадах буйволов, обитавших на Великих равнинах, на которых целыми днями охотились не знавшие устали индейские воители, исповедовавшие философию жизни и природы, разительно отличавшуюся от философии белого мира. Захари научился наслаждаться настоящим в те сезоны, когда он проводил время среди этих счастливых, процветающих, раскованных людей, которые, по-видимому, от рождения были лишены жадности. Уроки, которые Захари преподал Дэну, уроки смирения, чести и уважения, помогали ему в течение многих лет. Во время службы в Союзной армии в годы гражданской войны Дэна произвели в офицеры за бесстрашное, умное командование добровольцами. Это дело было чистое и справедливое — Дэниэл Мэттьюз полностью уничтожил рабство и воссоединил нацию. После войны он вышел в отставку, учился в Европе, а затем, пойдя по стопам отца, очутился на территории Дакоты. Там Дэн жил среди племен оглайла и миниконджу, сиуксов, лакота, называвших его Лисом или Лисом Голубые Глаза. Эта жизнь и раздражала, и волновала его. Когда он с болью в сердце начал осознавать, что волны событий медленно разрушают образ жизни индейцев, его доверие к правительству, интересы которого он так отважно защищал прежде, было подорвано. После смерти Захари в 1874 году Дэн вернулся в Вашингтон к матери. Старые друзья, которые сделали карьеру после гражданской войны, теперь подталкивали его к возвращению в армию: на границе испытывали острую нужду в квалифицированных офицерах. Дэн категорически отказывался от какого-либо участия в индейских войнах, пока президент Грант не пригласил его «выпить» в Белый Дом в апреле этого года. Грант был в ярости от поступка подполковника Джорджа Армстронга Кастера, который недавно приехал в Вашингтон, чтобы свидетельствовать перед Конгрессом о мошенничестве на границе, но не сказал ни слова правды. Хотя президент не хотел отсылать Кастера назад, чтобы тот принял участие в кампании по изгнанию сиуксов с территории между Великой резервацией сиуксов и горами Биг-хорн в Вайоминге, многие офицеры чувствовали, что Кастер представляет собой важную персону. — Я хочу, чтобы вы присматривали за этой горячей головой, — рассеянно произнес президент Грант. — Если вы возобновите службу, я произведу вас в капитаны. Что вы говорите? Я знаю, что вы любите равнины и знаете мир этих мест. Да вы еще и знакомы с Кастером, не так ли? — Мы знаем друг друга. Я служил под его началом вскоре после того, как он получил чин бригадного генерала, — ответил Дэн, взвешивая каждое свое слово под острым взглядом Гранта. — Вам известно лучше, чем мне, сэр, что война принесла славу некоторым очень молодым людям. По-моему, Кастер был смелым, но никогда не был осторожным. Перед лицом угрозы он знал только одно: поразить противника любой ценой. Мы не ладили: принимая свои решения, он никогда не считался с человеческими потерями, и поэтому я не мог с чистой совестью принимать его приказы. Президент помахал рукой, осушил свой бокал и произнес: — О Кастере мне известно все, и, хотя мой подход к победе в той проклятой войне не так уж сильно отличался от только что высказанного вами, это не значит, что мы с ним похожи. Я сделал все, чтобы закончить это кровавое дело. Кастер во время службы попал в какую-то романтическую историю. — Закурив сигару, президент на мгновение закрыл глаза, как бы вспоминая прошлое. — Ну, это было неприятно, но нам нужна победа, и я знаю, Мэттьюз, что в этом вы согласитесь со мной. Теперь вернемся к делу. Вы — принципиальный человек. Задача, которую я прошу вас выполнить, не доставит вам удовольствия и не добавит ни престижа, ни славы, о которой вы упомянули ранее. Могу сказать вам, я очень серьезно обеспокоен тем, что Кастера послали на индейские войны, это чувство не дает мне покоя. Я бы спал спокойнее, если бы знал, что рядом с ним есть кто-то, кому я могу доверять. — Господин президент, я разделяю вашу тревогу относительно подполковника Кастера, но, при всем к вам уважении, должен сказать, что мне претит эта война, которую мы ведем против индейцев. Если бы я мог помочь чем-нибудь другим… — Можете! Дело достаточно простое, Мэттьюз. Вам не надо будет возвращаться на службу, если это вас волнует. Я пошлю вас в Седьмой Кавалерийский полк в качестве особого советника. Разве вам не хотелось бы поехать на Запад? К тому же, вы можете остаться там, сделав свое дело. Особенно сейчас, когда приближается замечательное время года. — Довольный своим планом, Грант потер руки, зажав сигару обветренными пальцами. — Проведя некоторое время среди индейцев, вы пользуетесь их доверием, а именно это и нужно, чтобы стать квалифицированным советником, но чего я действительно больше всего хочу от вас, так это, чтобы вы держались поближе к этому глупому подполковнику. Хвала Господу, что после окончания войны он перестал быть генералом! Во всяком случае, если вы сможете присматривать за ним и позаботитесь, чтобы он не натворил чего-нибудь безумного, я буду вам благодарен. Знаете, он изводил меня всю неделю, добиваясь встречи со мной, так что он может оставить службу в Вашингтоне и вернуться в свой полк. Я отказал ему, сославшись на простуду, а сам тем временем старался что-нибудь придумать. Я не мог найти вас в течение трех дней и потому не позволял Кастеру покинуть город. — Президент хихикнул, окинул проницательным взглядом красивого молодого человека и сказал: — Я хочу, чтобы вы ехали в Чикаго в одном с ним поезде, надеюсь, к первому мая ему удастся убежать. Вы отправитесь с бумагами от меня. Предчувствую, что для него это будет шип, который я воткну ему в бок и который он не в силах будет вытащить. Ну как, договорились? Чувство долга и любовь к приключениям побудили Дэна согласиться, хотя его сильно одолевали дурные предчувствия. Ему претило все, что предпринималось против индейцев, особенно последние действия Союзной Армии. Он не хотел вкладывать свою лепту в насильственное уничтожение их культуры. Но он спрашивал себя, не является ли его бездействие согласием с этой сокрушительной политикой правительства. Взвесив все «за» и «против», Дэн согласился служить в качестве советника. И вот теперь, прикомандированный к роте «С» Седьмого Кавалерийского полка, он оказался в самой гуще всего этого кошмара. Звуки здорового храпа Киафа сливались с храпом спящих вокруг людей и ночными шорохами животных в кустарниках. Так как Дэн уже не спал, он вдруг уловил какие-то неожиданные звуки: несомненно, кто-то ходил снаружи. Он сел, надел сапоги и, выйдя из палатки, остановился в потоке лунного света. Майор Маркус А. Рено, посланный за Мэттьюзом и другими офицерами для предполуночной встречи с Кастером, обойдя палатку и заметив молодого человека, на мгновение остановился. Смуглый, непривлекательный, Рено не мог подавить острого приступа ревности при виде высокого и застенчивого Дэна, стоящего при свете звезд и застегивающего рубашку тонкими пальцами. Дэн был красив, но не придавал большого значения своей внешности. Будучи более чем шести футов ростом, он обладал загорелым, мускулистым телом закаленного рядового кавалериста. Его точеное лицо было чисто выбрито, а каштановые волосы острижены слишком коротко, чтобы можно было сразу заметить, что они вьются. Ясные, пронзительные голубые глаза Дэна говорили о его честности. Он не часто выражал свое мнение словами, но глаза говорили о многом. Кастер чувствовал его неодобрение, и ни для кого не было секретом, что пылкий командир терпит Дэна только потому, что таково желание президента Гранта. Именно теперь, остро осознавая, что он не в чести у Гранта, Кастер многое бы дал, чтобы вернуть расположение главнокомандующего. — Подполковник Кастер хочет видеть офицеров в своей палатке, — сказал Рено, подойдя к Мэттьюзу. — Вы тоже, как я догадываюсь, приглашены. Дэн ответил лишь кивком, так как зажигал сигару. Ярко вспыхнула спичка. Следует ли удивляться тому, что Кастер отрывает изможденных людей от сна? Напротив, Дэн привык ожидать от него самых бессмысленных поступков. Хотя, по его мнению, самым большим безумием было то, что они вообще находились здесь. Через два дня после отмежевания от сил генерала Терри Седьмой Кавалерийский полк вышел к Бухте Розового Бутона с приказом преследовать сиуксов и чейеннов. Кастеру предписывалось соединиться с полковником Гиббоном и другими ротами, оставшимися с Терри, после чего вместе взять в клещи непокорных индейцев. Однако сегодня утром люди Кастера, выйдя к склону Танца Солнца, недавно удерживаемого индейцами, увидели, что склон испещрен зловещими рисунками. Рисунки эти вызвали тревогу индейских разведчиков. По-видимому, Сидящий Буйвол, очень почтенный шаман сиуксов Ханк-папа, которого белые считали предводителем индейцев-предателей, обладал даром предвидения, с помощью которого он предсказал нападение белых солдат на их поселок. Согласно рисункам, все белые будут убиты воинами племен сиуксов и чейеннов. Хотя Кастер и его офицеры посмеивались над этим вздором, разведчики были очень обеспокоены. Они были обеспокоены и тем, что оказались на тропе, гораздо более свежей, чем можно было предполагать. Для них это было доказательством сильнейшего колдовства. Вся долина пестрела покинутыми вигвамами, а трава сильно утоптана на мили вокруг, что говорило о недавнем присутствии здесь огромного стада пони. В конце концов, Кастер послал вперед своих разведчиков из племени Ворона выяснить, что означают новые знаки. Следуя за Рено к бивуаку Кастера, Дэн припомнил разговор, который произошел сегодня днем под палящим солнцем Монтаны. — Вы когда-нибудь задумывались о том, для чего вы здесь? — спросил Дэн рядового кавалериста по имени Джеб Кэмпбелл, когда они поглощали неаппетитный соленый завтрак. — Для чего я здесь? — переспросил Кэмпбелл, потягивая виски из погнутой оловянной фляги. Его покрашенный передний зуб был наполовину сломан, и он постоянно посасывал его, словно для того, чтобы скрыть это. — Ну, сэр, я здесь для того, чтобы убивать индейцев. Все знают, что они убегут, если заметят нас, потому нам надо быть очень осторожными, чтобы они не удрали. — Почему мы должны убивать их? — осторожно спросил Дэн. Кэмпбелл бросил на него стремительный, неуверенный взгляд. Хотя этот человек был в Седьмом полку всего лишь с полдюжины недель и не носил формы, он действовал как офицер и обращались с ним как с офицером. Но разве солдат может так рассуждать? — Ну, мы же должны убивать их, потому как они не будут стоять в стороне и позволять нам, белым, двигаться вперед. Они убивают наших поселенцев и пытаются остановить строительство железной дороги. Господи, все знают, что индейцы — невежественные подонки, и этих неверных дикарей надо придавить сапогом! Сэр, как ваше имя? — Мэттьюз. — Дэн на мгновение задумался. Он вспомнил то, на чем они порешили с президентом Грантом: даже советник должен иметь чин. — Я капитан Мэттьюз, рядовой Кэмпбелл. Сухопарый кавалерист прищурился и пожал плечами: — Да ну? Ну, ладно, кэп, я думаю, единственный ответ — это избавиться от каждого из этих проклятых краснокожих? — Но… вам никогда не приходило в голову, что они были первыми? Что дает нам право выживать их с земли, на которой они жили сотни, а может быть, тысячи лет? — Вы на чьей стороне, капитан? — осведомился Джеб, прищурившись и возбужденно посасывая свой сломанный зуб. — Факт, что они не такие люди, как мы. Мы — христиане, Бог за нас. Со времен гражданской войны Дэн научился не вступать в споры относительно того, на чьей стороне Бог. — А как же Ларамийский договор? Мы пообещали индейцам, что они смогут здесь жить и охотиться; в конце концов, это несдавшаяся территория. Нашей она была всего восемь лет. Разве правильно, что наше правительство дает обещания, а потом меняет их? Голубые глаза Дэна потемнели, хотя говорил он по-прежнему спокойно. — Смотрите-ка, — присвистнул Джеб Кэмпбелл, — зачем притворяться? Все знают, что за Черными Холмами… и груды золота ждут там. Почему они не могли забыть об этом проклятом договоре, вернуть нам Холмы и избавить нас от неприятностей и кровопролития? С тех пор как в семьдесят четвертом там нашли золото, мы знаем, что надо отобрать Холмы у этих язычников. У них даже недостает ума выкопать золото у себя из-под носа. Может, вы этого и не знаете, потому как с Востока, но индейцы считают Черные Холмы священными и идут к склону лишь для того, чтобы строить вигвамы. Здесь повсюду золото, а их это не волнует! Но, позвольте заметить, капитан, белым людям есть дело до золота! — Он грубовато рассмеялся. — Мы не такие дураки, как эти красные дикари! — Вы правы, Кэмпбелл, — сухо улыбнувшись, заметил Дэн. — У вас нет ничего общего с сиуксами. После этого продолжительного ланча они шагом верхом приблизились к склону Индейского Танца Солнца и наконец расположились лагерем. Разведчики из племени Ворона не соединились с полком и с наступлением сумерек. Через несколько часов, когда Дэн пытался заснуть, Идущий Впереди, Курчавый, Волосатый Мокассин и Раб Белого Человека утомленно въехали верхом в расположение лагеря и доложили Кастеру о том, что им удалось выяснить. Теперь и другие офицеры выбирались в освещенную луной ночь, потирая глаза и на ходу застегивая брюки. По-видимому, они были совершенно сбиты с толку. Подполковник Джордж Армстронг Кастер сидел за складным столиком в своей белой палатке. Свет оплывшей свечи играл на орлиных чертах его загорелого лица, ниспадающих усах и бледных бровях. Славившийся своими длинными, кудрявыми «желтыми волосами», Кастер теперь, однако, коротко стриг свои локоны. Намазанные коричным маслом, его волосы и борода имели неромантический коричневый цвет. Когда Дэн вошел в палатку командира, он ощутил на себе самый беглый взгляд, какой только был возможен. Кастера явно раздражала необходимость быть вежливым с этим «советником», чтобы наладить отношения с президентом Грантом. Офицеры, включая брата Кастера, Тома, и его шурина, Джеймса Колхауна, столпились в палатке вокруг Дэниэла Мэттьюза. Никогда еще за все недели, проведенные с Седьмым Кавалерийским полком, Дэн не ощущал так остро конфликт, давно назревавший в части, а сейчас проявившийся так остро. Всего несколько офицеров стояли позади своего командира, остальные же едва скрывали свое презрение. Два старших подчиненных Кастера, Рено и Бентин, представляли самый яркий тому пример. — Я должен принять решение, — сообщил Кастер. Пламя свечи отражалось бликами на его лице и алом шейном платке. — Разведчики доложили, что сведения генерала Терри ошибочны. Индейцы не в Розовом Бутоне. Их тропа идет как раз перед нами, потом разделяется между реками Розового Бутона и Литтл Бигхорн. Свежесть этой тропы ясно говорит о том, что индейцы должны быть в нижней части Литтл Бигхорн. Люди застыли в напряженном молчании, а Кастер тем временем отпил из своей чашки. — Мы ждем вашего решения, сэр, — сказал лейтенант Уильям Кук. — Ну что ж, конечно, мы продолжим путь, — беспечно произнес командир. — Сейчас же. Сегодня ночью. Мы изменим направление и в течение ночи пройдем через водораздел, а завтра, после отдыха, установим месторасположение лагеря противника и застигнем его врасплох атакой на рассвете утром, двадцать шестого. — Он угрюмо сдвинул брови: — Вы, разумеется, согласны, что мы не можем терять времени. Если индейцы заметят наше приближение, они скорее рассеятся по прерии, чем станут сражаться. Дэн пришел в смятение. Он понимал, насколько вздорна теория о том; что сиуксы трусы, и пожалел о том, что на протяжении всех этих недель не задумался серьезно над тактикой Кастера. Возможно, он достаточно хитер, чтобы преследовать индейцев и ввязываться с ними в настоящую битву. У него были другие, более безотлагательные заботы. — Сэр, люди очень устали за последние два дня, — спокойно намекнул Дэн. — Вероятно, лучше дать им сегодня ночью отоспаться. Кастер сверкнул глазами: — Нет. Эти испытания делают из мальчиков мужчин, а из мужчин — героев! Мы снимаемся с места немедленно! — Он вскочил, и от энергии, которая от него исходила, у Дэна похолодела спина. Оглядев застывших в оцепенении офицеров, подполковник Кастер несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и добавил: — Разрешите напомнить, что элемент внезапности — решающий. Никто не должен отрываться от своей колонны или повышать голос. Барабанный бой запрещен. — Он самодовольно поднял подбородок: — Ну что ж, я рассчитываю на всех вас. Поднимайте отряды и скажите им, что приключение становится серьезным! Седьмой Кавалерийский полк, казалось, шел ощупью, пробираясь ночью по скалистой долине небольшой речки. Шли медленно, но Кастеру удалось выжать из своих людей еще шесть миль, прежде чем позволить им опять расположиться лагерем. Не дойдя до вершины, разбили лагерь. Пока солдаты отдыхали, пили кофе, индейские разведчики и их предводитель, лейтенант Чарлз Варном, отправились вперед, чтобы определить месторасположение противника. Некоторые солдаты дремали на своих ранцах, а Дэну не давала покоя нарастающая тревога. Налив себе чашку кофе, который было совершенно невозможно пить из-за щелочной воды, он подошел к Джорджу Армстронгу Кастеру. — Мэттьюз, — пробормотал Кастер в знак приветствия, пристально глядя на розово-мандариновый восход, окрашивающий восточное небо. Дэн пытался что-либо прочесть на его лице, закрытом белой широкополой шляпой. — Генерал, — прошептал Дэн, учтиво употребив его чин времен гражданской войны, — почему бы не оставить все это? Кастер резко повернул голову: — О чем вы говорите? — холодно осведомился он. — О битве, которую вы надеетесь развязать. Индейцы ничем не нарушили этот договор… — Президент Грант издал приказ, по которому они должны убраться с этой территории назад, в свои резервации. Вам это известно. Им был дан крайний срок до тридцать первого января. Срок истек, они никак не отреагировали и потому считаются врагами. Президент, говорите, передумал? Если так, он бы мне об этом сказал, когда я был в Вашингтоне. — В голосе Кастера звучала ледяная решимость. Поняв, что Кастер собирается уходить, Дэн сказал: — Сэр, я знаю о крайнем сроке, который проигнорировали Сидящий Буйвол и Безумный Конь, но мы могли бы часами спорить о нарушениях договоров, в которых повинны обе стороны. Правда, говоря по-человечески, заключается в том, что индейцам надо помочь найти путь к тому, чтобы столь различные племена, как сиуксы и чейенны, могли жить вместе и сотрудничать. Они лишь хотят по-прежнему следовать своим вековым традициям, переданным им задолго до того, как белые узнали о существовании континента. — Он сделал паузу для большего эффекта и закончил: — Наше правительство давало и нарушало бесчисленное множество обещаний индейским племенам. Неужели и Ларамийский договор постигнет та же участь? — Президент прислал вас сюда, чтобы вы советовали мне отменить действия армии против индейцев? — язвительно огрызнулся Кастер. — Нет? Я так и думал. Я свою службу знаю, а вы? Я здесь для того, чтобы выполнять приказы, а эти приказы никто не отменял. Кроме того, индейцы сами нарушили множество обещаний. — Удовлетворенный этим аргументом, Кастер слабо улыбнулся Дэну и повернулся. Дэн знал, что все бесполезно, но он обязан был предпринять эту попытку. Разведчики наконец возвратились в лагерь, и он отступил на несколько шагов, чтобы наблюдать за разворачивающимися событиями. Разведчики подъехали к Гнезду Ворона, с которого река Литтл Бигхорн просматривалась миль на пятнадцать. Отвесные утесы заслоняли обзор, но они могли видеть, что вся долина покрыта дымом костров, а в низине за западным берегом реки движется темное пятно, которое было огромным стадом пони. Все говорило о широкой мобилизации и о том, что индейцев на самом деле значительно больше, чем предполагалось. Согласно популярной теории, в индейских поселениях могут жить не более чем несколько сот человек, иначе людям не хватит еды, а боевым пони — воды и травы. Более того, сиуксы были слишком дики и неорганизованы, чтобы поддерживать порядок в многочисленном поселении. Кастер цеплялся за эти теории, отбрасывая страхи и предостережения разведчиков. В голубовато-сероватой фланелевой рубашке, штанах из оленьей кожи, заправленных в сапоги, и в форменной шляпе, Кастер на неоседланном коне начал лихорадочно объезжать лагерь, выкрикивая приказы своим тридцати трем офицерам. У походной кухни разведчиков племени эрикара он остановился, чтобы нетерпеливо выслушать предостережения Кровавого Ножа, разведчика-полусиукса, которого знал много лет. — Впереди больше сиуксов, чем вы могли себе представить: их больше, чем у нас пуль, — предостерегал Кровавый Нож. — Если вы нападете, не дождавшись подкрепления, битва может продлиться два или три дня. Кастер улыбнулся. — Полагаю, что мы сможем покончить с ними в один день. Кроме того, мы не можем позволить себе ждать подкрепления. Находясь так близко от них в течение долгого времени, мы рискуем быть раскрытыми, а в этом случае весь поселок уйдет прежде, чем мы успеем подняться в атаку. Слушая это, Дэниэл Мэттьюз испытывал тошнотворное чувство обреченности. Кастеру назвали причины, по которым следовало отложить нападение, и все же он настаивал, по-видимому мало беспокоясь как о жизни своих солдат, так и о жизни сиуксов. Дэну хотелось убраться отсюда, он сожалел, что вообще прибыл сюда. Все его нутро возмущалось безумием и несправедливостью, угрожая задушить его гневом. Когда колонны тронулись в путь, Кастер верхом подъехал к Гнезду Ворона, откуда открывался широкий обзор, а Варнам, Мэттьюз и несколько других офицеров сопровождали его. Однако к тому времени, когда они подошли к Литтл Бигхорн, реку окутал туман, и на отдаленной долине не было видно никаких признаков жизни. Дэн вернулся вместе с Кастером к главной колонне солдат. — Нет необходимости нападать, сэр, — сказал он, подведя своего чалого коня к Вик, гнедой лошади в белых чулках, принадлежавшей Кастеру. — Я имею в виду атаку. По-моему, нам следует послушаться разведчиков и быть предельно осторожными. — Здесь что, командует Кровавый Нож? — выпалил в ответ Кастер. — Он говорит, будто в этой долине тысячи индейцев. Эта раса отличается неслыханной гармонией и взаимодействием, Мэттьюз. — Он сдержал поводья Вик и пристально посмотрел в глаза Дэна. — Думаю, все эти сказки о «самом большом в мире лагере индейцев», мягко говоря, преувеличены и больше основаны на предрассудках и боязливом прочтении этих рисунков на песке, чем на действительности. Во всяком случае, сейчас вы можете ослабить бдительность. Как я уже сказал, сегодня мы будем отдыхать и уточнять ситуацию. — Подполковник Кастер погнал свою гнедую вперед, мчась галопом по травянистому, запыленному склону холма к колоннам кавалеристов. Некоторые из-за жары сняли синие куртки, закатали рукава и нахлобучили соломенные шляпы. Подъехав ближе, Дэн заметил на их лицах панику и неуверенность. Кастер под жгучими лучами солнца оживленно переговаривался с Бентином и Рено. Капитан Майлз Киаф подъехал к Дэну на своем сильном мерине по кличке Коменч. Киаф глубоко вздохнул. — Что случилось? — Дэн снял серую широкополую шляпу с опущенными полями и провел рукой по волосам. — Мы еще укладывались, когда один солдат заметил двух сиуксов недалеко от лагеря. Потом мы заметили еще одну группу. Плохо, что сами того не желая, мы уже предупредили поселок, и, пока мы говорим, индейцы могут уйти. — Киаф погладив густые усы. — Это было бы чертовски стыдно, а? Мы прошли весь этот путь, вышли на след самого большого скопления сиуксов, а они смогут убежать прежде, чем мы на них нападем… В голове у Дэна застучало: «Как могут эти солдаты, многие из которых рисковали жизнью, чтобы негры-рабы получили те же свободы и права, что имеют все американцы, быть теперь так безразличны к жизни и правам индейцев? Неужели золото и земля важнее справедливости?» Кастер пронзительно кричал, лицо его разгоралось: — Мы не можем ждать, иначе потеряем их. У нас нет выбора, мы должны ударить по ним сейчас. Мой адъютант, лейтенант Кук, разделит полк на три батальона, чтобы мы могли эффективно окружить неприятеля и предотвратить его бегство. Одним батальоном будет командовать майор Рено, вторым — капитан Бентин, а третьим — самым большим — я сам. — Джордж Армстронг Кастер помахал шляпой и крикнул: — Мы победим, ребята! С Седьмым Кавалерийским полком я смог бы смести всех индейцев на континенте! Джеб Кэмпбелл, стоявший в нескольких ярдах от Дэна, не мог сдержать ликования. С усмешкой, обнажившей его сломанный передний зуб, он воскликнул: — Ну и чертовский же день! Дадим же мы жару этим индейцам! Когда Кук принялся делить солдат по батальонам, обстановка на склоне холма приняла угрожающе-конфликтный характер. Дэн повернул своего чалого и вернулся к Кастеру. Тот, покрасневший, со сверкающими глазами, нетерпеливо щелкал пальцами по поводьям Вик. — Если вы решили и дальше давать мне советы, то не тратьте попусту слов, — сказал Кастер. Ум повелевал Дэну быть спокойным и разумным, но душа его кипела от негодования: — Вы не можете это сделать! Это безумие, неужели вы не видите? Я знаю сиуксов и могу вас заверить, что то, о чем рассказали разведчики сегодня утром, не плод их воображения, над которым можно глумиться! — У меня действительно нет на это времени. Я терпел вас, Мэттьюз, так как на меня была возложена эта задача, но с меня довольно. Я не могу считать вас трусом, так как вы офицер Союзной армии, но, вероятно, я ошибся в вас… Сверкнув голубыми глазами, Дэн ответил: — Вы неправы! Даже несмотря на то, что мне ненавистно все, за что ведется эта война, я готов идти с Седьмым полком, если не смогу убедить вас внять голосу разума! Однако я сделаю все, чтобы помешать нападению. Неужели вы не понимаете, что это безумие? Индейцы не трусы. Они не убегут, пока вы будете ждать подкрепления, но если вы будете слепо настаивать на атаке, славы это вам не прибавит. Над бровью Кастера забилась жилка. Наклонившись к Дэну, он выдавил из себя: — За подобное оскорбление вы могли бы предстать перед трибуналом, но вас спасает, что вы здесь лишь советник. Ну что ж, Мэттьюз, пусть ваш совет и ваши оскорбления останутся на вашей совести. Что же касается вашего предложения участвовать в битве — я отклоняю! Я не хочу, чтобы человек, нелояльно относящийся к нашему делу, был бы сегодня рядом со мной! Я хочу, чтобы вы убрались, но не в лагерь, а вообще убрались! Можете возвращаться в Вашингтон и доложить президенту Гранту, если он хочет приставить ко мне надсмотрщика, то ему придется самому выполнять эту работу! — Дрожа от ярости, Кастер добавил: — Здесь командую я, я — генерал! В голове у Дэна зашумело, по его шее тек пот, когда он, повернувшись, пошел прочь. Это был самый проклятый день в его жизни, хуже самой кровопролитной битвы гражданской войны, потому что сегодня он разрывался на части, не в состоянии направить события в правильное, как он считал, русло. Если Кастер поставил на весы только свою собственную судьбу, это не имеет значения, но… — Эй, Мэттьюз! Куда идете? Дэн оглянулся и увидел капитана Киафа, с насмешливым выражением заслоняющего глаза от слепящего солнца. Гнев, словно яд, обжег все нутро Дэна: — Убираюсь отсюда к черту! — крикнул он в ответ. На вершине холма он остановился и в последний раз обернулся назад. Кавалеристы наконец были разделены на три батальона и горели решимостью ринуться в бой. Некоторые смотрели ему вслед, несомненно удивляясь, почему он покидает их в такой момент. «Каким все это кажется нереальным, — мелькало в голове у Дэна, — особенно индейцы». Эти молодые солдаты напоминали ему мальчиков, играющих в войну и уверенных, что они выйдут из схватки победителями, не пролив и капли своей крови. Хотя Дэн понимал, что у него нет выбора, что Кастер подкуплен и потому приказал ему покинуть полк, он ощущал какой-то странный холод, чувствовал себя опороченным, чем-то вроде дезертира. Всю жизнь он легко отличал правильное от неправильного, а сейчас словно попал в тупик. Его сердце разрывалось от боли. Вытирая платком загорелое лицо, Дэн наблюдал, как колонны кавалеристов направляются по пересохшей земле к реке Литтл Бигхорн. Закрыв глаза, он начал горячо молиться за них, а затем в одиночестве зашагал в неожиданное, неясное будущее. Часть 1 Эдем в облаках — как мне это описать! А еще попытаться описать запах персика или аромат розы…      Сэмуэль Бэрроуз — репортер и участник Экспедиции 1874 года к Черным Холмам Глава 1 26 июня 1876 года Дидвуд, территория Дакоты Длительное путешествие из Филадельфии в Дидвуд оказалось тяжелым испытанием для Мадлен Эвери с ее понятиями о внешних приличиях, но наконец она, ее брат и бабушка были на подступах к своему новому дому. Их повозка тряслась по слякотной, крутой, прорезанной в горах дороге, и все в караване говорили, что на другой стороне горы находится Дидвуд. Едущие с Запада люди произносили слово «Дидвуд», как обычно произносят слово «рай». Все, кого Мэдди и ее семья встречали во время своего путешествия на поездах, пароходе и, наконец, на шхуне, завидовали семье Эвери — когда кто-нибудь из них говорил, куда они едут. — Помнишь того человека в Сиукс-Сити, Мэдди? — Бенджамен Эвери, большеглазый и смуглый в свои девять лет, пробрался в повозку и уставился сначала на сестру, а потом на бабушку. — Он сказал, что в Дидвуде так много золота, что все улицы покрыты им! Держу пари, что, поднявшись на вершину горы и посмотрев вниз, мы увидим сияющий город! — Ну что ж, Бенджамен, это прекрасно, но я что-то сомневаюсь в этом, — с утомленной улыбкой ответила Мэдди. Сами Черные Холмы, с северной стороны простиравшиеся лишь на несколько миль, отличались невероятной красотой. В мечтах Мэдди нарисовала себе волшебную страну, покрытую пышным, диким лесом с прохладными ручейками. Пронизанный светом воздух источал аромат сосны. Нетрудно было вообразить, что Черные Холмы — самый замечательный город, гордящийся золотыми улицами. Стараясь ради Бенджамена говорить как можно веселее, Мэдди продолжала: — Признаться, я тоже очень взволнована. С трудом дождусь минуты, когда увижу дом, который построил для нас отец. В последние месяцы мы столкнулись со столькими трудностями… — Она замолчала, слезы заполнили ее глаза, когда она взглянула на бабушку. — Мне так хочется наладить жизнь в новом доме, разбить сад и обо всех заботиться. Сьюзен Хэмпшир 0'Хара нежно улыбнулась внучке. Она тоже все еще скорбела о недавней смерти своей дочери Колин, матери Мэдди. — Дорогая моя девочка, разве ты не заметила? Это не Филадельфия. Если интуиция меня не обманывает, Дидвуд окажется еще более нецивилизованным, чем те города, через которые мы проезжали на равнинах. Золотые города создают определенную атмосферу, которая вряд ли способствует таким приятным занятиям, как выращивание цветов и выпекание булочек с кремом. Слегка нахмурив брови, Мадлен приободрилась, когда повозка въехала в глубокую расселину между скал. Она пристально оглядела один из нескольких дорожных сундуков, которые взяла с собой, несмотря на все увещевания отца не везти с собой лишнего. Слишком трудно было оставить любимые книги, на многих из которых стояла надпись «Колин 0'Хара Эвери»., Они будут ей утешением в незнакомой обстановке, как и различные памятные вещицы, захваченные ею из дома. Но мебель семьи Эвери пришлось оставить, перевезя ее на хранение в дом бабушки Сьюзен до той поры, пока Стивену Эвери или его детям понадобятся вещи, выбранные Колин с таким безупречным вкусом и заботой. Разумеется, самое потрясающее дополнение к семье Эвери добавилось в последнюю минуту: сама Сьюзен 0'Хара. Восьмидесятитрехлетняя дама никогда бы не поверила, что может покинуть Филадельфию, где родилась и прожила большую часть жизни, и переехать в такое Богом покинутое место, как Дидвуд. Однако она всегда была импульсивна, и, когда настало время прощаться с Мэдди и Бенджаменом, она оказалась не в состоянии остаться. Ей словно слышался голос дочери, говорящей с нею с небес. Колин чрезмерно любила Стивена Эвери, но большую часть времени выполняла роль обоих родителей, пока он рыскал по стране в поисках богатства и приключений, занимаясь обычно спекуляциями во время золотых или серебряных бумов. Хотя хрупкое здоровье Колин в последние годы удерживало Стивена рядом с ней в Филадельфии, Мадлен все больше и больше брала на себя обязанности матери, заботясь об отце и маленьком Бенджамене. Никто не заводил разговора о том, какая жизнь ожидает детей Эвери в Дидвуде. В последний момент Сьюзен почувствовала, что должна ехать с ними. «Как странно устроена наша жизнь», — подумала Сьюзен, разглядывая свою красавицу внучку. Подобно Колин, которая с детства держалась как настоящая леди, Мадлен, обладающая хорошими манерами и чувствительная как дворянка, казалось, была предназначена для наслаждения прекрасным. Сьюзен 0'Хара часто думала о том, что под этой внешней утонченностью Мадлен скрывается нечто другое. В конце концов, девочка внешне была вылитым портретом Патрика, ее дорогого покойного, бесшабашного бродяги мужа. К двадцати годам Мэдди приобрела женскую красоту — длинные роскошные волосы цвета апельсинового повидла, большие, блестящие изумрудные глаза, широкий, чувственный розовый рот и молочная кожа с пятнышками веснушек на носу, груди и бедрах. Мэдди пыталась пригасить свою внешность, закручивая густые, волнистые волосы в чопорный шиньон и скрывая свое великолепное тело с помощью высоких воротничков, длинных рукавов и сдерживающих корсетов. Колин одобряла этот вид, но Сьюзен надеялась, что внутри у Мэдди тлеют кусочки раскаленного угля, которые в один прекрасный день загорятся и сделают ее ослепительно прекрасной. Она хотела дожить до этого дня. — Смотрите! — закричал Бенджамен, врываясь в мысли Сьюзен, когда повозка оказалась на вершине холма. — Вон Дидвуд! Мадлен помогла бабушке пройти вперед, чтобы все они смогли посмотреть на город, в котором им предстояло теперь жить. Зрелище, представшее перед их взором, заставило обеих невольно раскрыть рты от изумления. — Вероятно, — пробормотала Сьюзен, — произошла какая-то ошибка. Не может же этого быть… — Это Дидвуд, мэм, — вмешался их кучер Хьюго. Он сплюнул струйку табачного сока: — Возвращаться теперь уже слишком поздно! Перед ними, зажатый в извивающемся ущелье, которое венчали отвесные склоны белых скал, усеянных обгорелыми пнями, простирался грязный временный город. Дидвуд, казалось, почти весь состоял из недостроенных зданий, бревенчатых хижин и сотен палаток. До Мэдди доносились крики и смех мужчин, отдающиеся эхом от склона горы, мужчин, которые, похоже, копошились на каждом дюйме города и бесплодных скал ущелья. Рудокопы. — Господи, — прошептала Мадлен. — Ну, разве это не ужасно? — спросил Бенджамен, глядя то на Мэдди, то на бабушку. — Вполне, — неопределенно согласилась Сьюзен. Она провела мягкой рукой по его непослушным кудрям. — Как раз это то место, в котором мечтает жить каждый мальчик. — Как вы думаете, а женщины здесь есть? — полюбопытствовала Мэдди. — О, конечно, — мигая, заверил ее Хьюго. — Где золото, там всегда полно женщин… если вы понимаете, что я имею в виду. — Как восхитительно! — заметила Сьюзен, когда они поехали по скалистой, изрытой колеями дороге. Ее внучка села и печально улыбнулась ей: — Кажется, без приключений тут не обойдется! Стивен Эвери, высокий и прямой, в белой рубашке с накрахмаленной манишкой, куртке из шотландки и тонких серо-голубых брюках, стоял на пороге нового дома, в котором помещалась бакалейная лавка Питера Гашхерста. День становился все жарче и жарче, от болота, называвшегося Главной Улицей, поднималось зловоние отбросов. Глядя, как горстка шатких повозок со скрипом спускается по склону Дидвудского ущелья, Стивен старался не беспокоить себя мыслями о том, что подумала о нем Мадлен по поводу того, что он вызвал их сюда с Бенджаменом. Она так напоминала свою мать. Он никогда не собирался отрывать Колин от ее любимой Филадельфии и спокойной, утонченной жизни, которую она там вела. Что же нашло на него, почему он так поступил с Мадлен? Из-под котелка Стивена стекала тоненькая струйка пота. Он снял котелок, пригладил черные волнистые волосы и, наклонившись вперед, стал пристально рассматривать повозки, приближающиеся к китайскому кварталу Дидвуда. Северный конец ущелья был достаточно широк только на Главной Улице и Бухте Белой Рощи, а экзотические фасады магазинов всегда поражали тех, кто впервые видел китайский квартал. В воздухе стоял сильный запах ладана. Стивен с тревогой наблюдал, как сначала Бенджамен, а потом и Мэдди вылезли из-под грязного тента повозки и сели рядом с кучером. Их невинные мордашки смотрели то сюда, то туда, обозревая развалившуюся бакалейную лавку, прачечные, кумирню и рестораны. Следующий квартал города представлял собой еще более потрясающее зрелище — «Бесплодные земли», рассадник порока и продажности. Грязные рудокопы, раскрашенные проститутки и буйные игроки прохлаждались в дверях и на редких балконах, смеясь, стреляя в воздух, выпивая и глядя на новый урожай странников, прибывших в Дидвуд. И снова Стивен молчаливо поблагодарил судьбу за то, что Колин теперь уже ничего не могла сказать ему по поводу его решения вызвать их детей в этот непристойный, зловонный, неблагоустроенный город. Разумеется, его не радовала ее смерть, но он чувствовал, что она никогда до конца не одобряла его после того, как более чем двадцать лет назад яркий свет любви покинул ее глаза. Даже теперь он часто воображал, что слышит, как она делает ему выговор за очередной необдуманный поступок. Колин обычно шептала что-то вроде: «Неужели ты никогда не повзрослеешь, Стивен? Я теряю надежду… но пока ты не будешь пытаться увлечь нас в свои безумства, я постараюсь быть терпеливой. Надеюсь только, что в один прекрасный день ты устанешь от своих трудных путешествий в неизвестное и тебе захочется семейного тепла, красивого дома и культурного города, такого, как наша Филадельфия». Колин всегда хотела, чтобы их дети оставались в своем доме, даже если бы это означало, что Бенджамена будут воспитывать женщины, а не его собственный отец. Тем временем, пока повозка с его отпрысками подъезжала ближе, он всерьез — что было совершенно не характерно для него — молился, чтобы они были счастливы в Дидвуде… Разве они также и не его дети? Вероятно, им даже будет полезен контраст между новой жизнью и прошлой… Толкаемая усталыми мулами, с перепачканными грязью колесами, повозка с семьей Эвери со скрипом остановилась. — Здравствуй, отец! Сердце Стивена заныло, как всегда после разлуки, когда он видел Мадлен. Она, казалось, с каждым годом становилась все изысканнее, хотя внешне не походила ни на одного из своих родителей. Даже проведя в дороге несколько недель, она выглядела свежей, сияющей юной леди, от корней блестящих волос до кончиков пальцев… обутых в козловые ботиночки ног. — Доченька, дорогая, какая радость и облегчение видеть, что вы оба доехали целыми и невредимыми! Кучер без всяких колебаний ступил в зловонную грязь, в которой его сапоги увязли наполовину. — Мэм, если вы не хотите идти по этой дряни, вам придется позволить мне перенести вас на ступеньки бакалейной лавки. С игривой улыбкой, скрывающей ее усталость и ужас, Мадлен глянула вниз; убедившись, что батистовая шемизетка надежно прикрывает ее грудь, подняла юбки и позволила Хьюго взять себя на руки. Она достаточно приветливо относилась к нему на расстоянии, но вблизи от него исходил такой аромат, словно он на протяжении многих недель не встречался с водой и мылом. Она продолжала улыбаться, пока ее не поставили рядом с отцом на новенькие сосновые ступени. То, что путешествие подошло к концу, было, конечно, огромным облегчением, но ее терзало предчувствие, что Дидвуд может оказаться еще хуже, чем любое другое место, которые они проезжали. — Отец, как ты узнал, что мы приедем сегодня? — спросила она, когда они обнялись. — Почти все в городе знали, что вы приезжаете, дорогая, — ответил Стивен, протянув руки, чтобы перетащить Бенджамена к себе. — Один из мужчин, который только что приехал верхом, рассказал трактирщику, что видел повозки, въезжающие в Холмы. Типпи прислал кого-то за мной, и я расспросил этого малого. Как только я упомянул о твоих необыкновенных волосах, он вспомнил тебя и Бенджамена, разумеется. Ну, а теперь о тебе… — А меня этот человек не вспомнил? — раздался женский голос из глубины повозки. Стивен слегка отпрянул, на его лице появилось выражение шока, сменившееся недоверием. — Вы будете смеяться, дети, но на какое-то мгновение мне показалось, что голос похож… — Это правда, отец, — подтвердила Мадлен, когда из повозки выглянуло сморщенное лицо Сьюзен Хэмпшир O'Xapa. — Бабушка Сьюзен приехала с нами! — Невозможно! — воскликнул он. — Но правда, — заявила его теща, поправляя свои синие юбки, прежде чем отважно сдаться в ожидающие ее объятия Хьюго. Когда Стивен поставил ее перед собой, она удостоила его обаятельной улыбки: — Не волнуйтесь, я не помешаю вам забавляться. В самом деле, по-моему, я смогу вам пригодиться. Путешествуя с Патриком по всему миру, я привыкла легко приспосабливаться к любым условиям, так что смогу подбодрить мою дорогую Мэдди. — Задумавшись о чем-то своем, она протянула руки и погладила его бакенбарды. — А вы седеете, дорогой мой мальчик. Я раньше не замечала. Он судорожно проглотил слюну. Колин начала считать их как раз перед… — Стивен, — сказала Сьюзен, в то время как ее внуки вежливо отвернулись, — у меня тоже был тяжелый год. Колин была моей единственной дочерью… и я поняла, что не смогу вынести, если дети уедут так далеко. Я постараюсь сделать все возможное, чтобы помочь, а не стать помехой в вашей новой жизни. Он слишком хорошо знал ее, чтобы догадаться, что в своей решимости она способна на гораздо большее. Двадцать пять лет назад Сьюзен начала оберегать Колин, а затем Мадлен и Бенджамена от невнимания и небрежности с его стороны, когда его охватывала жажда путешествий. — Не знаю почему, но я не ждал вас, миссис O'Xapa, — сказал он. — Бабушка Сьюзен была просто замечательной во время нашей долгой дороги на Запад, — вставила Мэдди. — Не представляю, как бы мы справились одни. Я бы никогда не могла ответить на все вопросы Бенджамена… или подавить свой собственный страх. Бабушке Сьюзен удавалось и то и другое. — Тогда я глубоко благодарен вам, сударыня, — сказал Стивен, слегка поклонившись миниатюрной старой женщине. Даже в своей шляпке с неустрашимым пером она вряд ли была одного роста с внучкой. — А теперь, если никому из вас ничего не нужно, предлагаю немедленно пройти в наш новый дом. — Стивен щелкнул пальцами, и из бакалейной лавки выбежал китаец с мешком. — Познакомьтесь с Вонг Чи, моим поваром и помощником. Он послан мне самим Богом. Он заботится о том, чтобы у меня хотя бы раз в день была горячая еда и видимость чистой одежды и белья. Бьюсь об заклад, что вы все проголодались, но Чи вскоре все устроит! Мадлен очень благосклонно улыбнулась Вонг Чи, но сердце ее упало. Она никогда не задумывалась о том, как ее отец один со всем управляется: может ли он готовить, стирать белье и содержать дом. Подобные вопросы никогда не занимали ее, особенно с тех пор как у них появился целый штат прислуги. Колин, а затем и ее дочери, приходилось прилагать немало усилий, чтобы управлять таким обширным хозяйством: заготовлять еду, готовиться к приемам и выполнять множество других повседневных дел. Мэдди понимала, что в Дидвуде все будет иначе. Когда они ехали на Запад, романтика жизни в новом необустроенном доме как-то возбуждала ее воображение. Дневные мечты заполняли долгие часы дороги, делая ее даже счастливее, чем она когда-либо чувствовала себя со времени смерти матери. Теперь ей казалось, что она будет не более чем почетной гостьей в вычищенном, как ей представлялось, до блеска домике Вонг Чи. Слезы начали покалывать ей глаза. Открытая повозка была заполнена тюками, чемоданами и корзинами, перенесенными с повозки Хьюго. Мэдди весело улыбнулась отцу, который помог ей забраться на сиденье рядом с собой. Сьюзен села спереди, а Бенджамен и Вонг Чи нашли себе место сзади. — Понимаю, понимаю, — виновато произнес Стивен Эвери, когда его мулы с трудом тянули повозку по грязи. — Ты хочешь знать, почему я вызвал вас сюда, в этот Богом забытый городишко, но, надеюсь, ты будешь терпелива и немного повременишь с выводами. Миссис 0'Хара, я не жду, что вы полюбите Дидвуд, но, полагаю, в жилах моих детей течет немного больше моей крови, чем кто-либо из нас прежде подозревал. — А мама говорила, такие города встречаются только в книжках! — воскликнул Бенджамен, не в состоянии более сдерживаться. — Держу пари, если бы она знала, что такое потрясающее место, как Дидвуд, может существовать в действительности, она бы тоже приехала! Правильно, папа? — Ну что ж, Бенджамен, — начал отец, чувствуя предостерегающий взгляд Сьюзен, — как это иногда бывает, до прошлой весны Дидвуд не существовал, так что твоя дорогая мама была права. Однако, думаю, ей бы не понравился такой городок так, как он нравится нам, мужчинам. Могу только молиться, чтобы Мадлен смотрела на вещи шире. Хотя Мэдди не могла представить себе, что ее отец ищет утешение в молитвах, ей не хотелось разрушать его надежды. Она изобразила самую отважную улыбку, какую только могла. — Должна сказать, город становится чуть респектабельнее, — пробормотала она, оглядываясь на палатки и хижины, в которых, по-видимому, жили сравнительно нормального вида люди. По крайней мере, больше не было видно полуобнаженных женщин, выглядывающих из окон, игроков или хулиганов, громко ругающихся между глотками виски. Нервно хихикнув, Стивен произнес: — Какой промах с моей стороны… Я должен объяснить, что та часть города, которую ты увидела, въезжая сюда, называется Бесплодными землями. Запад отличается от Филадельфии, но я верю, что здесь каждый может создать свой мир. Дидвуд, как младенец, — ему нужно для здорового роста влияние всевозможных вещей. Эту землю я купил отчасти потому, чтобы вам, детям, не пришлось жить вблизи от «Бесплодных земель». Они ехали по изрытой ухабами дороге, словно в насмешку названной Уолл-стрит, и Стивен указал на холмы, возвышающиеся впереди над Главной улицей: — Люди пытаются удержать «Бесплодные земли» на северной стороне Уолл-стрит, и настоящие дома построены именно там, на склоне холмов. К ним будут вести ступени. Это место мне посоветовали как идеальное для нашего дома. Но я решил, что отсюда будет не лучший вид для моих детей. Я хочу оградить вас, насколько это возможно, от самой невзрачной стороны Дидвуда. — О Стивен, вы всегда были таким добросовестным отцом, — достаточно иронично заметила Сьюзен, чтобы поддержать разговор. Мадлен же одолевали волны отчаяния. Она не увидела молодых женщин своего возраста — по крайней мере, полностью одетых, не было даже намека на молодых мужчин, с которыми можно было бы познакомиться. Неужели ее дом стоит так далеко от города, хижина, окруженная широким рвом, заполненным грязью? Где находится магазин, и что там можно купить? Половина «лавок» размещалась в палатках, а товары были выставлены перед ними на пивных бочках. Если бы не ответственность за младшего брата, Мэдди уже пожалела бы о том, что приехала сюда. — Ну вот, сюда. — Они повернули на Дидвуд-стрит, соединяющуюся с Шерман-стрит, еще одной из основных артерий, идущей за ущельем. Стивен указывал в направлении склонов холмов, возвышающихся над Шерман-стрит, но вся его семья видела только рудокопов, обгоревшие бревна, грязь и палатки. Даже Бенджамен не проявил достаточного энтузиазма, увидев эти невзрачные домишки. — Папа?.. — Я владею пятью участками земли по триста футов каждый на этом склоне холма. Придет время, и мои земли принесут мне тысячи долларов. — Он невольно взглянул на Сьюзен, желая посмотреть, какое впечатление произвели на нее его слова. — Стивен, — осторожно, как бы медленно соображая, произнесла она, — не могу описать, как я устала. Принесли ли ваши земли достаточно дохода, чтобы приобрести дом с одной или двумя кроватями? Повозка продвигалась дальше на юг и наконец повернула на дорожку, ведущую к вершине холма. Посмотрев внимательно, Мадлен различила силуэт дома за сосновыми насаждениями. Она выпрямилась, а Стивен, поймав ее взгляд, улыбнулся. Когда они подъехали к вершине холма, он провел мулов мимо деревьев и остановил их перед новым домом. — Вот это да! — крикнул Бенджамен. — Это же самый красивый дом в Дидвуде! — Особая честь, — сухо проворчала Сьюзен, выбираясь из повозки без посторонней помощи. Мадлен с помощью отца спустилась на землю. К дому примыкал унылого вида грязный двор, но, по крайней мере, не такой грязный, как улица внизу. К двери дома вели сосновые доски, образуя самодельную дорожку. Для Дидвуда дом был просто великолепен. — Я бы построил его из кирпича, — объяснял Стивен, — но у нас нет еще печи для обжига и сушки. Пришлось воспользоваться сосной, так как вокруг нет более твердых пород дерева. В данных обстоятельствах я сделал все, что мог. Перед входом в трехэтажный дом было небольшое крылечко. Стивен сказал, что, как только привезут заказанные краски, Мадлен сможет выбрать цвет, который ей понравится. Войдя внутрь, Мадлен оказалась в небольшом холле с простеньким столом с откидной доской, несколькими потрепанными стульями и небольшим диваном у стены. Стивен прошел по полу из необработанных сосновых досок и гордо дотронулся до спинки старенького дивана, выполненной в стиле рококо из красного, но уже поцарапанного дерева. Из-под цветастого китайского шелка выступала первоначальная коричневая обивка. — Вы не представляете себе, как здесь все еще трудно добыть настоящую мебель, — гордо произнес он. — Армия и индейцы усложняют задачу транспортных компаний, которые могли бы заняться доставкой, но положение вскоре изменится. Я всех умоляю и даю взятки, чтобы обставить дом для вас с Бенджаменом, Мадлен. Скоро здесь появится славная печка, которая будет обогревать гостиную. Я понимаю, что это ничто, по сравнению с тем, к чему ты привыкла, но я рассчитываю, что ты превратишь эту скорлупку в настоящее жилище. Сьюзен проковыляла через холл и уселась на отвратительный диван, подняв облако пыли. — На этот раз вы превзошли самого себя, Стивен, — сказала она и чихнула. Мэдди дотронулась до руки отца, жалея его. — Вижу, отец, ты очень много работал, и ничто не доставит мне большего удовольствия, чем вести хозяйство для всех нас, если, конечно, Вонг Чи не посчитает, что я вмешиваюсь… — Боже правый, нет! Он с нетерпением ждал вас каждый день, и теперь он сможет заняться работой на участке земли, который я ему дал. Когда рудокопы-китайцы получают участок земли, обычно чьи-то остатки, то они с большим терпением возделывают его, и потому удача сопутствует им. — Взяв дочь под руку, Стивен провел ее в кухню: — Однако Чи с удовольствием будет помогать тебе, чем сможет. Он предложил поручить стирку нашего белья своей жене. У них небольшая прачечная в китайском квартале. Мадлен была довольна, что ей предоставили право хозяйничать в доме, — это ее гнездышко и она украсит его перьями, как захочет. И все же, когда она оглянулась на большую дровяную плиту и окинула взглядом скудный ассортимент грубой кухонной утвари, ей стало не по себе. Она не была готова к таким условиям. Большая кухня могла похвастаться тремя рядами некрашеных полок для посуды, на одной из которых красовались глиняная посуда и оловянные чашки. Стол был устроен из трех досок, укрепленных на двух плотницких верстаках, а стульями служили набор корзин да походные табуретки. Заметив ее разочарование, Стивен вздохнул: — Я бы обставил дом лучше, если бы смог, дорогая. Даю тебе слово, как только прибудет партия новых товаров, ты сможешь выбрать все, что тебя привлечет. — По крайней мере, мы вместе, — прошептала Мэдди, — а это самое главное. Бенджамен проскакал по дому, тогда как Мэдди обошла его более спокойным шагом. Наверху располагалась спальня, выходящая на другую сторону лестницы. В ней стояли забрызганное акварельными красками бюро и высокая большая кровать, но без одной ножки, замененной стопкой пожелтевших копий Харперз Уикли. Наверху под карнизами висело грубое шерстяное одеяло, разделяющее два спальных помещения. Узкие кровати почти ничем не отличались друг от друга. Возле каждой стоял туалетный столик, сооруженный из упаковочного ящика, повернутого набок, с полками внутри. Обстановку дополняли керосиновая лампа, оловянный кувшин, таз и треснувшее зеркало. Мэдди сразу догадалась, какая кровать предназначена ей, а какая Бенджамену: на подушке в муслиновой наволочке сидел вырезанный из дерева маленький игрушечный солдатик в форме Союзной Армии — это была постель брата, а на ее постели красовалась маленькая китайская куколка с золотистыми локонами из настоящих волос. Мадлен медленно взяла в руки давно забытую игрушку, которую подарила отцу, когда он приехал из Невады сражаться на гражданской войне. Хотя ей в ту пору было всего лишь шесть лет, Мэдди и теперь помнила, что сказала тогда в своей маленькой серьезной речи, сопровождавшей подарок: — Папа, ты должен взять с собой эту куклу, потому что она самая красивая из всех моих кукол. У нее волосы как у мамы, хотя и не такие красивые. Но я подумала, может, она будет хоть немножко напоминать тебе о маме, пока тебя не будет с нами, может быть, ты скорее вернешься домой. Мэдди никогда бы и в голову не пришло подарить отцу куклу, похожую на нее самое. — Я убедила твоего отца позволить мне спать наверху вместе с вами, дорогая, — сообщила бабушка Сьюзен, появляясь в дверях. Двигаясь медленно, она, однако, все еще довольно проворно поднималась по лестнице. Наконец она подошла к своей высокой внучке и обняла ее. — А, твоя кукла! Ты знаешь, что это я тебе ее подарила, когда тебе исполнилось шесть лет? Мне хотелось купить тебе куколку с рыжими волосами и веснушками, но в тебе не было ни того, ни другого. — А я думала, она похожа на маму, — прошептала Мэдди. — Знаю, любовь моя. Твоя мать была красивой женщиной, но, разумеется, не красивее тебя. Мадлен засмеялась. — О, бабушка, не пытайся заставить меня поверить этой волшебной сказке. Всем же известно, что мама была само совершенство! — Вздор! — заметив блеснувшие в изумрудных глазах Мэдди слезы, Сьюзен крепко прижала ее к себе. — У Колин были свои проблемы. В ней было все, что свойственно человеку… — Мне не хватает ее, — голос Мэдди прервался рыданием. Она прижалась щекой к седым волосам бабушки. Это всегда утешало ее. От бабушки Сьюзен немного пахло фиалками, и этот аромат остро и приятно напоминал о детстве. — Знаю, что тебе ее не хватает, дорогая. Как и нам всем. Подняв голову, Мэдди выглянула из узкого окна, расположенного под самой крышей. Из их дома, расположенного на вершине холма, неясно, как в тумане, виднелась Главная улица Дидвуда, откуда доносились ругательства и смех рудокопов. Людей ее отца. — Мама пришла бы в ужас от этого города, — прошептала она наконец, почувствовав облегчение, что произнесла это вслух. — Ее оттолкнула бы любая деталь нашего нового быта… даже этот дом! — Мадлен, твоей матери больше нет с нами, и ты вольна иметь свое собственное мнение. — Синие глаза Сьюзен блеснули из-под очков. — Самое важное, по-моему, то, что все мы, кто любил Колин и кому не хватает ее, находимся здесь вместе и стараемся начать новую жизнь. Впереди много дел, и я верю, что это лучше, чем сидеть в темной комнате в Филадельфии и предаваться бесполезным слезам. — Я так рада, что ты тоже приехала, бабушка Сьюзен. Боюсь, если бы не ты, я бы сидела на постели, свернувшись клубочком, и жалела себя. — Сомневаюсь, что твой отец разделяет твою благодарность, но я сделаю все, что смогу, для вас троих. — Сьюзен опустилась на постель внучки, расстегнула ботинки и с благодарным вздохом сбросила их. — Мне ненавистно признавать это, но я старею. Я рада, что мы наконец здесь. Все еще пребывая в меланхолии, Мэдди, тем не менее, почувствовала себя немного приободренной. Она шагнула к окну и с печальной улыбкой окинула взглядом грязный, разваливающийся, разъеденный пороками город. — По правде говоря, мне следовало бы радоваться, а не плакать. Здесь мне никто не будет досаждать. В Филадельфии все давили на меня, чтобы я принимала активное участие в жизни общества… и, разумеется, вышла замуж. — Взглянув на бабушку через плечо, Мэдди разразилась озорным смехом: — Здесь уж я не потерплю никаких попыток сосватать меня! Здесь, кажется, достаточно женщин, удовлетворяющих потребности мужчин, которыми кишит Дидвуд. И все же, мне хочется хоть мельком увидеть хоть одного из них, кроме отца, который выглядит так, словно не купался с самой Пасхи! Я, конечно, героиня не их романа, и ничто не могло бы мне доставить большего удовольствия… Глава 2 7 июля 1876 года Дэниэл Мэттьюз ехал верхом с юга в Дидвуд, спускаясь в причудливо извивающееся зигзагами ущелье. Стояла жара, и город ел, показывал Дэну свой характер, прежде чем он успел его рассмотреть. Сами Черные Холмы в сто миль длиной и шестьдесят шириной все еще так же завораживали его, как и полдюжины лет назад, когда он впервые увидел людей, населявших их. Покрытые пышным лесом, богатые дичью, холмы чудесным островком поднимались из бесконечного моря травы бескрайних прерий. Их уникальная красота далеко превосходила красоту гораздо более высоких гор, которые он когда-либо видел. Тогда Холмы были почти нетронутыми, так как аборигены почитали их священными. Даже теперь, когда белый человек делал все возможное, чтобы прорезать сквозь Холмы разрушающую его полосу, от красоты этой земли все еще захватывало дух… пока на глаза не попадался Дидвуд. Большую часть Главной улицы преграждали два вновь прибывших обоза, состоящих из повозок, запряженных мулами. Животные, жалобно мыча, буквально падали в грязь перед повозками, которые разгружали толпы мужчин. Люди были везде, они сновали из палатки в палатку, кричали друг на друга, глазели, высунувшись из окон, иногда даже полураздетые, на весь этот хаос. Мэттьюз сдвинул назад коричневую шляпу с широкими опущенными полями и замедлил шаг своего чалого коня, которого в один особенно бесконечный день в Вайоминге окрестил Уотсоном. При виде того, что его собственный народ сделал с этой чистой гаванью, Дэна переполнили печаль и разочарование. С другой стороны, ему сейчас был нужен именно такой город, как Дидвуд. Самые сомнительные личности с подмоченной репутацией фактически незамеченными входили и выходили из «Золотых городов», население которых в основном состояло из беглецов от закона и прочих проходимцев. Именно сейчас Дэну улыбалась перспектива затеряться среди них, незамеченным и неизвестным. Он благодарил судьбу за то, что, запланировав надолго остаться на Западе, он захватил с собой кучу денег. После финальной сцены с Кастером и отбытия из Седьмого Кавалерийского полка, он пережил много неприятных мгновений и теперь чувствовал, что с него довольно. Он уже подумывал о немедленном возвращении в Вашингтон, но Грант в свое время предлагал ему задержаться и приятно провести время на Западе, а уж теперь, после неудачи с Кастером, ему и вовсе не хотелось предстать перед президентом. В одном Кастер был прав: Грант нес ответственность за то, что именно он привел в движение цепь событий, вызвавших безумие на Литтл Бигхорн. Плюс ко всему, Дэн знал, что в Белом Доме его ждет далеко не самый теплый прием. Вероятно, Кастер известил президента о поведении Дэна. Во всяком случае, ему не очень повезло с выполнением задания президента. Осознание своей моральной правоты давало Дэну душевный покой, но что толку? Лежа без сна под звездным небом Вайоминга, Дэн заново переживал стычки между ним и Кастером. Ему было немного неуютно от всего этого, так как он очень хорошо понимал, что его аргументы только подстрекнули Кастера. Вероятно, если бы перед ним стояла другая задача, менее отвечающа его собственным убеждениям, но более привлекательная для Кастера, он преуспел бы больше. «К черту все это, — подумал наконец Дэн. — Мне надоело размышлять». Дидвуд ему понравился, и ему не терпелось на время «лечь на дно» и подождать, пока осядет пыль, поднятая Кастером. В этом буйном городе он сумеет отвлечься от этой неприятной истории, Угрюмо улыбаясь, Дэн думал о том, что сейчас его трудно узнать. Он отпустил бороду и очень похудел, так как почти ничего не ел, пока ехал верхом по несдавшейся территории, где не было ни фортов, ни белых поселений. Недалеко от границы территории Вайоминга он купил у дружелюбного чейенна кое-какую одежду. Удобные брюки из оленьей кожи, заправленные в изрядно поношенные сапоги, поверх ворота синей рубашки свободно повязанный кирпично-красный шейный платок, мокрый от пота. На поясе в кобуре висел револьвер смит-вессон сорок пятого калибра. Это было не кричаще, но очень эффектно! Когда продираться на Уотсоне сквозь густую толпу стало практически невозможно, Дэн привязал коня перед зданием с фальшивым фасадом, сохранившим еще следы надписи: «Типографский офис пионеров», и натолкнулся на человека в бумажном воротничке и поношенном коричневом костюме. — Новенький, не так ли? — сказал человек, засовывая газету прямо в руки Дэну. — Позвольте представиться, странник. Я С.В. Гарднер, прежде, во время войны между Штатами, капитан Союзной Армии и адвокат, но сейчас издатель «Пионера Черных Холмов», первой газеты в этих местах! Мы издаемся всего лишь месяц, поэтому ищем читателей, и я подумал, что вы можете заинтересоваться газетой. Гарднер был темноволос и имел средней величины бороду. Своими глубоко посаженными глазами он напомнил Дэну печальную собаку, но, когда Гарднер улыбнулся, лицо его преобразилось. Улыбнувшись в ответ, Дэн пожал ему руку. — Рад познакомиться с вами, Гарднер. Меня зовут Лис, и я только что с Южных Холмов. До этого жил у чейеннов. Газета мне нравится. — Бегло взглянув на первую страницу, Дэн увидел, что вся она посвящена историям о празднованиях в Дидвуде дней Четвертого июля. — Где я могу устроиться на ночлег и поесть? Гарднер почти незаметно подмигнул. — Это зависит от того, что за ночлег вы имеете в виду, Лис. На севере Уолл-стрит вы можете получить в изобилии виски, тепленькую потаскушку и, вероятно, и постель. Но сначала попытайтесь попасть в Жемчужный театр, если вас это интересует. Чувствуя, что от этой информации его брови поползли вверх, Дэн трезво кивнул и пошел своей дорогой. На его счету было немало дружков — горьких пьяниц и грязных «голубушек» во время войны, но к таким развлечениям он относился с известной мерой сдержанности. В Дидвуде, похоже, все обстояло иначе. Перспектива получить постель, согретую готовой на все женщиной, соблазняла его, но прежде всего ему было необходимо поесть. Спасение пришло в образе Большого Центрального отеля, в котором, по причине отсутствия второго этажа (пока), функционировал лишь ресторан. Перейдя через Ли-стрит, Дэн, увидев его вывеску, вошел и затем поглотил огромное количество баранины, бобов, картофельного пюре и запеченные в тесте яблоки с кремом, и все это за пятьдесят центов! Во время еды он успел прочесть большую часть «Пионера Черных Холмов» и выпить три кружки кофе. Наконец, насытившись и найдя ответы на многие вопросы относительно Дидвуда, он поймал себя на мысли, что мечтает о порции-другой виски, каком-нибудь досужем разговоре в баре, а потом об обществе хорошенькой, любвеобильной женщины. Дэн снова сел в седло и направился по Главной улице к платной конюшне. Ему очень не хотелось оставлять Уотсона в подобном месте, но Дэн был уже в безрассудном настроении. Ведь почти две недели он провел в пути, мало ел, да и то только подсушенную говядину, спал на открытом воздухе, используя походный мешок вместо подушки. А главное — его терзал конфликт, связанный с его отъездом из Седьмого Кавалерийского полка. Но теперь на севере Уолл-стрит его ожидала возможность забыться в греховных удовольствиях! Эта часть Дидвуда, как он прочел в «Пионере», называлась Бесплодными землями, и это было самое дикое место, которое он когда-либо видел. Грузовые повозки были уже разгружены, и погонщики мулов щелкали своими длинными кнутами, подгоняя протестующих животных по Главной улице. Упаковочные корзины, в которых было все, от подставок до гробов, были сложены перед зданиями и палатками, а торговцы пытались справиться с наплывом товаров. Теперь, когда возбуждение поутихло, игроки и серьезные любители выпить вновь разбредались по салунам. На балконе Жемчужного театра толпились полуголые, накрашенные проститутки. Они выходили, чтобы рассмотреть последний приток товаров, и справлялись о кружевах, шелке, жемчуге, духах и прочих долгожданных предметах роскоши. Теперь взгляды девушек остановились на Дэне, медленно двигающемся верхом по направлению к ним. — Эй, красавчик! — позвала одна. Коротенькая, с длинными черными локонами, в цветастой шелковой накидке, сползающей с ее полных плеч, она демонстрировала Дэну полные груди, выпирающие из нарядного лифчика. — Входи! Скажи Олу, что ты хочешь Викторию! — Нет! — смеясь, перебивала ее стройная блондинка, — скажи ему, что ты к Бэсси! А тебя-то как зовут? — Лис. — Дэну было приятно, что в этом городе о фамилиях и старых историях не упоминали, как об обременительных подробностях. Теперь уже все они начали хихикать и зазывать его, перевешиваясь через ограждение балкона, чтобы выставить напоказ свои прелести. Сдвинув назад свою шляпу, Дэн улыбнулся нетерпеливой группе на балконе и почувствовал, что по пояснице прошла волна горячей боли. — Я только отведу коня на конюшню, — крикнул он девушкам. — Налейте мне виски, и я тотчас же буду здесь! — Держу пари, что так и будет! — ответила одна из них шаловливо-вызывающим тоном, после чего все они, хихикая, удалились внутрь. Дэн оглянулся и вдруг уловил сильный зловонный дух, доносившийся из китайского квартала. На другой стороне улицы он увидел конюшню, а рядом с ней — баню. Он мечтал отскрестись дочиста, но предстояли другие, более необходимые дела. Потянув поводья, он повел Уотсона по уже опустевшей Главной улице к конюшне и вдруг заметил мальчика. Ему было не более девяти или десяти лет, хорошенький, ухоженный мальчик с карими глазами, огромными, как блюдца. Украдкой пробираясь вдоль угла Зеленого Фасада, он вышел на узкую аллею, примыкающую к Театру. Так как для всех девушек не хватало отдельных комнат наверху, то на аллее была пристроена пара закрытых занавесками будок, в которых проходили «испытания» новенькие. В этих будках мужчина мог иметь стоящую девушку, не поднимаясь наверх и даже не потрудившись снять штаны. Расплата шла на полном доверии. Дэн был взрослым, много повидавшим человеком, но даже его это шокировало. Но когда он заметил, что мальчик, наклонившись вперед, пытается заглянуть за занавеску, ему стало не по себе. В одно мгновение он был около будки. — Подойди сюда, — обратился Дэн к нему сверху, не слезая с коня. — Я не причиню тебе вреда. На мальчике была хорошая одежда, но уже изрядно запачканная: коричневые штанишки на подтяжках, рубашка из шотландки и грязные ботиночки, сделанные, казалось, специально для его маленьких ножек. Песочные волосы, стоящие дыбом, подчеркивали величину его карих глаз. — Папа говорит, что я не должен разговаривать с незнакомыми, — пискнул он. — Как тебя зовут, сынок? — Бенджамен. — Ну что же, Бенджамен, — улыбнувшись, неторопливо протянул Дэн, — думаю, что твой папа не хочет также, чтобы ты свободно бегал по «Бесплодным землям». Здесь вокруг полно людей хуже, чем я, так что почему бы тебе не подойти ко мне и не позволить увезти тебя домой? Дэн сам не верил, что говорит это, — ведь в его планы входила более неотложная встреча, но он понимал, что выбора у него нет. Бенджамен отступил, почти уткнувшись спиной в занавеску будки. Однако прежде чем он смог изменить планы Дэна, Дэн подвел Уотсона к мальчику так близко, что тот оказался в пределах досягаемости. Схватив сопротивлявшегося мальчишку и подняв его на руки, как мешок, набитый перьями, он после этого позволил чалому элегантно зашагать по Главной улице. — Ну а теперь, — твердо произнес Дэн, — я был бы тебе очень обязан, если бы ты указал мне дорогу к твоему дому, палатке или где ты тут живешь. — Я не хочу, чтобы вы отвозили меня домой, мистер! — Могу тебя заверить, что мне это тоже не доставляет особого удовольствия. Так что прекрати тянуть время и укажи кратчайшую дорогу. У меня еще впереди много крайне неотложных дел. — Да, я догадываюсь каких! Я слышал, как вы разговаривали с девушками на Жемчужном балконе, — набравшись храбрости, выпалил Бенджамен, после чего указал на юг: — Туда! — Маленький шалун, — сквозь зубы процедил Дэн. — Твоим родителям следовало бы держать тебя на цепи! * * * — Бабушка Сьюзен, Бенджамен сказал, куда он ушел? Я не вижу его из окон, даже сверху. Мадлен вошла в кухню, где бабушка начала вешать голубые ситцевые занавески, которые они успели сшить. Рулоны шелка и атласа, привезенные Мадлен из Филадельфии, пошли на портьеры для гостиной и на платья для нее и бабушки Сьюзен. Она остановилась, чтобы оценить первую пару занавесок, обрамлявших окно кухни, и затем улыбнулась в надежде, что эта улыбка будет принята за искреннее восхищение. — Как прелестно они выглядят! — воскликнула она, подумав, что будь у нее выбор, она ни за что не остановилась бы на ситце, и так во всем, за что бы она ни взялась. У Мадлен было такое чувство, будто она все время пытается сделать «шелковый кошелек из уха свиньи». — Когда ты улыбаешься, то становишься вылитым портретом своей матери, — заметила Сьюзен, поджав губы. — Считать это комплиментом? — Ммм… если честно, нет. Мир никогда не соответствовал требованиям Колин, и я не хочу, чтобы это качество было и в тебе, дорогая. Сьюзен остановилась возле внучки полюбоваться занавесками. — Знаешь ли, ты никогда не будешь довольна, если тебе не удастся несколько снизить свои требования. Что же касается Бенджамена, по-моему, он сказал, что отправится вниз по Холму поиграть на Сосновой улице с мальчиком Гордоном. — Я просила его оставаться в поле зрения. — Мэдди тревожно выглянула из окна, выходящего на Шерман-стрит. — Разгуливать одному по этому городу — слишком большая вольность для мальчика его возраста. В отношении Бенджамена я не намерена снижать свои требования, бабушка! Взглянув на свое хорошенькое прогулочное платье из тафты в персиковую и кремовую полоску, Мэдди упрямо подумала, что и для себя она не принизит своих требований, кто бы что бы ни говорил. Она воспитана как леди, ею и останется, даже в бесшабашном, греховном Дидвуде. — Отвратительно, что здесь столько мух, — ворчала Сьюзен, обмахиваясь веером. — Правда? Я бы открыла окна, но боюсь, насекомые просто одолеют нас. Не будем сегодня топить плиту. Приготовим что-нибудь холодное? — Но это же не очень питательно, правда? — Беспокойство за Бенджамена и гнетущая жара позднего дня окончательно измотали Мадлен. — По-моему, мне надо выйти и поискать его, бабушка. Мало ли что может случиться с таким маленьким мальчиком. Если бы отец больше бывал дома, я уверена, Бенджамен не пристрастился бы так быстро к самостоятельным прогулкам! Сьюзен вздохнула, глядя, как торопится внучка. Мэдди вышла из кухни, подняв юбки, чтобы их не коснулся даже намек на грязь. Каждый из ее аккуратных локонов был заколот на своем месте. Безусловно, Мадлен права относительно Стивена. Даже несмотря на их приезд, он все чаще и чаще стал отлучаться из дома. Два дня назад он сообщил, что ему надо совершить «коротенькую поездочку», что-то пробормотав о дополнительных средствах на разработку копей. Кто знает, когда он вернется? Ситуация оскорбляла Сьюзен. А если бы она не приехала с детьми? Но даже и в этом случае, это не то место, где старую женщину, красивую девушку и бездельника-мальчишку следует оставлять одних на произвол судьбы. На воздухе было прохладнее, и над городом поднимался чуть заметный запах сосны. Когда Мадлен осторожно ступала по шатким сосновым доскам, образующим тропу, идущую через их владения, у нее мелькнула мысль, что, если бы люди не выбрасывали мусор прямо на улицы, мух, вероятно, было бы меньше. Посмотрев вниз на тропинку и не заметив никаких следов присутствия Бенджамена, она ощутила острый приступ тревоги за брата. Она громко позвала его, но ее призыв прозвучал в пустоте, и она залилась краской стыда за такое, неподобающее леди поведение. Внезапно послышался звук копыт по засохшей грязи. Кто-то приближался к их тропинке, но она не видела, кто именно, пока лошадь не поднялась на вершину холма и не обогнула сосны, отделяющие их дом от рудокопов, работающих на земле Стивена. «Пожалуйста, — всерьез подумала она, — пусть это будет кто-нибудь с весточкой о Бенджамене!» Сначала Мэдди заметила чалого, потом бледное, усыпанное веснушками личико Бенджамена и его взъерошенные волосенки. И лишь в последнюю очередь ее взгляд остановился на всаднике, державшем в плену ее брата, и от страха у нее стеснило грудь. Никогда в жизни она еще не встречала мужчины, который бы обладал такой привлекательной, бьющей через край мужественностью. В сумерках подробности виделись смутно, но она разглядела, что он был высок, худ, но мускулист, с густым загаром и доброжелательной белозубой улыбкой. Хотя лицо его густо заросло бородой, под нею угадывались грубоватые черты. У незнакомца были пронзительно-голубые глаза и большие сильные руки с длинными пальцами. — Что вы делаете с моим братом? — не очень вежливо спросила Мэдди, когда он подъехал ближе. Что-то в этом человеке смущало ее. — Я настаиваю, чтобы вы назвали себя! Что вам нужно? Дэн засмеялся: — Ради Бога, леди, я делаю доброе дело! Бенджамен попытался слезть с коня, Дэн разжал руки, и тот приземлился, если так можно назвать его падение в грязь. — Мэдди, он просто похитил меня! Просто схватил и посадил на лошадь! Разве это по закону? Он мог продать меня индейцам или еще что-нибудь в этом роде! Мужчину явно развеселили слова Бенджамена. Наконец, перестав смеяться, он посмотрел вниз и встретился с блестящими, удлиненными зелеными глазами самой утонченно-изысканной женщины, какую когда-либо видел на Западе или в Вашингтоне. — У младшего братца склонность к мелодраме, — сказал он, — полученная, вероятно, во время визитов к Зеленому Фасаду… — Зеленому Фасаду? — переспросила Мэдди, сморщив брови. — Что это такое? — Ну, это, кажется, еще называется Театром, мэм. Совершенно смущенная и встревоженная, Мадлен взглянула вниз и обнаружила брата, который поспешно спрятался за ее спиной. — Но вы же не хотите сказать, что мой брат гулял в том… квартале города? — А вот теперь мы подошли к тому, что мне следовало бы поговорить с отцом мальчика. — Дэн спрыгнул с Уотсона и встал, возвысившись над Мэдди. — Тема и в самом деле не для ваших утонченных ушей. — Не сомневаюсь, что вы правы, сэр… — Зовите меня Лисом… Мэдди. — Он сейчас чувствовал себя Лисом, и с этим именем ему было очень удобно. — Вы можете обращаться ко мне — мисс Эвери, — чопорно заявила она, взглянув на сжавшегося от страха Бенджамена. — Иди в дом и жди меня, молодой человек. Когда захлопнулась входная дверь, Мэдди подняла лицо и встретилась с чистым, пристальным взглядом Лиса. — Мой отец в отъезде, и в его отсутствие Бенджамен находится на моем попечении. Буду с вами честной, мистер Лис. Мы недавно живем в Дидвуде, приехали из Филадельфии. Я здесь еще не совсем освоилась… Взметнув брови, он лаконично произнес: — Вы горожанка? Никогда бы не догадался, мэм. — Вы, конечно, шутите, но это довольно неуместно. Не знаю, кто вы, сэр, и почему взяли на себя труд привезти домой моего брата, но я благодарна вам. А теперь, пожалуйста, расскажите мне, что именно он делал в этом… квартале? — Я не могу рассказывать об этом леди, мисс Эвери! — Лис снял шляпу и держал ее в огрубевших от солнца руках. Теперь Мэдди наконец заметила, что его роскошные волосы уникального оттенка густого каштана вьются над воротником. В нем все дышало такой мужественностью и уверенностью в себе, что она невольно отступила, смущенная и на какой-то момент испугавшаяся. В молодых людях, которых она знала в Филадельфии — интеллектуалах с хорошими манерами и чистыми ногтями, — не было ничего подобного. — Ценю вашу заботу, мистер Лис, но… — Действительно лишь «Лис», мэм. Мгновение поколебавшись, Мадлен вздохнула и продолжила: — Я понимаю… Лис, многое здесь, в Дидвуде, глубоко шокирует меня, но обстоятельства заставляют меня знать эти темные стороны жизни, если я собираюсь оградить от них брата. Поэтому я вынуждена настаивать, чтобы вы просветили меня. — Мэдди подумала: может быть она слишком официально излагает свои мысли этому земному человеку? Вежливо улыбнувшись, она добавила: — Вы понимаете, о чем я говорю? — То, что я не ношу бумажный воротничок и сюртук, как у принца Альберта, еще не означает, что я туп, — ответил Лис, грубо засмеявшись. Он потер глаза, внезапно почувствовав, как усталость наваливается на него. — Знаете, я ведь и сам только что приехал в Дидвуд после долгого путешествия и… — Я бы, разумеется, пригласила вас в дом, сэр, если бы не необходимость поговорить без свидетелей. Я должна, как могу, ограждать от всяких волнений свою бабушку. — Разумеется. — Никогда, даже в самых диких снах, он не мог бы вообразить, что найдет на Черных Холмах столь неуместную здесь женщину. Он уже чуть было не раскрыл рот, чтобы о многом порасспросить ее, но воздержался. — Я благодарен за эти милые слова, мисс Эвери, но мы оба знаем, что я не из тех, кого вы пригласили бы в свой дом на чашку чая. Подумайте об этом, может быть, пройдет время, и вы найдете в этих местах кого-нибудь подостойнее. Но это уже другой вопрос. Вы хотели знать о Зеленом Фасаде и Бенджамене… — Да, пожалуйста, — покраснев, Мэдди опустила глаза и начала нервно теребить персиковую оборку на рукаве. Лис затаил дыхание. В какой-то мере он наслаждался этой сценой. — Вы знакомы с брачными отношениями мужчин и женщин, мисс Эвери? — Прошу прощения, — воскликнула она, раскрыв рот от удивления. — Вы настаивали, чтобы я был откровенен. Мне повторить вопрос? — Нет! — ее лицо горело. — Я не могу представить, как этот неприличный предмет может иметь какое-то отношение к… ради Бога! Естественно, как незамужняя женщина я лично не знакома с тем, о чем вы упомянули. Однако я имею представление, если вы это имеете в виду. — Восхищаюсь вашей деликатностью, мэм. — Его глаза, более голубые, чем небо, буквально плясали от веселья. — Тогда, я допускаю, вы сознаете, что не все незамужние женщины так же целомудренны, как вы. И так уж случилось, что в Дидвуде полно этих падших женщин. В самом деле, этот город просто разрываем грехом. У Мэдди сильно забилось сердце. — Какое, черт возьми, отношение это имеет к Бенджамену? — Он просто любопытен, что вполне естественно. Увидев его на «Бесплодных землях», я подумал, что он может узнать немного больше, чем нужно в… Сколько ему лет? — Девять, — чуть слышно произнесла Мэдди. Лис покачал головой. — Ну что ж, может быть, слишком поздно, но будем надеяться, что в нем еще осталось немного невинности. Видите ли, в Зеленом Фасаде, как и в других заведениях, насколько я знаю, обитают эти… Ночные леди… — Выражение мне знакомо, но думаю, Бенджамен вряд ли поймет, чем занимаются подобные женщины, если даже он и прошел по улице, или что вы там говорили. — Боюсь, что здесь нечто большее. — Дэн терял терпение, ведя этот осторожный, окольный разговор. — На одной из аллей есть пара будок, закрытых только занавесками. Эти будки, встроенные в Зеленый Фасад снаружи, предназначены… для мужчин, которые не хотят утруждать себя… обычными формальностями. Ваш брат бродил около одной из этих занавесок, слушая звуки, доносящиеся оттуда, и пытаясь заглянуть за за… — Нет! — Кровь отлила от лица Мэдди, у нее побледнели даже губы. — Вы лжете! — Черт меня побери. Послушайте, леди, я говорил об этом настолько вежливо, насколько мог! Я лишь пытался помочь, но, если вы собираетесь оскорблять меня, я буду счастлив уйти. Есть дюжины мест, которые я посетил бы с большим удовольствием, чем это. — И все на «Бесплодных землях», полагаю! — выпалила она в ярости, обезумев от шока. — Не то чтобы это было ваше дело, черт побери, но да! Мне тридцать два года, а не девять, и если я хочу снизойти до некоторых плотских удовольствий, то это мое дело. Так что, если вы намерены оскорблять меня… У Мадлен было такое чувство, будто она барахтается в море нереальности. Ее мать… Господи, что сказала бы или подумала ее мать, если бы узнала, как проводит время ее дорогой сыночек? Как она может удержать его в этом порочном городе, разве что держать его в доме под замком? Ее охватило чувство бессилия, которое забирало последние следы мужества. Ей стало холодно в этот жаркий июльский день, к горлу подступила тошнота… От Лиса не ускользнул блеск волос Мэдди, когда она опустила голову, потом он услышал шуршание платья из тафты и заметил, что она оседает. Потрясенный, он понял, что она падает в обморок… Ему удалось подхватить ее прежде, чем она повалилась в грязь. Прижав к своей широкой груди ее стройное, но, тем не менее, не худенькое тело. Лис не смог сдержать иронической улыбки: похоже, в конце концов он войдет в ее чистый и приличный дом. Глава 3 — Бабушка Сьюзен! Иди сюда! Быстро! — кричал Бенджамен, стуча башмачками по ступенькам. — Этот человек, этот ужасный человек несет Мэдди! Может быть, она умерла! Может быть, он убил ее! Сьюзен вошла в гостиную, спокойно вытирая руки о свой белоснежный передник. — Бенджамен Франклин Эвери, ты опять шпионил у окна? — Ну ты же не следила, а кто-то должен наблюдать за тем, чтобы Мэдди не причинили вреда! — Руки и лицо мальчика были чисто вымыты, но волосы по-прежнему стояли торчком. — Бабушка, скорее! — Ты подсматривал… или подслушивал? — Сьюзен хладнокровно открыла дверь как раз в тот момент, когда на пороге появился Лис с безжизненным телом Мэдди на руках. — Боже мой! Что случилось с нашей Медди? — Кажется, она упала в обморок, — ответил Лис. — Куда мне положить ее? Сьюзен провела его наверх в спальню и указала на большую постель, на которой теперь спали Стивен с сыном. Лис мягко положил Мэдди на белое с голубым стеганое одеяло и отступил, чтобы полюбоваться девушкой, такой прекрасной в своем покое. — Что с ней? — громко спросил Бенджамен. Мадлен чуть пошевелилась, когда бабушка приложила к ее лбу влажную тряпку. Лис тем временем бросил на мальчика грозный взгляд. — Я считаю, что ты виновен в беде, случившейся с твоей сестрой. — Как? Меня там даже и не было! Вы, наверное, что-то с ней сделали, так же как затащили меня на свою лошадь, когда я просил оставить меня в покое. Я думаю… — Замолчи, Бенджамен! — резко прикрикнула Сьюзен. Наклонившись, она внимательно посмотрела в его дерзкую мордашку: — Я не позволю тебе разговаривать так грубо, особенно со старшими. — Бабушка… — выдохнула Мэдди, с усилием открыв глаза. — Дорогая, ты устала, — старая женщина нежно улыбнулась ей и поцеловала в щеку. — Отдохни несколько минут, я принесу тебе супчика, и мы поговорим. Когда Мадлен закрыла глаза, Сьюзен выставила Лиса и Бенджамена из спальни. Закрыв за собой дверь, она сначала повернулась к внуку. — Молодой человек, поднимись наверх и ляг на мою постель. Держи глаза и уши закрытыми, пока я тебя не позову! Бенджамен, прищурившись, посмотрел на Лиса, но подчинился. Медленно и шумно он поднимался по лестнице, как будто шел на виселицу. Когда он скрылся из вида и на верхнем этаже воцарилась тишина, Сьюзен вздохнула и повернулась к высокому, грубо-привлекательному незнакомцу. — По-моему, сэр, мы еще не представились друг другу. Меня зовут Сьюзен Хэмпшир O'Xapa. Он взял ее крошечную белую ручку и улыбнулся. — Это честь, миссис O'Xapa. А я — Лис, на самом деле Дэниэл-Лис, но я предпочитаю прозвище. Так проще. — Проще? — она прикусила нижнюю губу и проницательно уставилась на него. — Это интересно. Дэн быстро сменил тему. — Мисс Эвери упомянула, что вы приехали из Филадельфии. Не имели ли вы честь быть родственницей сенатора Лайона Хэмпшира из Филадельфии? Теперь Сьюзен была и впрямь заинтригована. Не похоже, чтобы многие из дидвудских распутников, бежавших от своего отвратительного прошлого, знали сенатора из Пенсильвании, карьера которого достигла зенита полстолетия назад. — Могу сказать с гордостью, что Лайон Хэмпшир — мой отец и самый лучший человек, которого я когда-либо знала, кроме, разумеется, моего дорого мужа Патрика. А откуда вы знаете о папе? Лис молча проклинал свой неудержимый язык. — Теперь, когда вы упомянули, я не могу вспомнить! Вероятно, нам рассказывали о нем в школе или мама. Она была учительницей и заставляла меня читать даже тогда, когда мне не хотелось. Я только помню, что мне всегда нравилось имя Лайон. — Так же, как вам нравится имя Лис? — осведомилась она с добродушной улыбкой. — Не обращайте внимания. Я дразню вас, а мне не следовало бы. Вместо этого я должна извиниться перед вами за поведение своих внуков. Я слышала, как Мадлен на улице повысила на вас голос, и это меня шокировало. Она всегда вела себя как истинная леди, особенно с новыми знакомыми. А Бенджамен, Господи, он и вовсе был ужасен! Его мать недавно умерла, и это оказалось для него гораздо большим ударом, чем он думает. Она была моей дочерью, так что мы все горевали. Мы приехали на Запад, чтобы соединиться с отцом детей, но Стивен слишком занят и к тому же часто бывает в отъезде, чтобы приучить мальчика к дисциплине, как это полагается. Лиса очаровало простодушие Сьюзен 0'Хара. Ее гордое лицо говорило о бездне мудрости и юмора, немного напомнив ему его собственную мать. — Ну что ж, извинения я принял, но в них не было необходимости. Если по правде, то мне понравилась мисс Эвери. Если я ее и расстроил, то, может быть, я и себя немного подразнил! Лис направился к двери, и Сьюзен пошла проводить его, внимательно слушая, что он говорил: — Что же касается вашего внука… я с вами согласен. Ему совершенно необходима твердая рука, предпочтительно мужская. Вас, миссис 0'Хара, он явно уважает, но ему известно, что вы не поедете за ним верхом, не схватите на улице и не привезете домой, чтобы наказать. — Вы можете говорить мне все, что угодно, — произнесла она нарочито смиренным тоном, когда они уже стояли на тропинке. — Сомневаюсь, что я упаду в обморок, но вам, вероятно, следует быть готовым и к этому. Он откинул голову назад и громко рассмеялся. Потом уже более спокойно он рассказал ей столько, сколько ей необходимо было знать, опуская пикантные подробности о будках для удобства. «Достаточно, — решил он, — что она будет знать, что Бенджамен прогуливается по „Бесплодным землям“, вместо того чтобы невинно играть с другими мальчишками. Она достаточно знает жизнь, чтобы домыслить все остальное». — Ну, падать в обморок вряд ли стоит, но Мэдди старается во всем быть похожей на свою мать. — Сьюзен с минуту постучала об пол ногой, о чем-то думая. — Хотя что-то предпринимать надо. Лис, а вы не хотите поужинать с нами послезавтра вечером? Вы мне нравитесь и, думаю, будете хорошо влиять на Бенджамена. Вероятно, за семейным столом вы сможете поладить. — Она замолчала, наблюдая за игрой мыслей в его голубых глазах. — Только… если вы не проездом через Дидвуд… Не имеет смысла привязываться к вам, если через неделю вы уже уедете отсюда. Дэн погладил короткую, выцветшую на солнце бороду и трогательно усмехнулся. — Нет, мэм, я планирую остаться здесь на некоторое время. И мне бы очень хотелось прийти к вам на ужин. Благодарю вас за приглашение. — С этими словами он вскочил на Уотсона и наклонился к Сьюзен: — А вы уверены, что вам не следует на этот счет посоветоваться с вашими родственниками? Сомневаюсь, что кто-нибудь из них будет рад видеть меня! — Пшшш! — Сьюзен помахала рукой, как бы прогоняя его. — Приходите в шесть часов, а остальное предоставьте мне! К тому времени, как Лис вернулся на «Бесплодные земли» и оставил Уотсона на конюшне, он уже не испытывал удовольствия от своих планов срочно провести распутный вечер. Однако он поднял на свое широкое плечо скатанную постель и дорожный вьюк и зашагал по грязи к Жемчужному театру. В Дидвуде уже было несколько дюжин баров, много биллиардных и игорных домов, но «театры» с дурной репутацией жители знали лучше всего: Жемчужный, Бэлла Унион, Мелодион и Зеленый Фасад. Большинство салунов имело такой вид, будто были выстроены за одну ночь, а некоторые из них представляли собой не более чем палатки. Их крыши протекали, а стены имели тенденцию оседать от пьяных драк и бурь. Лису больше нравился более крепкий вид «Жемчуга», и, конечно, там наверху есть настоящие комнаты для свиданий. «Бесплодные земли» были так переполнены, что Лис задумался, нельзя ли получить просто ночлег, не тратясь на девочку. «Жемчуг» был набит выпивающими изможденными и грязными рудокопами, а вокруг карточных столов толпились жуликоватые личности, готовые играть всю ночь. Лис встал у стойки бара рядом с очень грузным и дурно пахнущим человеком. Он подумал, не исходит ли и от него такой же запах, но потом решил, что Мадлен Эвери как-нибудь дала бы об этом знать, например деликатно сморщив носик от отвращения. Энни Сандей научила сына понимать подобные намеки. После долгого ожидания хозяин бара наконец обратил на него внимание, и Лис, заказав двойной виски, безотлагательно опрокинул его. Вероятно, это сотрет память о нескольких прошедших неделях и всех конфликтных эмоциях, бурлящих в нем с момента его последней стычки с Кастером. — Еще, приятель? — спросил его бармен, хрупкий, плешивый человечек с черными усами. Лис кивнул. Вторую порцию он выпил чуть медленнее, но вместо того чтобы стереть его мысли, виски, казалось, только подстегнул их. Он всегда старался жить достойно, позволяя себе лишь безобидные мужские грешки. Он не был святым, но верил в права и свободы, на которых основана Америка. Почему же тогда это испытание в Монтане оставило у него во рту привкус трусости? Он первый бы предложил идти в бой и настаивал бы на этом, если бы чувствовал, что дело правое. Он по-прежнему разрывался между чувством долга, присущим настоящему американцу, и симпатией к индейцам. На какой же стороне правда? Что за черт, думал он. Эту проблему не под силу решить одному человеку, так какое же значение имеет то, что он думает или делает? — Послушай, я думала, ты забыл меня, — промурлыкал тоненький голосок ему в плечо. Лис взглянул вниз горящими глазами и обнаружил маленькую девушку с черными, как вороново крыло, волосами, которая недавно заигрывала с ним, стоя на балконе. На ней было поношенное платье из ярко-розового атласа, перешитое так, что открывалась половина ее груди. Ткань юбки крепилась на турнюре, посаженным высоко сзади, и ниспадала на усыпанный опилками пол. Она благоухала туалетной водой, на шее ее была повязана тонкая синяя лента. Лису это понравилось. — Нет, не забыл, — дотронулся он загорелым пальцем до ее щеки. — Как тебя зовут, лапушка? — Виктория. — Она не могла поверить, что и вблизи он также привлекателен, как и на расстоянии, но это была правда. У него были невероятно голубые глаза, ровные зубы и копна каштановых волос, а сильное лицо обрамляла аккуратная бородка. Похоже, что он может поднять ее одной рукой. — Мама назвала меня так в честь королевы Англии. Лис изогнул бровь дугой, оценивая ироничность ситуации. — С ее стороны это был прекрасный жест, ведь… — Люди говорят, я красивее, чем королева Виктория, — заметила она. Виктория попросила у бармена джин и горькое пиво, Лис заплатил за них и снова протянул свой стакан. Он, наконец, начинал испытывать чувства, на которые уже не надеялся, — некое оцепенение и крайнюю отдаленность от внешнего мира. Он вдруг с легкостью поверил в то, что у него нет проблем, ни вины, ни прошлого, ни будущего. Момент требовал от него лишь улыбки и наслаждения жизнью. — У тебя такой вид, будто ты совершенно выбился из сил, добираясь до Дидвуда, — сказала Виктория, наклонившись к нему так, что ее пышная грудь прижалась к его широкой груди. — Ну и как, стоило? Прежде чем он успел ответить, кто-то призвал всех к спокойствию, и на маленькой сцене «Жемчужины», расположенной в удаленном конце бара, появилось странное трио: женщина в причудливом красном бархатном платье, слишком жарком для сезона, мужчина со скрипкой и юноша, несущий нечто невообразимое, что на самом деле оказалось трубой. Перед сценой остановился мужчина, призывавший к тишине, и помахал рукой в воздухе. — А теперь, джентльмены, — крикнул он, — прошу внимания! Вы присутствуете на редком празднике чувств и имеете счастливую возможность быть свидетелями представления одной и единственной Королевы песни. Да, друзья, я действительно говорю о всемирно известной мисс Виоле де Монморанси, которая оказалась в Дидвуде накануне гастролей по великим столицам Европы, где она покажет свое несравненное искусство перед королями, королевами и императорами! Когда мисс де Монморанси начала свою первую балладу в сопровождении двух музыкантов, Лису пришло в голову, что она выглядит несколько потрепанной для роли всемирно известной дивы. Виктория, казалось, прочла его мысли. — У тебя такой вид, словно тебе нужен небольшой отдых. Хочешь, поднимемся наверх, где немного поспокойнее? Я сниму с тебя сапоги и помассирую тебе шею… Забавная вещь — инстинкт, который притягивает мужчину к женщине! Лису был безразличен запах Виктории, и все же он действовал на него, она не казалась ему привлекательной, но его тело как-то реагировало на ее горячие выпуклости, когда она прижималась к нему, и на зовущие нотки в ее голосе. Энни Сандей обычно говорила, что настоящий мужчина поднимается выше своих инстинктов и никогда не будет спать с женщиной, которую не любит, не говоря уже о той, с которой едва знаком. Слишком плохо, что мир не мог жить по стандартам Энни Сандей. Порок иногда искушал Лиса, и тогда ему хотелось действовать безрассудно. Может быть, на самом деле, это было проявлением слабости, но слово «безрассудство» звучало более мужественно. — Твои слова звучат приглашением, и я буду дураком, если откажусь, Виктория! Захвачу бутылочку, если среди ночи нам захочется выпить. — Он собрал все свое имущество и последовал за Викторией наверх по лестнице, начинавшей уже перекашиваться от слишком усердной эксплуатации. Она еще пахла свежесрубленной сосной, дешевыми духами и немытыми мужскими телами. Лис наблюдал за колебаниями турнюра Виктории, шедшей впереди. Несколько смущенный этим зрелищем и своими низкими инстинктами, он невольно улыбнулся. Наверху было несколько комнат с дверями, задернутыми занавесками и надписанными над ними именами девушек. Лис с облегчением обнаружил, что в комнате Виктории настоящая дверь, это показалось ему хорошим предзнаменованием. Повернув ручку и посторонившись, Виктория робко и застенчиво взглянула на него из-под ресниц, и Лис почти поверил, что это искренне. Войдя в узкую спальню, окно которой выходило на Главную улицу, Лис бросил свои вещи на пол, снял шляпу и глубоко вздохнул. — Садись сюда, на постель, и располагайся поудобнее, — сказала Виктория. — Вот сюда, ложись. Я сниму с тебя сапоги. Абсолютное измождение в сочетании с изрядной дозой виски сразили Лиса, как только он опустил голову на кружевную накидку подушки. Он смутно ощущал, как Виктория снимала с него сапоги. — Не знаю, — удалось ему пробормотать, — хорошая ли эта идея. Мне бы надо принять ванну… Виктория плеснула виски в стакан и поднесла к его губам, воркуя: — Да ладно тебе, не волнуйся. Думаешь, я в этом городе привыкла к чистым мужчинам? — Она засмеялась, удивленная этим его замечанием. — Я знаю, что ты устал и что тебе нужно, чтобы хорошо поспать ночью. Только лежи тихо. Я тебя раздену! Господи, «устал» было слишком слабым выражением, чтобы передать, что он чувствовал. Постель, этакая глыба с продавленными пружинами, казалась ему дарами ангелов, и Лис с наслаждением погрузился в нее, пустив свои мысли на самотек. Перед его взором предстал Кастер при свете зари, с его подстриженными локонами, верхом на Вик. Потом ему привиделась гремучая змея, подкрадывающаяся к нему, спящему под лунным светом Вайоминга. Мадлен Эвери, готовящая чай и подающая его в своих лучших китайских чашках, говорящая ему, что Лис не должен входить в их дом, пока не примет ванну и не наденет чистую, выглаженную одежду. «Ты должен носить бумажный воротник, — сказала она, отпрянув от него, — и фрак, как у принца Альберта, и не позволять себе ругаться…» Виктория тем временем сетовала на то, что раздеть такого большого мужчину, особенно если он, кажется, совершенно без сознания, — тяжелая работа. И все же она наслаждалась каждым мгновением, каждым мимолетным взглядом на это стройное, загорелое тело. Чем больше открывалось ее взору, тем усерднее она молилась, чтобы он достаточно пришел в себя, чтобы заняться с ней любовью. Лис был самым красивым мужчиной из всех, кого она видела со времени своего приезда в Дидвуд. Его волосы, освещенные светом лампы, вились над воротником и на висках. Глаза с густыми ресницами окружали извилистые «смешинки». У него было сильное, обветренное лицо, заросшее бородой, но что-то в его скулах, линии носа и форме рта говорило ей о том, что этот человек получил хорошее воспитание. Он был человеком, которого она видела на картинках, но никогда не встречала в жизни. Прикусив губу, она расстегнула его брюки из оленьей кожи и медленно стянула их на бедра и дальше, по его длинным, мускулистым ногам. Ее сердце сильно забилось, она отступила со вздохом при виде голого Лиса — на нем не было нижнего белья. Лис был крупным мужчиной, высоким, с узкими бедрами и точеным, как у статуи, торсом. Даже интимные части его тела имели красивую форму и выглядели, на ее опытный взгляд, очень обещающе. Когда она попыталась снять с него голубую рубашку, Лис несколько пробудился. Он улыбнулся ей, как няньке, и покорно поднял руки. — Ну, слава Богу! — выдохнула Виктория, наклонив голову набок и пристально рассматривая его обнаженное тело. Его голова повернулась на подушке, и он снова погрузился в свои сны, обвив одну руку вокруг головы. Виктория решила, что это идеальное мужское тело: широкая, загорелая, крепкая грудь, покрытая большим количеством жестких волосков, так же, как и ноги, и предплечья. Она не любила мужчин с голой грудью, но очень волосатые нравились ей еще меньше, особенно если волосы росли на спине и плечах. В своей обширной практике она встречала парней с большими белыми животами, — с них Виктория с удовольствием брала двойную плату. Наконец Виктория достаточно налюбовалась Лисом, и ей осталось только еще раз выпить, раздеться и присоединиться к нему в постели. Для нее был еще слишком ранний час, чтобы ложиться спать, но, вероятно, это улучшит цвет ее лица. Попивая виски и медленно раздеваясь, она предвкушала момент, который наступит в середине ночи, если она сейчас уютно устроится возле его обнаженного тела и прикоснется к нему… Глава 4 9 июля 1876 года — Вам действительно удалось устроиться на ночлег? — спросил старый Френчи Кэчлин, поглядывая большими глазами из-под потертых полей цилиндра. — Это настоящая удача! — Я знаю и очень благодарен, — ответил Лис, заплатив лишние десять центов за чистую воду, которую Френчи принес в ведрах из Бухты Белой Рощи. Лис моментально сообразил, что владелец бани туповат, и все же ему нравился этот малый. Намылив голову и скрывшись под водой в большой лохани. Лис появился на поверхности и улыбнулся: — Вчера я снова пошел в Большую Центральную гостиницу, чтобы еще раз вкусно поесть. Пока я ел, Вагнер, владелец гостиницы, дал мне знать, что сейчас наверху имеется местечко. Я был рад, особенно потому, что там так вкусно кормят! Старый Френчи с энтузиазмом кивнул. — Знаю! Там поварихой тетушка Лу Марчбенкс. Цветная леди, знаете ли. Настоящая черная. — На редкость талантливая женщина, — отозвался Лис, снова прополаскивая волосы, затем вытер с бороды капельки воды, встал и содрогнулся. Френчи, которого все знали как любителя бутылочки из-за его огромной и необычной коллекции бутылок, бросился к нему с самым большим и толстым полотенцем. — Вы мне нравитесь, Лис! — Вы мне тоже, — Лис ухмыльнулся Френчи и стал энергично вытирать голову. Причина, по которой Френчи был рад Лису, частично заключалась в том, что немногие из жителей Дидвуда даже близко подходили к бане. Как бы они ни ненавидели вшей, мыло и воду они, казалось, ненавидели еще больше! По-настоящему баней владел доктор О. Е. Сик, и именно поэтому Лис вчера протянул лишние десять центов Френчи после своего первого мытья. Сегодня утром он был склонен заплатить ему пятнадцать центов. Когда он наконец оделся в чистую одежду, только что из китайской прачечной, он побросал в мешок свои туалетные принадлежности и повернулся к старому Френчи. — Ну, а теперь вот пятнадцать центов за чистую воду, еще десять за горячую, а эти пятнадцать центов для вас. Их не надо отдавать доктору Сику. — Очень вам признателен, — лицо Френчи зажглось радостью. — Знаете, чего бы мне хотелось? Чтобы как-нибудь вы зашли ко мне посмотреть на мои бутылочки. Их тысячи, держу пари! — Это было бы для меня большой честью, — покачав головой, Лис вышел на июльский солнечный свет. На перевернутой корзине, полуувязнувшей в болоте на перекрестке Уолл-стрит и Главной улицы, стоял худой, черноволосый, бородатый человек с Божьим огнем в глазах. — Покайтесь! — кричал он в «Бесплодные земли», — не нарушайте Божьих законов, и вы обретете спасение! Лис бросил монетку в шляпу проповедника. Там было несколько крупинок золота, и ничего больше. Это место остро нуждалось в слове Божьем, и Лис знал, что Энни Санлей понравилось бы, если бы он поощрил этого малого. — Благослови вас Господь! — проповедник на мгновение замолчал, нагнулся и схватил Лиса за руку. — Меня зовут Генри Смит, но люди в Черных Холмах зовут меня проповедником Смитом. Я вижу все, что появляется в этом городе каждый день, но вы не такой, как все. Я думаю, вы хороший человек. Я научился кое-что узнавать о людях по глазам. — Ну… — Лис прикусил губу, вспомнив о застенчивых, хитрых улыбках, которыми его одаривала Виктория при каждой встрече. Он, к сожалению, не догадывался, что они означают. — Полагаю, что я такой же грешник, как все, кто связан с этим городом, но мне хочется думать, что, несмотря на мои грехи. Бог не забывает обо мне… и, может быть, Он думает, что у меня есть, — Лис мельком усмехнулся, — шанс. Проповедник Смит не часто улыбался, но сейчас ему было трудно противостоять этому сильному, загорелому малому, имеющему вид отступника. — Бог не оставит тебя, сын мой, и я тоже! — Подняв глаза к небу, он снова закричал: — Дорогой Господь, будь добр, взгляни на этот город. Здесь люди нуждаются в твоей любви и прощении… Продолжая свой путь. Лис испытывал сильное смятение, особенно при мысли о том, что Бог знает все, что он тщательно скрывает от всех в Дидвуде. К счастью, его пригласили на ужин, и он был рад развлечься приготовлениями к нему. Несомненно, Мадлен и Бенджамен заставят его отвлечься от неприятностей. — Я согласна, нам следовало бы приготовить что-нибудь особенное в честь возвращения отца, — заметила Мэдди бабушке, — но ты считаешь, он действительно ждет от нас таких излишеств? — Она окинула взглядом изобилие снеди, разбросанной, казалось, по всей кухне. — Я и понятия не имела, что ты покупаешь подобные вещи. Почему ты не взяла меня с собой? Сьюзен 0'Хара повернулась лицом к внучке. Ее хорошенькое платье из фиолетового шелка было закрыто длинным в синюю клеточку фартуком, слегка испачканным снизу мукой. — Если честно, мне хотелось самой немного исследовать эти места. Вонг Чи был настолько любезен, что взял меня с собой, пока ты копалась в своем саду. Я познакомилась с молодым Питером Гашхерстом, который держит лавку, пока Чи покупал нам продукты. У мистера Гашхерста есть и другие сокровища, не выставленные на полках. Он рассказал мне о нескольких хозяевах магазинов, продающих продукты, варенья, печенья и прочее. — Она провела рукой, покрытой голубыми жилками, слева направо, показывая все свои покупки. Мэдди глазами последовала за ее жестом, озадаченно нахмурившись. Она заметила чашку с сочной, ароматной клубникой, которую, как сообщила бабушка Сьюзен, она добавит к свежему бисквиту, который только что испекла для Юрта с кремом. Кроме того, она приобрела какую-то дичь, уже ощипанную и вычищенную, так что распознать, что это за птица, не представлялось возможным. Маленькие, почти игрушечные птички ждали, когда их поджарят на сковороде в дровяной плите. Бабушка приобрела также корзину стручковых бобов и моркови, а на столе пирамидой громоздились молодые огурчики. — Я купила немного риса и думаю, он будет очень вкусен с соусом, — говорила Сьюзен, начав лущить бобы. — Здесь едят иначе, чем в Филадельфии, но этого и следовало ожидать. Разумеется, мы не можем покупать такое разнообразие продуктов, и все же я была удивлена, найдя здесь консервы и помидоры, свежую зелень и содовые крекеры. Я купила несколько замечательных персиков к бренди и прекрасную бутылку искрящегося вина «кэтоуба», которые мы подадим к еде. — Бабушка Сьюзен, у тебя просто настроение готовить, или здесь что-то другое? Последние два часа Мадлен работала с рассадой в своем тщательно спланированном саду, полная решимости сделать его красивым и изящным. Мечты о саде занимали ее мысли все утро, но теперь она их отбросила: ее неутомимая бабушка что-то замыслила. — Вероятно, у меня сюрприз для вас всех, — произнесла Сьюзен с таинственной улыбкой, медленно повернув голову и выглянув в окно. — Будь ко мне снисходительна, дорогая! — Какой еще сюрприз у тебя может быть в этом покинутом Богом городке? Сахар и кофе? Или ты нашла золотой орешек, который хочешь раскрыть во время сегодняшнего праздничного ужина? — Голос Мэдди поднялся, выдавая ее нетерпение: — О, бабушка, как ты можешь быть в таком приподнятом настроении? Меня утешает лишь то, что моя рассада зацветет через две недели! Признаться, я начинаю жалеть, что приехала сюда. Бенджамен как бешеный носится с мальчишками, и я не знаю, как это прекратить… — Мэдди, дорогая, он же маленький мальчик! Сейчас лето. Что же ему делать, как не играть с другими детьми на воздухе? Сидеть взаперти и читать «Путешествия Гулливера»? Зеленые глаза Мэдди заблестели. — Это же превосходная идея, хорошо, что ты о ней упомянула! А как же отец? Мы же приехали сюда, чтобы быть с ним, а он, кажется, появляется в своем собственном доме только из вежливости! А я думала, что нужна ему… — Она пристально посмотрела на клубнику, потом с вызовом засунула одну в рот. Хорошее воспитание требовало от нее прожевать и проглотить ягоду, прежде чем продолжить разговор, чем и воспользовалась Сьюзен: — Мадлен Хэмпишр Эвери, что ты себе позволяешь? А я-то думала, что ты сильнее, сильнее и находчивее! Ты уже почти взрослая женщина… и, разумеется, достаточно смышленая, чтобы понять, что один взгляд на человека и на город не сделает тебя счастливой! Мэдди ухватилась за одну фразу, проигнорировав все остальное. — Ты права — я бы очень хотела дать этому городу и нашей новой жизни счастливый шанс, если бы Дидвуд населяли цивилизованные человеческие существа, а не варвары! Честно, бабушка, каждый раз, когда я осмеливаюсь спуститься с холма, на меня косо и с вожделением смотрят худшие из самых отталкивающих людей, которых я когда-либо видела! Даже рудокопы с золотого прииска, которым платит отец, смотрят на меня вызывающе, и… — Она отвернулась, расстроенная тем, что потеряла самообладание. Сьюзен 0'Хара обошла вокруг рабочего столика и погладила блестящие волосы Мэдди. Она тихо успокаивала ее: — Не отчаивайся, дорогая. Подожди немного, дай Дидвуду шанс. Он не имеет ничего общего с Филадельфией, я это признаю, но я верю в приключения. — Она поцеловала Мадлен в покрасневшую щеку. — Так и быть, я намекну тебе о своем сюрпризе только затем, чтобы поднять твой дух. В Дидвуде любой или аморален, или покрыт вшами, или обезумел от жажды… Я пригласила кое-кого поужинать с нами сегодня, кое-кого, кто, думаю, понравится твоему отцу и развлекать кого нам всем доставит удовольствие. — Развлекать? — слабо, как эхо, повторила Мэдди. — Здесь? Но здесь же еще столько надо сделать, прежде чем в этом доме можно будет принимать гостей! Не вижу, как мы можем… — Пшшш! — перебила ее бабушка, махнув рукой. — Еды, которую я задумала, и нашего общества более чем достаточно, чтобы удовлетворить вкус самого придирчивого гостя. Однако, если тебя так волнует обстановка нашего дома, ты можешь распаковать чемоданы с вещами Колин. У тебя полно времени, чтобы повесить одну-две картинки, разложить на столе кружевную скатерть матери, положить на диванчик вышитые подушечки… и не забудь о серебре и хорошем фарфоре Колин. — Сьюзен оживленно кивнула: —Ну, ты лучше меня знаешь эти тонкости, дорогая, и вряд ли нуждаешься в моих советах. Предоставляю это тебе! — Но мне нужно будет вымыться… и мои волосы — да и что я надену? — порывисто воскликнула Мэдди, с ужасом оглядывая свое грязное ситцевое платье. — Не надо волноваться, дорогая. У нас в запасе не один час. — Сьюзен, само воплощение ясности, вернулась к своим бобам. — Все будет прекрасно! Ожидание званого ужина с настоящим гостем в этом отвратительно-вульгарном городе несказанно возбудило Мэдди. Вероятно, здесь и впрямь есть общество, и ее дорогая бабушка открыла одного из его членов! Мэдди почти охватила паника, когда она мысленно прикидывала список неотложных дел, которые надо сделать буквально в считанные часы. Чемодан — это первое! Ее сердце забилось в ожидании, когда она вихрем помчалась, чтобы найти его. Ее удовольствие было так велико, что она даже забыла поинтересоваться, кто же этот таинственный гость! — Вы! Когда Мадлен, с темно-красными от возбуждения щеками, отворила входную дверь, она не смогла сдержать возгласа от шока при виде Лиса. Со времени их первой встречи она пыталась выбросить из головы все воспоминания о нем. И вот он вернулся именно тогда, когда должен прийти первый гость на ужин, чтобы испортить ей все удовольствие и, вероятно, все разрушить. — Дорогая мисс Звери, — произнес Лис, быстро сняв шляпу и поклонившись ей, — могу ли я сказать, что ваша красота делает огромную честь этому жалкому городишке? — Нет, не можете! — огрызнулась она, преградив ему проход в дверь. — Мистер Лис, или как вас там зовут, должна вам сказать, что мы ждем к ужину очень важного гостя, и… — Лис! — появилась из кухни Сьюзен 0'Хара, сняв фартук. Она выглядела оживленной и лишенной возраста, когда протягивала гостю руки. — Как вы прекрасно выглядите! Господи, да вы просто сокрушительны! Лис с кривой улыбочкой оглядел сюртук, как у принца Альберта, накрахмаленный белый воротничок, отутюженные серые брюки и завязанный опытной рукой черный шелковый галстук, надетый им по такому торжественному случаю. Он знал, что эта одежда подчеркивала его широкие плечи и могучее телосложение. — Очень любезно с вашей стороны, миссис 0'Хара, что вы это заметили, но, кажется, мои усилия напрасны. Я надеялся переменить мнение вашей внучки о себе, убедить ее, что я вовсе не так неотесан, как она считает. Однако… — Я достаточно проницательна, сэр, чтобы понять, что обилие всей этой мишуры ничего не стоит, если за этим скрывается что-то — или кто-то — низкий, грубый и… — Мадлен! — ужаснувшись, вмешалась бабушка Сьюзен. — Никогда еще ты так не шокировала меня отсутствием хороших манер. Что бы сказала твоя матушка, если бы могла тебя слышать? Разгневанная и смущенная, Мэдди чувствовала, что ее щеки жжет как огнем. — Бабушка, ты не понимаешь. Почему мы должны терпеть этого человека? Особенно сейчас, когда мы ждем твоего гостя к ужину. Как я изголодалась по нескольким часам цивилизованной беседы, по обществу человека высшего класса, а не этой… этой скотины! Лис явно получал от всего этого огромное удовольствие. Повернувшись к пожилой хозяйке, он вскинул бровь. — Я же предостерегал вас! Сьюзен покачала головой. — Вообразите себе мою досаду! Кажется, я опять должна извиниться за свою внучку, которая до сих пор была пристойной юной деди! — Она повернулась к Мэдди, горя нетерпением потрясти ее: — Дорогая моя, каждое твое слово только усиливает твое заблуждение. Неужели ты не видишь: Лис и есть тот самый гость-сюрприз, кого я пригласила на ужин! На какое-то мгновение Мэдди обуял такой ужас, что она испугалась опять потерять сознание. В этот момент открылась дверь спальни отца, и он появился с Бенджаменом. Бенджамен выглядел сердитым, но был безупречно одет в синий костюмчик и ботиночки, в которых в Филадельфии он обычно ходил в церковь. Правда, и ботиночки и штанишки ему были уже маловаты, но все искупалось аккуратно причесанными волосами и белоснежным бумажным воротничком. При виде Лиса он так побледнел, что веснушки на его лице стали вдвойне заметнее. — Что вы здесь делаете? — воскликнул он. — Мистер Дэниэл приглашен сегодня к нам на ужин, и я верю, что ты вспомнил, что такое хорошие манеры! — произнесла бабушка Сьюзен, коротко и угрожающе взглянув на внука. Она повернулась к зятю: — Стивен, я бы хотела, чтобы вы познакомились с Дэниэлом Лисом. Лис, это мой зять, Стивен Эвери. Когда мужчины обменялись рукопожатиями и любезностями, Лис быстро сказал: — Пожалуйста, зовите меня просто Лисом. Я уже и забыл, что у меня есть имя. Мне нравится жить сейчас как можно проще. Сьюзен и Мэдди превратили угол гостиной в столовую, откинув доски скрипучего стола. Покрытый кружевной скатертью Колин, стол был украшен очаровательной фарфоровой вазой, наполненной маргаритками, оранжевыми лесными лилиями и голубыми колокольчиками. Готовясь к приему, Мадлен распаковала китайский фарфор и все с любовью и заботливостью расставила по местам. Ее мать обожала красивые вещи, а многие из сокровищ, среди которых выросла Мэдди, были приобретены еще ее прадедом Лайоном в бытность его морским капитаном, во время плаваний в Китай. Сегодня вечером стол был накрыт зелеными с белым контонскими блюдами, серебряными приборами и свежей льняной скатертью. В резных серебряных подсвечниках мерцали длинные белые свечи. Эффект был такой, что Мэдди на минутку показалось, что они вовсе не в Дидвуде, хотя бы на несколько часов, и если бы их гостем был кто-нибудь другой. — Ax! — пробормотал ошеломленный Стивен, когда они приблизились к столу. — Вижу, моя дорогая доченька сегодня усердно поработала. А я и понятия не имел, что ты привезла так много матушкиных вещей, Мадлен. По-видимому, мои указания паковаться умеренно проигнорировали! Мэдди покраснела. Отец не знает и половины! Она привезла еще книги, стеганые одеяла и разные безделушки, которые еще не успела распаковать. К счастью, отец в эти дни был так рассеян, что не заметил вставленных в рамки изображений растений и пейзажи, украсившие стены гостиной, вышитых подушечек и прочих новшеств в их скудной обстановке. — Не лишайте Мэдди немногих удовольствий, оставшихся у нее, Стивен, — спокойно и твердо произнесла Сьюзен O'Xapa. — Она дочь Колин до кончиков ногтей, и вы не можете ожидать от нее, чтобы она превратилась в этакого погонщика мулов в юбке только потому, что переехала на Запад. — Бог этого не допустит, — ответил, засмеявшись, Стивен. — Нет, мы, разумеется, этого не вынесли бы! Все расселись на свои места: Лис — между Стивеном и Сьюзен, напротив двух отпрысков семьи Эвери. Появился Вонг Чи, разлил по бокалам вино и подал холодный суп-жюльен. Лис украдкой, лениво и искоса, поглядывал на Мадлен Эвери. Она, несомненно, была возбуждена, хотя и разочарована его присутствием. Взволнованная самим фактом званого ужина, она смотрела на стол, накрытый ею с безошибочным вкусом, и ее изумрудные глаза сияли гордостью и удовольствием. Лис пригубил вина и решил, что стол и привлекательная еда не идут ни в какое сравнение с сияющим великолепием самой Мадлен. Такая женщина дисгармонирует с городом, подобным Дидвуду, наводненным худшим типом распутных мужчин, лишенных смягчающего влияния женщин. Лис понимал, почему Стивену Эвери пришла мысль привезти сюда своих детей, и все же это казалось ему безумием. Мадлен — женщина, и с кем же она может подружиться в этом диком месте? Неужели ей суждено оставаться затворницей в этом доме, перебирать фарфор, полировать серебро и читать книги о лучшей жизни, для которой она была предназначена? — Почему вы так на меня смотрите? — внезапно осведомилась Мэдди. Уловила ли она искорку жалости в его лазурных глазах? — Лис обезоруживающе улыбнулся ей. — Не могу претендовать на то, что разбираюсь в настоящих леди, мисс Эвери, но я подумал, что для такого человека, как я, редкое удовольствие ужинать в обществе такой истинной леди, как вы! — Он замолчал, но потом осмелился продолжить: — И хотя вы, может быть, не верите в мою искренность, я скажу все же, что вы — самая прекрасная истинная леди, которую я когда-либо видел в своей жизни. В ответ Мэдди подозрительно рассматривала его, хотя в глубине души наслаждалась лестью. Какие надежды она связывала с этим вечером! Как могла, довела до совершенства гостиную и обеденный стол, прежде чем принять ванну и одеться. За считанные секунды до того, как Лис постучал в дверь, она стояла перед треснувшим зеркалом в полный рост и видела, что почти так же прекрасна, как и раньше. Ее платье было куплено год назад на свадьбу подруги и очень ей шло. Нижнюю юбку из тафты в зеленую и белую полоски окаймляли два ряда зеленых оборок, а отделанная оборками верхняя юбка и пояс были также цвета свежего зеленого листа. Покрой платья подчеркивал ее тонкую талию и высокую грудь, шею закрывал тутой оборчатый воротничок, окаймленный узкой зеленой полоской, подчеркивающей живой оттенок ее глаз с густыми ресницами и распущенные абрикосовые локоны. Весь день Мэдди мечтала произвести хорошее впечатление. Она молилась о слове или даже о взгляде, который бы отметил ее внешность, и поэтому ей было трудно не поддаться комплиментам Лиса. Но она не хотела его комплиментов. Бенджамен сначала сидел, надув губы, но к тому времени, как они приступили к диким курочкам в вишневом соусе, Мэдди почувствовала, что ее младший брат слегка оттаял. В конце концов, бабушка Сьюзен покорена этим властным незнакомцем, и даже их отец болтал с Лисом так, будто они были старыми друзьями. После того как мужчины обменялись фактами, имеющими отношение к продолжительности их пребывания на Холмах, и причинами, почему они здесь находятся (Лис назвал золото и приключения — ответ, удобный для всех случаев жизни), Стивен вдруг произнес: — Молодой человек, я не знаю, сколько вы прожили на Западе, но вы должны помнить, что эти Холмы все еще, строго говоря, принадлежат индейцам. Вы одобряете Ларамийский договор 1868 года или же считаете, что сиуксы должны страдать, удовлетворяя нашу жажду золота и лишних земель? Лис почти уронил свою вилку с бобами. Выпрямившись на стуле, он отпил немного вина и осторожно ответил: — Вы меня простите, сэр, но я поражен. Большинство мужчин в Дидвуде не обсуждают эту тему. — Но вы же не большинство мужчин, правда, Лис? — спокойно настаивал Стивен. — Ну, Стивен, вы меня удивляете! — воскликнула бабушка Сьюзен. — Вы еще проницательнее, чем я думала! Лис продолжал изучать глаза хозяина. — У меня есть твердое мнение о Ларамийском договоре, мистер Эвери, и тысяча мнений о том, как люди нашей расы обращаются с индейцами. Достаточно сказать, что я считаю наши действия почти преступными. Всего восемь лет назад мы дали словно сиуксам, что Черные Холмы будут принадлежать им вечно, и уже берем наши обещания назад. Мои чувства по отношению к Ларамийскому договору отражают, как эхо, мои взгляды на всю ситуацию с индейцами. Почувствовав одобрение Стивена, Лис немного расслабился и откинулся на спинку стула, в то время как Вонг Чи освобождал стол. — Хотя вам, мистер Эвери, должно быть известно, что подобное мнение не слишком популярно в Дидвуде, и я не рискну произносить свои речи на Главной улице рядом с проповедником Смитом! — Вы сочувствуете сиуксам и, тем не менее, также вмешиваетесь в чужие дела, как и все мы? — удивился Стивен. — Вероятно, жадность взяла верх над более возвышенными принципами твоего нового друга, — намекнула Мэдди, сама удивившись остроте своего язычка. — Мадлен, это грубо, — заметил отец. — Я уверен, ты не имела в виду ничего подобного. — Вероятно. — Она уставилась в свою тарелку, ощущая на себе пронзительный взгляд Лиса. Стивен повернулся к гостю. — Как вы смотрите на то, чтобы немного прогуляться перед десертом, Лис? Мы могли бы продолжить спор с глазу на глаз… и, может быть, у меня к вам будет деловое предложение. Когда мужчины удалились, Мэдди разочарованно прикусила губу. — Ужасный, ужасный человек! Бабушка, почему он так тебе понравился и почему отец тоже принял его как заблудшего сына? — Она стащила салфетку и скорчила гримасу. — Мне он тоже начинает нравиться, — вдруг сообщил Бенджамен, ухмыльнувшись сестре. — Лис называет меня Беном! — Предатели, — пробормотала Мэдди, — все вы предатели! — Ради Бога, дорогая, не сердись! — Сьюзен встала из-за стола, чтобы помочь Вонг Чи. — Пойди и принеси торт с клубникой. Знаешь, по-моему, ты дуешься потому, что Лис не обращал на тебя внимания в течение ужина. Можешь твердить, что презираешь его, но, когда он сделал тебе экстравагантный комплимент, твое лицо тебя выдало. Ни одна невинная школьница еще не краснела так мило, как ты… — Замолчи! — закричала Мэдди, следуя за бабушкой с грудой тарелок. — Что за жестокие слова ты говоришь! Вот если бы ты не была так стара, а твои косточки не так хрупки, я бы трясла тебя до тех пор, пока ты не попросила бы у меня прощения и не пообещала впредь не дразнить меня! Сьюзен хитро улыбнулась, повернув голову через плечи. — Сначала тебе пришлось бы поймать меня, дорогая! Глава 5 12 июля 1876 года С каждым мгновением становилось все жарче, и, тем не менее, к часу дня прозрачный воздух на увенчанных скалами склонах холмов Дидвуда и ярко-голубое небо над ними делали температуру более переносимой. Горный пейзаж навевал прохладу. Рудокопы продолжали работать, хотя могли бы прерваться, чтобы выпить виски и вздремнуть, когда позднее, во второй половине дня жара станет невыносимой. Помимо участка самого золотого прииска, где разработка породы шла полным ходом, наиболее предприимчивые старатели с помощью коробов, лотков, желобов и просто кастрюль промывали песок на полосах земли между зданиями близ бухты. Некоторые умудрялись даже рыть туннели под домами, чтобы добраться до золотой пыли, осевшей на основную породу. Лис остановился на участке, который он купил у Стивена Эвери, вытер платком пот со лба и улыбнулся, глядя на копошащийся Дидвуд, простирающийся далеко к Северу. Город напоминал ему длинный, узкий улей, не перестающий активно жужжать. Теперь здесь будет его дом. В тот вечер, когда Лис ужинал с семьей Эвери, ему был предложен участок земли площадью двадцать пять на сто футов, простиравшийся от дома Эвери до остальных владений Стивена. Стивен был уверен, что с участка выкачано уже все золото, и обрадовался счастливой возможности самому выбрать себе соседа. Ему очень понравился молодой человек, и он доверял ему. Если Лис будет жить рядом, Стивен сможет чаще покидать Дидвуд и меньше беспокоиться о безопасности своей семьи. Самому Лису также нравился такой оборот дела. Этот участок земли свалился на него как Божий дар, особенно если учесть, что сейчас за койку он платил Чарлзу Г. Вагнеру доллар в ночь. Ночевать в Центральной гостинице, верхний этаж которой еще строился, было еще хуже, чем спать на голой земле. Пьяный старикашка, занимавший койку над Лисом, храпел, как паровой двигатель, а мальчишка, спавший, свернувшись калачиком, рядом, кишел вшами, заставлявшими его чесаться и ругаться большую часть ночи. Поскольку его сон постоянно нарушался деятельностью соседей по комнате, Лису ничего не оставалось, как в полудреме вспоминать свои сны. Первый, в котором он счастливо жил среди народа лакота, был приятным и расслабляющим. Индейцы относились к нему любезно и гостеприимно, и у него было ощущение, что он знает все их секреты. В самом последнем сне перед Лисом предстал подполковник Джордж Армстронг Кастер. Сон никогда не повторялся в точности дважды, но в основном он воспроизводил сцены, где он спорил с Кастером. Здесь его всегда мучило чувство, что он теряет над собой контроль: Лис, пытаясь убедить Кастера, чувствовал, что его все больше захватывает гнев и вскоре они перейдут на крик. В ответ на каждое слово Лиса Кастер становился все более нетерпимым и все более разъярялся, теперь его ни в чем нельзя было убедить. Если бы не грязь, Лис разбил бы лагерь на своей новой земле. К счастью, у него были деньги, чтобы заплатить предприимчивому корнуэльскому горняку по имени Титус Пим за ускоренное возведение сооружения, которое он сможет назвать домом. Сначала они оба потратили целых два дня, чтобы еще раз прочесать каждый дюйм грязи. В результате они намыли более чем на сто долларов золотого песка, и Лис выдал Титусу аванс. В своих поисках Лис наткнулся на глубоко лежавший тайник золотых самородков, который впоследствии принес ему более тысячи долларов. Деньги пришлись очень кстати. Постройка хижины обойдется не менее чем в триста долларов, не говоря о стоимости мебели и хозяйственной утвари. Они с Титусом приобрели уже вагон бревен, которые с помощью мулов были доставлены на вершину холма. Титус работал на лесопилке судьи Э.Г. Дадли, производящей двенадцать тысяч футов досок в день. Три лесопилки Дидвуда делали оживленный бизнес, и Лис уже решил, что если обоснуется здесь, то займется именно этим. А пока для его хижины требовались бревна для стропил, доски для полов и двери. Хорошо, что за жаркой, полной удушающей пыли лесопилкой присматривал корнуэллец, а сам он в это время мог заниматься другой работой. Лис принялся размечать размеры хижины и разравнивать землю железными граблями, чтобы выровнять поверхность под пол. Солнце жгло нещадно, и Лису не терпелось снять свою красную ситцевую рубаху и сапоги, которые, тесно облегая ноги, делали его брюки вдвойне более жаркими. Расстегивая рубаху и закатывая рукава выше локтя, он размышлял, что в Дидвуде, вероятно, можно разбогатеть, продавая изнемогающим от зноя рудокопам кружки холодной, как лед, воды. Опершись о грабли, Лис посмотрел в сторону дома Эвери, скрытого за густым рядом сосен. Он знал, что этот вечнозеленый барьер предназначен для изоляции культурной семьи Стивена Эвери от соприкосновения с неотесанным племенем рудокопов, но все-таки Лису казалось странным, что и его они не замечают. Поначалу, когда они с Титусом тщательно обследовали землю в поисках золота, Лис постоянно ждал, что Мадлен Эвери появится, как видение, в одном из своих прелестных платьев и каждый, блестящий как солнце, локон будет аккуратно приколот на своем месте. Но лучше всего было бы, если бы она устроила какую-нибудь замечательную сцену, распаленная и оскорбленная его соседством. Однако в течение целых двух дней никто из семьи Эвери не подавал признаков жизни, и Лис заинтересовался причиной этого. Возможно ли, что Мадлен действительно не знает, что он здесь и скоро станет ее соседом? Или, что еще хуже, знает и совершенно равнодушна к этому? Самым логичным ему казалось подойти к их двери, извиниться за свое появление и попросить стакан воды. Разве они не друзья? Лис пробежал длинными пальцами по грязным, взъерошенным волосам, стряхнул пыль со штанов и с рук и направился в сторону сосен. В последний момент он вспомнил, что его подтяжки висят свободно. Поймав каждую большим пальцем, он перекинул их через широкие плечи, улыбнулся самому себе и зашагал дальше. Мадлен Эвери, без сомнения, посмотрит на него с отвращением, но перспектива увидеть ее внезапно привлекла его больше, чем вода, которой он так жаждал. Мэдди старалась припомнить свой самый несчастный день. Сначала отец сообщил, что утром он опять покинет Дидвуд и поедет за припасами. Потом Бенджамен порезал большой палец, играя с кухонным ножом. Бабушка Сьюзен и Вонг Чи потащили его, дрожащего от страха, к доктору Сику, чтобы тот определил, не нужно ли зашить рану. Да еще, по какой-то неизвестной причине, бабушка сегодня, в разгар жары, затеяла печь хлеб, так что Мэдди пришлось месить тесто, обливаясь потом в потертом голубом хлопчатобумажном платье, которое было на ней в худшие моменты их путешествия на Запад. Когда раздался стук в дверь, она пыталась его проигнорировать, но напрасно… Кричаще-накрашенное создание, появившееся в кухне, представилось как Гарнет Лумис. Она принесла несколько банок рябинового джема, приготовленного, как она похвасталась, ею самой. По-видимому, она познакомилась с бабушкой Сьюзен в лавке мистера Гашхерста и теперь уверяла, что они с ней близкие друзья. Джем был подарком для «Сюзи», как она громко сообщила, ставя банки на кухонный стол. Не готовая к приему гостей, Мэдди испытывала неловкость оттого, что ее видит даже такое создание, как Гарнет Лумис. Она выдумала печальную историю, приключившуюся с Бенджаменом, пытаясь выглядеть слабой и занятой, уверенная, что миссис Лумис извинится за вторжение и поспешит уйти. — Бедная малышка! — крупная старая женщина вскочила и схватила Мэдди мертвой хваткой, чем немало шокировала ее. — Тебе нужна помощь, и Гарнет здесь, чтобы дать тебе ее! Ты садись и отдыхай. Я замешу тесто, и это будет лучший хлеб, что ты когда-нибудь ела. Обещаю тебе это! Чувствуя бесконечное облегчение, освободившись от объятий миссис Лумис, Мэдди отпрянула назад и опустилась на стул, спинка которого одновременно служила им лестницей. У нее болели плечи, и ей было так жарко, что увидев, как Гарнет Лумис берет власть на кухне в свои руки, она почувствовала прилив сил. — Вы слишком любезны, — довольно твердо произнесла она, поднимаясь со стула, — однако я не могу позволить вам выполнять за меня мою работу, миссис Лумис! — Нет, нет, я хочу это сделать! — Старуха явно хотела положить конец всяким протестам. Она начала месить тесто с такой силой, что Мэдди невольно съежилась: казалось, что Гарнет причиняет тесту боль. — Вы не привыкли к здешней жизни, а мы все ее знаем. Нужно время, чтобы сделаться крепче. Ну вот, скажем, я приехала в Сент-Луис сорок лет назад и никогда не думала, что переживу первую зиму. — Гарнет била тесто, ритмично переворачивая его, и громко продолжала: — Но пережила же, и мне понравилось. Вышла замуж за француза — торговца мехом, который привез меня в форт Ларами, ушел ставить капканы, да так и не вернулся. — Она покачала головой и засмеялась при воспоминании о прошлом. — Мужчины здесь не годятся в мужья, если вы понимаете, что я хочу сказать, мисс! Как бы то ни было, надо было чем-то заниматься, если хочешь есть, но выбора большого не было. Да я и не возражала. Забавненько, если говорить честно. Конечно, теперь я не в лучшей форме, но я присматриваю за маленькими девочками, учу их торговаться и заменяю им мать, когда это нужно. Неплохая жизнь для старой развалины, которая любит приключения, а? Ол Свиринген, владелец «Жемчуга», просил, чтобы в мае я привезла какую-нибудь из моих девочек от чейеннов, и я подумала: а почему бы, черт возьми, нет? Мадлен лишилась дара речи. Изобразив вежливую улыбку, она помогла Гарнет Лумис перенести замешенное тесто в железную чашу, которую покрыла полотенцем. — Очень любезно с вашей стороны, что вы мне помогли. По-моему, я немного устала от жары, так что ваша помощь пришлась как раз кстати. А теперь, надеюсь, вы не сочтете меня грубой, но я должна… — О, я уйду сию же минуту, дорогуша, только давайте произнесем заклинание и немного освежимся. Виски у вас есть? Мэдди пыталась не выдать своего замешательства: — Ну… а… нет, не думаю… Оглядев кухню, Гарнет высмотрела стоящий на полке графин с бренди. — Вот это пойдет! — Она схватила со стола невымытый бокал и щедро плеснула себе янтарный напиток. Мэдди отказалась присоединиться к ней, но неподвижно села напротив гостьи и учтиво поддерживала беседу. Впрочем, слово «поддерживала» не совсем точно отражало существо дела, так как Гарнет болтала почти без остановки и даже сама отвечала на свои собственные вопросы. — Надеюсь, вы не думаете, дорогуша, что я груба, но я начинаю думать, что вам будет еще труднее приспособиться здесь, чем я предполагала. Вы не слабая и не робкая, но думаете, что вы лучше остальных, так? — Гарнет опрокинула бокал с бренди и наполнила его снова. — Ну а вот это не пойдет, если вы хотите остаться. Во всяком случае, если хотите завести друзей. Полагаю, вы имеете понятие, что у нас в Дидвуде цветет грех и порок и полно рудокопов, громко болтающих весь день напролет. Так ведь? Мэдди открыла было рот, чтобы ответить, но Гарнет избавила ее от этого усилия. — Да, этот город становится по-настоящему шикарным местом. Может, вы слышали, что сюда приезжает настоящая театральная труппа! Это Джек Лэнгриш, он ужасно знаменит, — вы, вероятно, слышали о нем даже на Востоке, — да, о его жене и двух других актрисах. Они сооружают театр как раз в эту минуту на Главной улице, а потом будут показывать пьесы вроде «Гамлета» и все такое, и я не удивлюсь! Так что, видите, голубушка, у нас нет причин думать, что вы лучше, чем остальные. Примите совет старой Гарнет — присоединяйтесь ко всем и отбросьте этот вид. А нет — они еще долго будут стоять у вас на пути! Мадлен почувствовала опасную, безумную близость слез, когда Гарнет Лумис обошла стол, крепко ущипнула ее за щеку и слегка потолкала ее туда-сюда. Когда в дверь кухни постучали, она с надеждой подняла глаза. Лис просунул свою красивую голову в дверь, — Прошу прощения за мое вторжение — неуверенно произнес он, глядя с плохо скрываемым любопытством то на Мэдди, то на миссис Гарнет Лумис. — Вовсе нет! — Мэдди вскочила на ноги и бросилась приветствовать его, словно он был горячо любимым родственником, вернувшимся с войны. — Вот так приятный сюрприз, Лис! Как вы хорошо выглядите! На самом деле эти слова не выразили и доли того, что она чувствовала. На какое-то мгновение время, казалось, остановилось, когда Мэдди рассматривала Лиса, стоящего на фоне освещенного проема двери. Он загорел на солнце так, что его глаза сделались еще более голубыми, а блеск белых зубов просто потрясал. Мэдди видела, конечно, что он грязный и потный, но от этого он казался еще более мужественным, чем обычно. — Не найдется ли у вас чашки воды для страждущего от жажды? — спросил он. Мэдди поспешила выполнить его просьбу, и, пока он пил, все молчали. Наконец Гарнет Лумис громко и кокетливо заговорила: — Ну вот, наконец-то я встретила мужчину, к которому льнут все девушки в Дидвуде!.. Особенно малышка Виктория! — Она подмигнула, встала и по-мужски резко протянула руку: — Лис, я Гарнет Лумис! Проходите и садитесь с нами. Я помогала мисс Мадлен с ее тестом. Вы знаете, что такое эти восточные девушки — все слабые и бледные и в один момент хлопаются в обморок! Мэдди чувствовала, что ее щеки пылают. С легкой улыбкой, умоляющей ее встретиться с ним глазами, Лис произнес: — В обморок? Мисс Эвери? Невозможно! Я знаю, соблазнительно недооценивать красивых женщин, но в данном случае вам следует знать, что мисс Эвери — леди с редким характером и отвагой! — Он крепко сжал руку Гарнет, оценивая ситуацию: — Боюсь, миссис Лумис, ни у меня, ни у мисс Эвери нет времени на долгие разговоры. Я очень занятой человек и пришел обсудить дела, имеющие отношение к рудникам мистера Эвери. Если вы нас простите… Гарнет почти впилась в пол своими каблуками, когда Лис провожал ее к входной двери. — Да, а вы слышали новость? Джекоб Хорн утром приехал в город верхом с головой индейца! Он носил ее по всем салунам, надеялся продать! — Сомневаюсь, интересно ли это мисс Эвери, — сухо заметил Лис. Покачав головой и нахмурившись, Гарнет заявила: — Об индейцах мы всегда должны думать, нравится нам это или нет. Вы слышали поговорку: «Единственно хороший индеец — это мертвый индеец», и это правда, поверьте мне. Все, что я могу сказать, так это то, что хорошо, что мы, белые, не сдадимся, пока не получим назад эти Холмы от простодушных дикарей, которые и понятия не имеют, как воспользоваться этими землями. Некоторые друзья индейцев скажут вам, что эти кровожадные, подлые сиуксы имеют право владеть Холмами, но они вряд ли поднимались выше подножья, потому что боятся злых духов, в которых они верят, боятся, что те ударят их молнией и еще всякой чепухи. Они могут не более правильно воспользоваться захваченной землей, чем стадо животных. Но не только это… — Миссис Лумис, рискуя прослыть одним из тех самых друзей индейцев, которых вы презираете, должен признаться, что не согласен почти со всем, сказанным вами. К сожалению, у меня нет времени просветить вас насчет сиуксов, но познакомиться с вами было очень интересно! — Лис открыл дверь и помахал смуглой рукой, указывая на выход. — Желаю вам приятно провести день! Приступ вины заставил Мэдди подбежать к двери. —Я ценю вашу помощь, миссис Лумис. И бабушке будет приятно получить ваш подарок. С вашей стороны в высшей степени любезно, что вы подумали о нас. Уже отойдя от домика, Гарнет Лумис, странно быстро опьяневшая, не забыла напомнить: — Вы скажете Сюзи, что я сделала этот джем из рябины которую сама собирала? — Даю слово! — искренне пообещала Мэдди. В тот момент, когда закрылась дверь, она посмотрела в смеющиеся глаза Лиса, и оба расхохотались. Мэдди приложила руку ко рту, пытаясь приглушить смех. — Не смущайте ее, — удалось ей проговорить сквозь смех, склонившись к плечу Лиса. — Бедняжка! У нее хорошие намерения… Он перестал смеяться и вскинул брови. — А делает адские дела! Если вы позволите такой властной особе, как Гарнет Лумис, задавать тон, она сделает все, чтобы стать вашим тираном. Внезапно он остро осознал близость Мадлен, легкое касание ее руки к его обнаженному предплечью и свежий зеленый цвет ее глаз. — Вероятно, у меня предубеждение против женщин ее типа, — пробормотал он. — Она видит мир лишь своими собственными глазами и нетерпима по отношению к тем, кто считает иначе. — А я думала, что просто ужасно терпелива, потому что пыталась не выносить ей приговор только на основании ее внешности и манер, — смеясь, ответила Мэдди. — Как я могла знать, что из всех людей именно вы дадите такую высокую, философскую оценку миссис Лумис? Вдруг ее лицо исказилось от ужаса: она вспомнила о собственной внешности. Лис, отойдя от нее на несколько дюймов, с блуждающей улыбкой осматривал ее запачканные волосы, измазанное мукой лицо и потертое платье. Отскочив от него на несколько шагов, Мадлен оказалась прижатой спиной к стене гостиной. — Не беспокойтесь, — словно прочитав ее мысли, произнес Лис, забавляясь ее смущением. — Мне нравится, как вы выглядите. И впрямь чувствуешь какое-то спокойствие оттого, что вы можете так выглядеть! — Как неряшливая ведьма? — Мэдди с бьющимся сердцем с вызовом смотрела на него. Лис возвышался над ней, и было в нем что-то возбуждающее. — Ведьма? — засмеялся он. — Вряд ли. Вы красивая женщина, мисс Эвери, гораздо красивее, чем думаете. Но каждый раз, когда я смотрю на вас, вы напоминаете мне одну из тех богатых дам из высшего общества, которые запечатлены в дамском журнале Годи. Каждый волосок на своем месте, тело совершенно, но чопорно. Слишком совершенно на мой вкус! К его удивлению, на него нахлынула волна смелости, и он скользнул рукой вокруг ее тонкой талии. — А сейчас вы такая лучистая с вашей свежей кожей и волосами, вьющимися, как им хочется. Платьишко, может быть, и не шикарно, но оно показывает вашу фигуру такой, какая она есть, а не деформированную костями и турнюром. Более того, вы не выглядите так, словно боитесь пошевелиться или чтобы до вас дотронулись! — из страха разрушить вашу безупречную внешность. Меня утешает мысль, что вы, в конце концов, все-таки женщина, а не фарфоровая кукла! — Мистер Лис, вы в своей излишней фамильярности переходите границы, которые должны существовать между хорошо воспитанной леди и… знакомым ей мужчиной. — Произнося эти слова, Мэдди с ужасом обнаружила, что говорит недостаточно убедительно и почти задыхается. — Вы… должны понять, сэр, что по всем правилам приличия мы с вами не должны более оставаться наедине в этом доме, иначе… — Иначе я мог бы скомпрометировать вашу добродетель? — спросил Лис вежливым, изумленным голосом. Он наклонился к ней так, что она почувствовала на своем лбу теплоту его дыхания. — Не бойтесь, мисс Эвери. Если я восхищаюсь вашей красотой или дотрагиваюсь до вашей талии, то в чем же здесь преступление? Со мной ваша добродетель в безопасности… если, конечно, вы не желаете другого… Краснея и испытывая головокружение, Мэдди чувствовала, как его тело прижимается к ее стройной фигуре… И ей это… нравилось. Она понимала, что ей следует оскорбленно протестовать, но в глубине души она трепетала, ожидая чего-то большего… Лис медленным скользящим движением обвил ее руками, с восторгом ощущая ее хрупкость и женственность. Сквозь тонкую ткань платья он чувствовал, что ее тело покрыто испариной, и лениво подумал, что именно таким должен быть запах рая: цветочный, чистый, бродящий и чуть затхлый. Ощущая ее горячее пружинистое тело и его аромат, видя ее потрясающие мармеладно-блестящие волосы, он испытывал желание расстегнуть все пуговки ее платья и разбудить ее дремлющую плоть. Сколько страсти, должно быть, скрывается в ее чопорном сердечке! — Вы хотите, чтобы я поцеловал вас? — спросил Лис, слегка касаясь ее уха губами и бакенбардами. От ощущения его тела, прижимающегося к ней, и от его мерного дыхания у нее над ухом по телу Мэдди пробежала дрожь, чего раньше она себе и вообразить не могла. Она чувствовала необыкновенное, разливающееся по всему телу тепло и сладкое томление и, покраснев от неловкости и скрываемого невинного желания, прошептала: — Я… я не знаю… Со мной раньше ничего подобного не случалось, и было бы скандалом, если бы я согласилась… — Вы серьезно? Вас никогда не целовали? — Я — леди, если могу это сказать, не рискуя выглядеть слишком напыщенной. Матушка всегда предостерегала меня от… — Мужчин вроде меня? — нежно засмеялся Лис. — Ну, я не хочу оскорбить вас или вашу матушку, но вас уже давно пора поцеловать, мисс Эвери! Будем считать это экспериментом, и никто никогда не узнает об этом. Ну как? — Я бы даже не заговаривала бы об… этом. — В самом деле? — усмехнулся Лис. — Понятно. Хоть вы и говорите, что предпочитаете соблюдать этикет, втайне вам очень хочется отбросить его — или чтобы я сделал это за вас. Вы ведь не хотите сами сделать выбор, правда? Мэдди не могла смотреть на него. Ну почему он так ее мучает? Она опустила ресницы, и он сжалился над ней и над собой. Ее тревожило сознание того, что он страстно хочет ее, но, конечно, она может позволить только поцеловать себя. Придется довольствоваться этим. Лис медленно сжал ее в своих объятиях, запрокинув назад ее точеное личико. Ее глаза были закрыты, веки бледны и почти прозрачны, что придавало ей еще более невинный вид. От Лиса не ускользнула вся ирония этой сцены. Здесь, в городе, где полно распутных женщин, он нашел красавицу, упорно цепляющуюся за правила приличия. Более того, эта самая чопорная, но ароматная красавица почти падает в обморок в его объятиях, с закрытыми глазами и поджатыми губами ожидая своего первого поцелуя! — Мадлен… Как ей хотелось, чтобы он перестал болтать, а просто взял ее! — Что? — прошептала она. — Посмотрите на меня. С трудом проглотив слюну, она подчинилась. Его глаза, такие чисто-голубые, были в нескольких дюймах от нее и улыбались ей. От блеска его пристального взгляда у нее опять по всему телу пробежали мурашки. — Обнимите меня, — прошептал Лис. — Ну же. Дотроньтесь до меня! С пылающим лицом она подчинилась и этому требованию Лиса. От его одолевающей ее близости, от силы его плеч и шеи, да и от запаха его мужского пота Мэдди вдруг ощутила странное напряжение в самом потаенном месте. Словно почувствовав это или заметив это по ее глазам, Лис улыбнулся и прижал свои губы к ее губам, которые сами открылись. Мэдди облегченно вздохнула от неожиданного удовольствия, которое он в ней вызвал. Не мудрено, что люди любят целоваться! Все эти годы Мэдди воображала странное сухое прижатие одного закрытого рта к другому. Вместо этого ощущение от поцелуя Лиса было просто магическим. Он казалось, ласкал ее губы своими губами, то целуя их, то как бы пробуя на вкус, словно рот ее был сочным плодом. К своему большому удивлению, она обнаружила, что ей нравится ощущение и вкус его губ… и ей хочется еще. У нее начало покалывать грудь под тонким хлопком платья. Никогда в жизни она не испытывала ничего подобного, и ее шокировала сильная потребность уступить чарам Лиса. Когда она начала проводить рукой по его выгоревшим волосам, лаская его шею и плечи, касаясь своим языком его языка, Лис был поражен как ударом молнии, и возбуждение его достигло предела. Мадлен была амброзией, превосходящей его самые дерзкие мечты. Верхние пуговки ее платья были расстегнуты из-за жары, и он углядел россыпь веснушек, разбросанных по коже цвета слоновой кости, скрытой за остальными пуговками. Без лишних колебаний он прижался губами к основанию ее шеи, сгорая от желания расстегнуть корсаж Мэдди только для того, чтобы увидеть ее грудь. Замечательный цвет ее волос привлек его с первой минуты их знакомства, и мало-помалу он позволял себе иногда задуматься о ее теле, имевшем оттенок розово-золотистой зари. У нее веснушки, теперь он это знал. Мысль о ее груди, матовой и пышной, с ярко-розовыми сосками, делало его желание почти болезненным. Когда Лис целовал ее шею, а Мэдди открывала для себя вкус его шеи и всего мускулистого тела, его рук, державших ее без всякого усилия, знакомый голос без всякого предупреждения вернул их с небес на землю: — Ну, ну и ну! Они мгновенно оторвались друг от друга, и у Мэдди начали подгибаться колени. Каким-то образом ей удалось устоять на ногах, и она встретилась с острым, проницательным взглядом бабушки Сьюзен. — Я задаю себе вопрос, неужели чудеса никогда не прекратятся? — заметила, хихикнув, старушка. — Лис, вы сегодня превзошли все мои ожидания. Признаться, я думала, Мэдди будет последней в Дидвуде, кто капитулирует перед вашим обаянием! С этими словами она направилась в кухню, вынудив Мэдди последовать за ней. Лис тем временем подошел к Бенджамену, который стоял у входной двери, подняв вверх свой перевязанный палец. — Бабушка Сьюзен, это совсем не то, что ты думаешь, — начала Мэдди, густо покраснев и еще раз пожалев, что вообще взглянула на Лиса. — Правда? Какая жалость! — Сьюзен 0'Хара мельком взглянула под клетчатое полотенце, чтобы проверить, как поднимается тесто, и с улыбкой подняла глаза на внучку: — Совершенно неважно, дорогая, что думаю я. Я буду последней, кто тебя осудит, и первой, кто тебя поздравит, если ты наконец изведаешь удовольствие… — Нет, нет, ничего подобного не было! — закричала Мэдди. — Думаю, у меня был солнечный удар или что-то вроде этого… — Только не говори, что ты опять упала в обморок! — покачала головой бабушка Сьюзен. — Это так скучно! В этот момент появился сам Лис, заполнив собой весь дверной проем. За руку он держал Бенджамена. — Добрый день, миссис 0'Хара! — Лис собирается показать мне, где он строит свой новый дом! — воскликнул братишка Мэдди. — Не думаю, что это хорошая идея, Бенджамен. — Зови меня Беном. Лис говорит, это лучшее имя на Западе! Мэдди и раньше чувствовала себя неловко, глядя на Лиса, но это было уже слишком. — Прошу прощения, сэр, но выбирать имя для моего брата, по-моему, не ваше дело. Его воспитывают джентльменом, а не хулиганом! — Она чопорно перевела взгляд на Бенджамена: — Ты только что вернулся от доктора, и я не позволю тебе таскаться Бог знает куда, чтобы посмотреть дом, который еще даже не построен. Бабушка Сьюзен улыбнулась, а Лис прикусил губу, когда Бенджамен возразил: — Дом Лиса будет не Бог знает где! Он будет как раз рядом с нашим, на другой стороне сосен! Мэдди побледнела и, чтобы не пошатнуться, ухватилась за спинку стула. Улыбающееся, бородатое лицо Лиса, казалось, заплясало у нее перед глазами. — Ч-что ты сказал? — Может быть, — вмешался сам Лис, — я забыл сказать вам, что скоро мы будем соседями. Вот почему я пришел сюда попросить напиться — я работал всего в нескольких ярдах отсюда, подготавливая землю под доски, которые привезут сегодня. — Ну, разве это не замечательная новость? — заявила Сьюзен. — Должна признать, я полностью одобряю мнение моего зятя. Он не мог не продать этот участок человеку, которого я бы больше всего хотела иметь соседом. Мэдди, ну неужели ты не довольна? — Довольна? — эхом отозвалась она, пытаясь улыбнуться. — Довольна? Да нет же, просто… с меня достаточно! ЧАСТЬ 2 Я думаю о тебе — мои мысли раздваиваются и расцветают, О тебе, как дикие виноградники о дереве.      Элизабет Баррет Браунинг Глава 6 27 июля 1S76 года — Мадлен Эвери, что ты делаешь? — Сьюзен стояла в низу лестницы, вытирая руки кухонным полотенцем. — Не можешь же ты скрываться здесь все время и читать! Мэдди спустилась с книгой в руке. — Я кончила «Графа Монте-Кристо», бабушка. Такие захватывающие приключения, и во Франции! — Оказавшись на нижней ступеньке, она замолчала и, сияя, вздохнула. — Это было прекрасное бегство от этой — этой ужасной дикости. А теперь я начну «Алое письмо», как только найду его в чемодане. Как я хочу иметь настоящие книжные полки! — «Алое письмо», безусловно, тебя развеселит, — с явной иронией заметила Сьюзен. — А что за книга у тебя в руке? Мэдди подняла книгу, чтобы бабушка увидела ее название: «Путеводитель для леди к совершенному благородству». — Это мамина. Она давала мне ее читать множество раз за последние несколько лет, вероятно, когда в моих манерах обнаруживала заметные пробелы. Покачав головой, Сьюзен взяла томик и раскрыла его на оглавлении. — «Разговор с легкостью и пристойностью» — прочитала она вслух. — Ужасно скучно. Пойдем-ка на кухню, где я занята более интересным делом! Мэдди последовала за бабушкой, возражая на ходу: — Мне было очень полезно снова прочесть отрывки из этой книги. Например, я знала, что мне не следует называть мистера Дэниэла по имени, это неправильно, но я пошла на это потому, что все к нему обращаются именно так. Эта книга напоминает мне, что такое обращение открывает дорогу к неприятной фамильярности… гораздо больше, чем можно себе вообразить. — Неприятной? — переспросила Сьюзен, сбитая с толку. — Если хочешь выслушать мое мнение, то я скажу, что неприятна сама эта книга. Честно, Мэдди, дорогая, почему ты поддаешься таким удушающим жизнь понятиям? Безумным правилам, которые придуманы только для того, чтобы мешать людям наслаждаться жизнью? В яркой и жаркой кухне стоял запах свежеиспеченного хлеба и яблочного сидра. Сьюзен, родившаяся в богатой семье и ставшая еще богаче, выйдя замуж за Патрика 0'Хара, всегда считала, что деньги означают свободу — в данном случае, свободу покупать все, что хочется, несмотря на запредельные цены Дидвуда. Сегодня это означало заплатить шестьдесят центов за фунт масла, семьдесят пять центов за дюжину яиц, доллар за большого цыпленка для жарки и тридцать центов за фунт свежего сыра. — По-моему, мы могли бы собрать корзиночку для пикника Лису и Титусу, — весело объявила она, указывая на еще горячий горох и разрезанную курицу, приправленную травами и маслом. — Хижина продвигается очень быстро, но это такая изнурительная работа, особенно на жаре. Мэдди отвернулась. За последние несколько дней она прилагала все усилия, чтобы выбросить из головы все мысли о Лисе. Но все бесполезно. Днем, лежа на кровати и взахлеб читая, она часто воображала себе, что он смотрит в ее открытое окно и, если она встанет и посмотрит сквозь колышущиеся занавески, то увидит его, стоящего за соснами и смотрящего затуманенными глазами прямо сквозь стены их дома. По ночам его образ преследовал ее во сне. — Кто такой Титус? — шепотом спросила она бабушку, пробующую сидр. — О, это великолепный малый из Корнуэлла, он помогает Лису. Я никогда не представляла себе, что здесь, на территории Дакоты, столько людей разных национальностей, но, кажется, блеск золота привлекает людей со всего мира. Я встретила рудокопов корнуэлльцев и, конечно, китайцев, итальянцев, шведов, немцев, евреев, ирландцев и много негров. По-моему, атмосфера в высшей степени возбуждающая. — Говоря это, Сьюзен начала раскладывать пищу для пикника в посуду. — Ну вот, дорогая, осталось положить только горох в эту банку с крышкой, и они смогут поесть все, что захотят! — Бабушка Сьюзен, — неуверенно начала Мэдди, — что ты думаешь об индейцах? Я имею в виду, не нарушили ли мы, строго говоря, границы их земли? Как говорит твоя лучшая подруга Гарнет Лумис, они дикари, не знающие, как использовать Черные Холмы и оставшуюся часть земли. И все же я чувствую себя немного неловко оттого, что мы просто вытолкнули их… Сьюзен, нахмурившись, посмотрела на Мадлен. — Ты не должна называть Гарнет моей лучшей подругой с таким сарказмом, Мэдди. Она мне нравится, и я уважаю любого абсолютно искреннего человека, но это не значит, что я во всем с ней согласна. — Она зачесала назад выбившуюся прядку седых волос. — Признаюсь, меня тоже несколько смущают индейцы, и я намерена узнать о них побольше. Невежество и страх — основа всех предрассудков, и я думаю, что белые люди судят о них слишком поспешно. Нам очень хочется, чтобы эта замечательная земля принадлежала нам, вот мы и решили, что индейцы меньше похожи на людей, чем мы сами. Так нам легче оправдать все что мы делаем для «дальнейшего развития цивилизации». — Сьюзен задумчиво поджала губы: — Я хочу сама познакомиться с кем-нибудь из индейцев и составить свое собственное мнение. Внучка не могла найти ответа на эту речь, столь необыкновенную для почтенной дамы из Филадельфии, да еще в таком преклонном возрасте. Не в первый раз Мадлен задумывалась, как у такой женщины, как бабушка, могла вырасти такая осторожная и степенная дочь, как Колин 0'Хара Эвери. Наконец все было готово: две большие корзины с ручками наполнены всякой едой и бутылками с водой, сидром и элем. Посмотрев на все это, Мэдди отступила назад. — Ну, а я лучше вернусь к поискам «Алого письма». Сьюзен засмеялась: — Не глупи! Неужели ты так боишься Лиса, что допустишь, чтобы хрупкая, старая женщина несла одна эти корзины? Я же могу упасть, разбить голову и… — Я не боюсь Лиса, — то есть мистера Дэниэла, — горячо перебила бабушку Мэдди. — И, по-моему, ты несправедлива ко мне, если считаешь, что я не предложу тебе свою помощь! Я сказала только потому… — Давай-ка просто сделаем то, что надо. — Сьюзен указала на большую корзину: — Ты молода и сильна. Вперед! Мэдди подняла ивовую корзину и с замирающим сердцем направилась к двери. Что бы ни случилось, эта шокирующая сцена с Лисом в гостиной дома Эвери никогда не должна повториться! Ее полосатое муслиновое платье с высоким воротником было достаточно прохладным, хотя и закрывало ее полностью. Волосы должным образом заколоты на затылке шиньоном. Никаких драгоценностей или других ненужных украшений, которые дали бы понять Лису, что она пытается привлечь его внимание. Если Лис действительно будет жить в соседнем доме, она должна определить свою позицию предельно ясно. Изображая беззаботность, она с бабушкой прошла сквозь сосны, разделяющие их участки. Она почему-то ожидала застать его усиленно трудящимся над грудой неотесанных бревен, пытающимся построить маленькую грубую хижину, подобную тем, что она видела на Главной улице. Зрелище, представшее перед ее взором, заставило ее остановиться и удивленно уставиться на него. Клочок земли, на котором еще недавно копались рудокопы Стивена Эвери, был теперь ровным и плоским. Прекрасно обструганные длинные бревна и доски аккуратно сложены рядом с наполовину законченным домом. Это был бревенчатый дом, совершенно не похожий на те, что Мэдди видела раньше. Дом имел в длину футов тридцать пять и в ширину не менее двадцати пяти. Бревна уложены срубом и плотно подогнаны друг к другу. По углам будущего дома стояли бочки с известью и булыжниками, подготовленные для кладки двух каминов и очага. Лис, Вонг Чи и маленький человечек — Мэдди догадалась, что это и есть Титус, — занимались укладкой бревен в восточной стороне дома, где высота стены доходила уже до груди Лиса. Когда женщины подошли ближе, Вонг Чи поднял глаза. Заметив улыбку, в которой расплылось лицо друга. Лис вытер лоб и, оглянувшись, встретился с изумрудными глазами Мэдди. Ее вид пронзил его душу, и он был поражен своей реакцией. — У-ух! — прошептал Титус Пим. — Никогда не видел, парень, чтобы ты лишался дара речи! Слова корнуэлльца сразу же вернули Лиса к реальности. — Прости, — застенчиво улыбнулся он Титусу. — Просто я, наверное, устал. — Здравствуйте, миссис 0'Хара, мисс Эвери, — обратился он с вежливой улыбкой. — Прежде чем поинтересоваться этими корзинами, я должен представить вам Титуса Пима, он помогает мне строить хижину. — Мы познакомились позавчера, — сказала Сьюзен, проходя в недостроенный дом. — Разумеется. Как я мог забыть? — Лис чувствовал, что теряет над собой контроль. Он познакомил Титуса с Мэдди и обратил внимание на явное удивление, с которым она рассматривала хижину. — Вы, похоже, удивлены. Ожидали увидеть навес? — Нет, конечно нет, но, должна признаться, я под большим впечатлением. Вы, очевидно, строите эту хижину очень тщательно, это меня восхищает… я не ожидала, что она будет такой большой и так похожа на… — Дом? — услужливо докончил он. — Это действительно похоже на постоянное жилище. — Я люблю, чтобы было удобно, — объяснил Лис, усмехнувшись и пожав плечами. — Браво! — воскликнула Сьюзен. — Как нам повезло, что две недели назад вы встретили Бенджамена и привезли его домой. Теперь у нас будет лучший сосед, который только возможен, особенно, если учесть, что мой зять редко бывает в Дидвуде. Ненавижу признаваться в слабости, но женщинам иногда нужна мужская помощь. — Всегда к вашим услугам, миссис 0'Хара. Заползет ли змея к вам на кухню, или надо будет что-нибудь передвинуть из мебели, обратитесь лишь к вашему ближайшему соседу. — Говоря это, Лис широко улыбнулся, очаровывая ее легкой фамильярностью любящего внука. Внимание его привлекли корзины, и он начал подглядывать под льняные полотенца, прикрывающие их. Сьюзен, смеясь, легко шлепнула его по руке, и вскоре на свежеоструганные доски пола была положена скатерть. Под ярким голубым небом запах опилок, смешавшийся с аппетитным ароматом жареной куры, свежего хлеба и напитков, вызвал восторженные крики голодных мужчин. Когда же перед ними разложили все яства, приготовленные для пикника, то им показалось, что они попали на пир. Мэдди чувствовала себя неловко и не на своем месте, когда все, сияя улыбками, расселись на полу. Лис принес для Сьюзен в качестве стула упаковочный ящик, на который она тотчас же уселась и стала всех потчевать. — Вы сядете на пол с язычниками или для вас тоже принести сиденье? — спросил шепотом Лис, наклонившись к уху Мэдди. — Мне, пожалуй, вообще не следует оставаться, — ответила она, стараясь не встречаться с ним глазами. — Я хочу сказать, Бенджамен придет домой, и я должна буду его накормить — он же не знает, куда мы ушли… — О, Бен был с нами весь день. Ему нравится помогать. Он вернется прямо сюда. Всякий раз, когда Лис называл ее брата Беном, Мэдди съеживалась. — А где же сейчас Бенджамен? — Я послал его в город за новой стамеской. Он увидел на Шерман-стрит какую-то заварушку, и ему явно захотелось узнать, что там творится, вот я и дал ему для этого законный повод! — Лис широко улыбнулся и, повернувшись, присоединился к остальным. — Я умираю от голода, — кинул он ей через плечо. Мэдди уже было направилась к двери, чтобы убежать домой, но бабушка Сьюзен остановила ее многозначительным взглядом. Вздохнув, Мэдди присоединилась к ним. Трое мужчин, жадно наглотавшись воды, теперь наполняли свои стаканы элем. Титус Пим отдавал должное свежему гороху: — Многие дни я обхожусь не более чем порцией жареного арахиса, вяленым мясом да иногда чашкой постного супа и куском хлеба! — оправдывался он. Некоторое время они с аппетитом ели, пытаясь иногда что-то воскликнуть с полным ртом. Когда наконец голод был утолен, Сьюзен начала потчевать их яблочным сидром. Титус, оказавшийся веселым и многословным малым, поделился рецептом корнуэлльского паштета, и Сьюзен пообещала приготовить его. Затем он начал рассказывать о своем дружке Генри, вместе с ним проделавшим путь из Корнуэлла. Генри отличался тем, что на одной сковородке жарил бекон, а потом в этой же сковородке промывал песок в поисках золота. Он называл эту сковородку счастливой и всегда находил с ее помощью столько золотого песка, чтобы купить на завтрак еще бекона. Однажды в мае Генри обнаружил в сковородке самородок, стоивший целое состояние. К досаде Пима, его друг безотлагательно вернулся в Англию со своим богатством. — Я радовался за него, — задумчиво произнес Титус, — но не мог не пожалеть себя, если вы, конечно, понимаете, что я хочу сказать. Я не только остался совсем один в чужой стране, но Генри даже не подумал оставить мне свою сковородку! — Он почесал острый, обгоревший на солнце нос и усмехнулся: — Странно, правда, как Бог заботится о нас, если мы верим в него? Я уже совсем было начал падать духом, как появился новый приятель, Лис, и теперь мне снова есть для чего вставать утром. Я чувствую себя полезным, и, кроме того, у меня новые друзья. Американцы! Жизнь чертовски хороша, вы не находите? Мэдди почувствовала в своем сердце теплоту к корнуэлльскому старателю. Веселое настроение в недостроенной хижине Лиса было заразительным, и, услышав свой смех, она смутилась и встала, чтобы уйти. Лис быстро и проницательно взглянул на нее. — Почему, — прошептал он, — вы убегаете от удовольствий? Она повернулась к нему, их лица находились в нескольких дюймах друг от друга, и то, как встретились их глаза, взволновало ее. В его горячем дыхании Мэдди различала запах эля и свежей ароматной еды. — Вы неправильно поняли меня, сэр, и слишком много о себе вообразили. То, почему я ухожу, не имеет никакого отношения к вам и этому сборищу. — Она гордилась своими хладнокровными, точными словами. — Я должна заняться другими делами. У Лиса вокруг уголков глаз появились чуть заметные морщинки. — У вас есть тайны, мисс Эвери? — Вряд ли. Я хочу немного поработать в саду, пока не слишком жарко. — В вашем саду? — Он взметнул выцветшие на солнце брови. — Но вы же слишком поздно приехали в Дидвуд, чтобы сажать овощи? — Я надеюсь, что буду выращивать овощи весной, если мы еще будем здесь, сейчас же мне придется довольствоваться цветами. Я привезла семена из маминого сада в Филадельфии и сделала все, чтобы воспроизвести его, разумеется в более скромных пределах. Лис восхищенно и недоверчиво покачал головой. Стивен Эвери слишком часто бывал в отъезде, чтобы заниматься выращиванием травки или планировкой сада, так что участок земли по другую сторону сосен представлял собой сплошную грязь. То, что Мадлен пытается из этой трясины создать цивилизованный сад, потрясло его как нечто абсурдно-трогательное. — Так, — пробормотал он, — мы оба выходим за пределы границ нашего окружения. Нас могут счесть смешными за то, что мы тратим время и силы, чтобы сделать нашу жизнь более сносной, но я не буду смеяться ни над вами, ни над вашим садом, Мадлен! Его лицо было разгоряченным, и она благосклонно улыбнулась ему: — Вероятно, в этом… мы понимаем друг друга. — Расскажите мне о вашем саде. Он достаточно освещен солнцем? Что вы посадили? Прорастают ли семена на этой почве? — Да, прорастают, но цветы будут не раньше августа! — засмеялась Мадлен. — Моя матушка любила английский сад, так что я посадила наперстянку, анютины глазки, турецкую гвоздику, водосбор, вербену и много еще чего. Если бы была весна, я бы сделала бордюр из первоцвета, но в этом году мне пришлось довольствоваться… Лис едва подавил возглас изумления: — Да вы же необыкновенная, вы это понимаете? — Бабушка Сьюзен назвала бы меня другим словом. Она считает, что я трачу слишком много времени, пытаясь создать фантастичный мир, мир, который я выдумала сама. А я лучше буду жить в мире книг, чем сдамся. Перспектива превратиться в рабу кухни или ходить за покупками на Главную улицу по этой грязи и находиться среди всех этих непривлекательных людей меня не привлекает. — Мэдди вздохнула: — Я приехала сюда только потому, что умерла мама и отец попросил нас соединиться с ним. Я подумала, что ради Бенджамена мы должны жить одной семьей и мечтала окружить заботой отца… но он редко бывает здесь. — Вы здесь живете не очень долго, и, конечно, здешнее общество сильно отличается от высшего общества Филадельфии. Вероятно, через некоторое время вы смягчитесь и начнете видеть хорошее и в здешней жизни. — Лис терпимо улыбнулся ей: — Она лучше, чем большинство из нас заслуживает. — Почему вы думаете, что в Филадельфии мы принадлежали к высшему обществу? — поинтересовалась Мэдди. — Откуда вы это знаете? — Вы очень сильно удивились бы, обнаружив, как много я знаю, — загадочно ответил Лис и встал. Пока они разговаривали, Сьюзен и все остальные закончили трапезу и принялись упаковывать корзины. Лис, протянув руку Мэдди, не мог не отметить, как грациозно она поднялась. Она хотела бы вытянуть из него больше, но он повернулся к Сьюзен, чтобы поблагодарить ее за восхитительный, питательный завтрак. Старушка, наслаждаясь теплотой голоса Лиса, бесхитростно заметила: — Знаете, ли, Мэдди сказала вам правду. Вероятно, она правильно делает, что избегает здешних мужчин, потому что ни одному из них она никогда не сможет стать хорошей женой. Все, что я могу сделать для нее, — это обучить ее стряпне. Она безнадежно одинока! — Она повернулась к Мадлен и добавила: — Ты в этом не виновата, дорогая, и, видит Бог, мы любим тебя такой, какая ты есть. Хотя я не могу отделаться от мысли, что нам, вероятно, не следовало приезжать сюда. — Ну, я и в Филадельфии не особенно стремилась выйти замуж, так что не так уж страшно, если годик-другой поживу здесь. Вероятно, к тому времени, когда мы вернемся, я еще не буду перезрелой гроздью на лозе… Лис, внимая этим откровениям, не успел сделать никаких замечаний, потому что в недостроенную хижину ворвался Бенджамен. — Вот! — закричал он, заталкивая в руку Лису новенькую стамеску. Потный, с блестящими от возбуждения глазами, он сообщил: — Есть новость, огромная новость! Угадайте, кто приехал в Дидвуд! Весь город шумит! На какой-то момент у Лиса екнуло сердце и кровь отлила от лица. Возможно ли, что… — Кто? — спросил он с мертвым спокойствием в голосе. — Президент Грант? — поддразнила брата Мэдди. Титус засмеялся и присоединился: — Королева Виктория? Бенджамену явно не хотелось играть в эту игру, и он нетерпеливо покачал головой, чтобы они не отнимали у него драгоценное время. — Нет, нет! Слушайте! Я видел, как Бешеный Билл Хиккок ведет повозки к Главной улице. Видел его своими глазами. Подождите, я расскажу об этом Джонни Гордону! У Лиса отлегло от сердца, но он заинтересовался: — Хиккок в Дидвуде? Ты уверен, что не ошибся? — Да, уверен! — с этими словами Бенджамен скатился по склону холма, его рыжие волосы почти стояли дыбом. — Я побежал к Джонни! — завопил он и в одну секунду скрылся из виду. Сьюзен покачала головой. — Этому мальчику нужна твердая рука. Так как его отец, кажется, не склонен подолгу оставаться дома, вероятно, им мог бы заняться кто-то другой. — Она искоса бросила хитрый взгляд на Лиса, который улыбнулся в ответ, но в мыслях он был на Главной улице с Джеймсом Батлером Хиккоком. Лис по-прежнему большинство ночей проводил в салунах, не потому, что любил пировать больше, чем лежать на полу своей новой хижины и смотреть на звезды, а потому, что до сих пор ничего не слышал о Кастере и о том, что происходит с Седьмым Кавалерийским полком. Он, конечно, понимал, что информация слишком долго идет до Дидвуда, слишком далеко был он от реки, телеграфа, железной дороги или армейского форта. И все же было странно, что никто из приезжавших в Дидвуд не знает, как закончилась битва, Лис не мог с определенностью сказать, на какой ответ он надеется, ему казалось, что любой исход заставит его считать себя виноватым. Недавно он видел во сне, что кто-то обвинил его в дезертирстве, и в этом не было ничего невероятного. Слышал ли кто-нибудь, как Кастер приказал Дэну Мэттьюзу покинуть полк? Безусловно, могло показаться, что он нашел быстрый способ избежать битвы. Лис стоял на Главной улице, освещенной масляными лампами, которые бросали яркий свет на салуны, игорные залы и «театры». Повозки, по-видимому, привезли в Дидвуд более ста человек, так как вокруг Лиса толпились мужчины и мальчики, которых он никогда раньше не видел. Они были возбуждены, как дети в конфетной лавке, рассматривающие выставленные перед ними сладости. Кто-то из местных обитательниц этого квартала пытался ободрить новичков и пригласить их прогуляться. — Лис! — позвал сверху знакомый женский голос. Он остановился посреди оживленной, грязной улицы и оглянулся, подняв глаза в сторону балкона «Жемчуга». Полную, маленькую фигурку, которая обозначалась на фоне освещенного лампой окна, можно было легко узнать. Лис поднял в знак приветствия руку и улыбнулся, хотя не был уверен, что она может заметить его расположение к ней. — Где ты был? — вопила Виктория. — Поднимайся же сюда! Окружающие мужчины оторвались от выпивки и болтовни, чтобы взглянуть на Лиса, который почувствовал неловкость, оказавшись на виду. — Мне бы очень хотелось, — отозвался он, — но у меня другие планы. — Характерным для него пожатием плеч он указал в сторону салуна «Наталл и Манн 10», помахал рукой и пошел дальше. Физически он сильно нуждался в близости с женщиной, но заставлял себя не думать об этом. Проблема заключалась в том, что после того как он «отведал» Мадлен Эвери, эти девушки теперь отталкивали его. Он решил немного повременить, чтобы достигнуть того крайнего состояния, когда ему будет все безразлично, потом он немного выпьет, чтобы заглушить свою тончайшую чувствительность, и сделает свое дело… но этот момент еще не настал. Мэдди была шампанским, а Виктория и другие девушки — домашним вином из бузины, не одно жаркое лето простоявшее в забытом шкафу. Надо испытывать чертовскую жажду, чтобы прибегнуть к последнему. Звяканье расстроенного рояля в сочетании со звуками надтреснутых скрипок и случайным рожком наполняли ночной воздух ужасной претензией на музыку. Однако крики и смех гуляк Дидвуда заглушить было невозможно. Когда Лис пересек порог «Наталла и Манна», ему показалось, что на него напали. Чем больше времени он проводил в работе над своим домом на склоне холма, тем с меньшей терпимостью общался с многочисленными крикливыми картежниками, пьяницами и проститутками. И все же ему было любопытно снова увидеть Бешеного Билла. Их дороги пересеклись дюжину лет назад, когда Хиккок был разведчиком Союзной Армии и ему лишь предстояло приобрести свое лихое прозвище. За эти годы он приобрел репутацию профессионального игрока, служил армейским разведчиком, а потом шерифом в Канзасе, устанавливающим свои законы и готовым застрелить каждого, имеющего глупость стать ему поперек дороги. Однако когда он случайно убил полицейского в Абилене, якобы пытаясь поддержать порядок, то потерял работу, и ходили слухи, что последние пять лет жизни не баловали прославленного Бешеного Билла Хиккока. Лису самому было любопытно посмотреть, соответствуют ли истине слухи о том, что он сильно сдал. Сможет ли он узнать этого человека? Проходя сквозь толпу к бару. Лис рассматривал мужчин за игорными столами. Здесь было много новых лиц, но ни одно из них не задело его. Вдруг он остановился. Склонившись к стойке бара, Д. Б. Хиккок болтал с Пинки Биффордом и капитаном Джеком Кроуфордом. У него были те же самые волосы и длинные усы, но они не могли скрыть того, что со времени гражданской войны он катастрофически постарел. Лис не в первый раз задумался о том, не является ли это неизбежным следствием жизни на границе. Хиккок, прищурившись, посмотрел в сторону Лиса, слегка запрокинул голову и также искоса оглянулся. — Мы ведь встречались, не так ли, приятель? Лис протянул руку. — Много лет назад, во время войны. Рад видеть вас, мистер Хиккок. Бешеный Билл медленно кивнул. — Как же тебя сейчас называют, сынок? — Лис. — Он неожиданно широко улыбнулся, но, увидев прищуренные глаза Билла, понял, что тот плохо видит. Печально, особенно для человека, который был известен как меткий стрелок. Посмотрев на Гарри Сэма Янга, хозяина бара. Лис прошептал: — Я хотел бы заказать что-нибудь выпить для мистера Хиккока, — и проследил, пока на стойке не появилась порция джина и горького пива. — Не надо формальностей. Лис. С меня достаточно и Билла. — Хиккок поднял бокал и, закрыв глаза, выпил джин одним глотком, потом открыл их и улыбнулся. — Какими судьбами в Дидвуде, Билл? — спросил Лис. — Я заработал кое-какие деньжонки, проведя сюда повозки. Мы выехали из Чейенна, а в форте Ларами соединились с другими повозками. — Хиккок пожал плечами и тихо заметил: — Я женился, слышал? Моя жена Агнесса Лейн, цирковая артистка. Она очень знаменита. Я хочу заработать побольше денег, чтобы у нее был приличный дом, а всем известно, что Дидвуд сейчас самое богатое и необжитое место на земле, поэтому я решил, что он нам больше всего и подходит. — Сейчас начнется игра в карты, — пробормотал Пинки Биффорд, наклонившись к обоим мужчинам. — Хорошо. Я не в лучшей форме, но сомневаюсь, что это как-то повлияет на мой талант картежника, — философски улыбнулся Лису Бешеный Билл. Ограниченный временем, Лис постарался изобразить ленивую попытку завязать разговор: — Билл, вы ведь были разведчиком у Кастера несколько лет назад? Я слышал, он сейчас ведет какую-то серьезную войну с индейцами в Монтане. — Да, я тоже это слышал. Кастер в порядке, но, по-моему, слишком нетерпелив. Мое сердце не разорвется, если я услышу, что Безумный Конь убил старого Джорджа. Лис громко вздохнул. Итак, у Билла нет сведений о битве. Ему необходимо было знать результат, даже если это знание будет означать, что объявления о его розыске с его портретом появятся на каждом здании и палатке Дидвуда. Его мучила неопределенность, и сны его становились все тревожнее и тревожнее. — Ну ладно, — небрежно и беззаботно заметил он. — Хорошо, что вы в городе, Билл. Я вас покидаю, играйте. Если я чем-нибудь смогу быть полезным для вас, буду очень рад. Хиккок криво улыбнулся ему. — Я был бы тебе очень обязан. Лис, если бы ты помнил, что не надо поворачиваться ко мне спиной, если Мы окажемся в одной комнате! — Это была бы для меня честь, — ответил Лис, и они оба засмеялись. Глава 7 20 июля 1876 года Оставаться в четырех стенах дома становилось все труднее и труднее. Мэдди почти поддалась бабушке Сьюзен и стала вслух выражать свои чувства, но вовремя опомнилась. Бабушке совершенно не обязательно знать, что ей смертельно надоело «Алое письмо», полировка серебра и даже походы по магазинам, которые они совершали, чтобы осмотреть вновь прибывшие товары. Ее ничуть не взволновал Бешеный Билл Хиккок, на которого ей указал Э. Б. Фарнэм, торговец, претендовавший, как говорили, на пост мэра и который проводил большую часть дня, сидя перед своей лавкой и коптя бекон, рассуждая при этом на самые разные темы. Ничто не интересовало Мэдди. Она почти ненавидела себя за то, что в эти дни ее больше всего интересовало, что же происходит на участке Лиса. Иногда, когда бабушка Сьюзен не следила за ней, она украдкой подсматривала из-за занавесок окна спальни или кухни и пыталась разглядеть, что же там делается. В этот день выдался как раз такой случай. Бабушка, встав на заре, чтобы испечь хлеб до жары, теперь мирно дремала на постели зятя, и Мэдди устроилась у окна. Из дома Лиса то появлялись, то вновь исчезали в соснах фигурки людей. Бенджамен был там же, он смеялся как сумасшедший, а кто-то пел что-то, напоминавшее матросскую песню. Громко били молотки. На участке Лиса теперь жил конь, которого звали Уотсон и для которого Мэдди посылала с Бенджаменом угощения. Лис смущал ее на каждом шагу. Именно тогда, когда она решила, что он груб и упрям, он и удивил ее. В самом деле, назвать коня Уотсоном!.. Да еще этот ужин, на котором он появился шикарно одетый и вел себя совсем по-джентльменски. Иногда тот день казался ей сном. Лис, вышедший из своего бревенчатого дома, прошел через участок к соснам, где был привязан Уотсон. Он держал в руке какое-то лакомство, и конь завертел головой в предвкушении удовольствия. Мэдди залезла на упаковочный ящик, служивший им стулом, чтобы получше все рассмотреть. — А почему бы просто не подойти и не поздороваться? Мэдди от неожиданности чуть не свалилась на пол, услышав голос бабушки. В довершение всех неприятностей она увидела, выглянув из окна, что Лис вышел из-за сосен и машет ей. Его улыбка сводила ее с ума своей непринужденностью. Ей захотелось умереть. — Бабушка Сьюзен, как ты могла? — воскликнула она, соскочив на пол и задернув занавеску. — Вероятно, ты высматривала муху, которая тебе досаждала? — успокаивающе намекнула Сьюзен. Мэдди прищурила глаза, а бабушка всеми силами старалась сдержать улыбку. — Откуда ты знаешь? Я собиралась подышать воздухом. Всего на несколько минут, ведь мне надо проверить в саду сорняки! — Не спеши из-за меня! Полностью сдавшись, Мэдди решила, что не может рисковать, и, подойдя к зеркалу, поправила пучок локонов, вьющихся над ее левым плечом, оглядела придирчивым взглядом чистое и отглаженное муслиновое платье с узором в виде веточек мяты, чисто вымытые руки и прибранные волосы. С крючка у окна она сняла свой рабочий фартук, надела его и завязала сзади на спине большой бант. Надев на руки белые перчатки, она отворила дверь. — Должна сказать, что ты обладаешь той утонченностью, к которой я стремилась всю свою жизнь, и даже в зрелом возрасте, — заметила бабушка Сьюзен. Надев очки, она невинно улыбнулась внучке: — Нас растили по-разному. Моя матушка, знаешь ли, была большой бездельницей. — Бабушка, как ты можешь так говорить? Прабабушка Мигэн была женой сенатора Соединенных Штатов! Сьюзен пожала плечами. — Мама могла, если нужно, играть эту роль, но в глубине души все равно оставалась бездельницей, и за это мы все ее любили. — Протянув Мэдди ее тонкую дамскую мотыгу, Сьюзен сказала: — А теперь, дорогая, иди и займись своим садом! Мэдди шагнула на солнечный свет, но, вспомнив настоящую причину своего появления здесь, заколебалась. Повернувшись к спасительному дому, она обнаружила, что бабушка Сьюзен бессердечно закрыла дверь. Потеряв голову, она схватила мотыгу и ринулась в сад. Несколько дней не было дожця, и на их дворике грязь уже почти подсохла. И все же встречались места, казавшиеся совершенно безобидными, но в которых ее козловые туфельки могли полностью увязнуть. Мэдди с осторожностью шла вперед, пытаясь не думать, что Лис всего в нескольких футах. Рассеянно скармливая Уотсону зеленый обрубок морковки, Лис с улыбкой наблюдал за Мэдди. Картина, которую она собой представляла в своем нарядном платье, фартуке и белых перчатках, размахивая сияющей новенькой мотыгой, была очаровательна своей нелепостью на фоне этой дикой обстановки. — Я думаю, юная леди ждет меня, — шепнул он Уотсону. — Стой здесь, пока я не вернусь. — Конь одобрительно заржал, оскалив зубы. Лис приблизился к Мэдди с бодрящим чувством эйфории. Он ощущал себя человеком, живущим в состоянии постоянной неуверенности, ходящим по острию ножа, и это ещущение усиливалось день ото дня, потому что за все время пребывания здесь он не имел никаких сведений о судьбе Седьмого Кавалерийского полка. Ему начало казаться, что он просто исчез с лица земли. Строительство дома отвлекло его на некоторое время, но теперь сосредоточиться становилось все труднее. Ночью помогало снять тревогу виски, да и со времени прибытия повозок Билла Хиккока у него появилось несколько новых друзей. Но ему не хватало Мэдди. Она отвлекала его лучше всего, но, чувствовал он, было в этом что-то рискованное. Мэдди стала рыхлить горячую землю в саду деликатными ударами мотыги. Рассада росла очень хорошо, благодаря ее хождению с лейкой туда и обратно. За весь месяц прошла лишь одна гроза, и Сьюзен напомнила ей, что молодым растениям необходима влага. Понимая, что это лишь проделка бабушки, которая хотела, чтобы Мэдди почаще находилась перед глазами Лиса, она до сегодняшнего дня поливала сад только вечером, когда Лис уходил из дома. — Невероятно! Как вы этого достигли? Она вздрогнула и приложила руку к сердцу, хотя прекрасно знала, что он подойдет. Оглянувшись, она обнаружила, что он стоит прямо за ее спиной. — Я вас испугал? — Он положил руку на ее плечо, сделав вид, что озабочен этим, но прекрасно понимая, что это лишь лишит ее присутствия духа. — Примите мои извинения! — Я в полном порядке. — Мэдди заставила себя пристально осмотреть его, худого и мужественного, в удобных, вылинявших рабочих брюках из грубой бумажной ткани и в рубашке из тика в голубую полоску. Голубые полоски рубашки оттеняли цвет его глаз, которые выделялись своими белоснежными белками на фоне глубокого загара. Лис не потрудился надеть нижнюю рубаху, и Мэдди не могла оторвать глаз от его груди, видневшейся из-под расстегнутой рубашки. Ей раньше не приходилось задумываться над идеалом мужской красоты, но это, как ей казалось, была идеальная мужская грудь с умеренным количеством вьющихся темно-каштановых волос. Каждая женщина могла бы только мечтать прижаться щекой к такой груди. — Надеюсь, вы не сердитесь, что я пришел без приглашения, но я мечтал о том, что вы покажете мне ваш сад, еще с тех пор как вы рассказали о нем на нашем пикнике-ланче. — Говоря это, Лис чувствовал на себе ее мечтательно-испытующий взгляд. — Посмотрите на эту рассаду! Мисс Эвери, вы же превосходно заботились о ней, и, тем не менее, я никогда не видел вас в саду. Вы пололи сорняки и поливали рассаду при лунном свете? — Нет, конечно. Что за нелепая мысль! — Она снова начала работать мотыгой, чтобы не смотреть на него. — Как продвигается ваш дом? — Прекрасно, спасибо. Титус все больше грустит, потому что вы не навещаете нас. Он считает, что вы самая красивая женщина, которую он увидел с тех пор, как покинул Корнуэлл! — Придется нам с бабушкой Сьюзен заглянуть к вам. Вероятно, завтра. Лис удивленно качал головой, оглядывая размеры и планировку цветочного сада Мэдди. По крайней мере, длиной в две дюжины футов и шириной в два фута, он был засажен различными видами рассады на мелких клумбочках в форме квадратов, прямоугольников и полукругов. Расположение клумб само по себе уже было интересным, но еще более интересным был подбор растений, и можно только предполагать, как славно будет все это выглядеть позже, когда цветы зацветут. — Это, похоже, будет выглядеть как ковер, — задумчиво проронил Лис. — Он улыбнулся и посмотрел на Мэдди: — Как вам эта мысль? Вы поверите мне, если я скажу, что ваше создание, даже еще без цветов, произвело на меня огромное впечатление? Из-за дерева выглянуло солнце, и она заслонила глаза рукой в перчатке. Ее деликатный носик, на котором виднелась пара веснушек, слегка сморщился, когда она ответила: — Да, я вам верю! Я сама под впечатлением! Знаете, я всегда питала страсть к садоводству, но никогда не занималась подобной работой. У нас были садовники. Мама иногда выходила в фартуке, перчатках и шляпе, защищающей от солнца, немного подрезала деревья, она позволяла мне нести корзину и помочь ей решить, какие цветы срезать для дома. — Мэдди заглянула через плечо Лиса, как бы оглядываясь назад, в то время. — Итак, вы видите, я с детских лет любила красоту и порядок ухоженного сада, но мне никогда не доводилось что-нибудь выращивать самой. Когда мы приехали сюда, я мечтала заниматься любой работой. Я вообразила, что буду готовить, стирать и шить для отца, но обнаружила, чтобы совершенствоваться в этих искусствах, требуется много времени. С ними не рождаешься только потому, что ты женщина. И не обязательно интересуешься этими занятиями, потому что ты — женщина. — Но с садом все обстоит иначе? Она посмотрела на загорелое, точеное лицо Лиса и внезапно вспомнила прикосновение его кожи, его запах, пугающий вкус его поцелуя. — С садом?.. — рассеянно переспросила она. — Да, я поняла, что могу не только любоваться цветами, но и выращивать их. Мне нравится наблюдать самые ничтожные изменения, которые приносит каждое утро. Когца появляется, а потом раскрывается первый бутон, мне кажется, я понимаю, что должен испытывать Бог, наблюдая бесчисленные чудеса жизни, которые постоянно совершаются на земле. Приложить руку к созиданию, пусть даже нескольких цветков, для меня просто счастье! Лису захотелось прикоснуться к ее щеке, но он побоялся нарушить очарование происходящего и снова испугать ее. — По-моему я понимаю, что вы чувствуете. Я получил удивительное удовлетворение от того, что сам спланировал и сейчас строю свой дом… Я никогда раньше не делал этого, не говоря уже о том, что не обдумывал каждую мелкую подробность. — А я думала, что в этих местах мужчины обычно сами строят себе жилище, — сказала она. — Как долго вы на Западе… и откуда вы приехали? Лис заколебался, но любопытный блеск глаз Мэдди напомнил ему, что он не может позволить себе слишком распространяться о своем прошлом. — Сейчас, мисс Эвери, вы конечно спрашиваете об этом из чувства вежливости, но я не думаю, что вам действительно интересно будет слушать мою болтовню о прежней жизни. — Он замолчал, зевая от одной этой мысли. — Я бы лучше послушал ваш рассказ о цветах. Вы помните, что есть что? Это была инспирированная диверсия. Мэдди буквально зажглась от возбуждения, когда протянула ему свою мотыгу и засунула руку в глубокий карман фартука. Она извлекла оттуда сложенный листок бумаги. Лис с любопытством наблюдал за ней, так как листок оказался тщательно продуманным планом сада. Каждый четырехугольник или полукруг был снабжен названием цветка, посаженного в нем. — Сзади розовая шток-роза и наперстянка, потом колокольчик средний, голубые гвоздики, шпорники и водосбор. — Мэдди ходила взад и вперед, указывая одной рукой и держа карту в другой. — Здесь голубые васильки, здесь круглая клумба циний, окруженная маргаритками и левкоями, а на этой клумбе — анютины глазки, а по краям турецкая гвоздика и незабудки. За ними… — Эй! — раздался с участка Лиса грубый, резкий крик. Оба подняли глаза, повернулись и увидели маленького, невзрачного человечка, машущего рукой и приближающегося к ним. — Кто это? — спросила Мэдди. — Будь я проклят, если знаю, — пробормотал Лис. Когда малый подошел поближе, Лис разглядел, что у него дряблое, почти квадратное туловище, держащееся на длинных, тонких ножках. На нем были закатанные серые брюки, выставляющие напоказ черные сапоги, грязная синяя рубашка и платок вокруг шеи, наподобие детского нагрудника. Картину довершала скомканная шляпа с плоскими полями. Достигнув своей цели, человек протянул руку. — Это ты, парень, которого называют Лисом? — спросил он. — Да ладно, я знаю, что это ты. Рад встретиться. Ты, вероятно, слышал обо мне. Я Джейн Кеннери. — Здравствуйте, мисс Кеннери, — ответил Лис с сильно бьющимся сердцем. Конечно, он слышал о Горе-Джейн, кто же не слышал? Погонщица мулов, разведчица, пьяница, лгунья… она была из тех странных людей, которые пышно произрастали только на Западе. Увидев, что она открыто смотрит на Мэдди, Лис внимательно вгляделся в ее лицо. Горе-Джейн не было, наверное, и тридцати, но ее кожа была загорелой и грубой, как у мужчины, а маленькие серо-зеленые глазки затекли кровью и смотрели устало. Нос у нее был плоским, рот — широким, и вообще, она имела вид обрюзгшего горького пьяницы. Вдруг Джейн разразилась хриплым смехом и указала Лису на Мэдди. — Это шутка? Последний раз я видела леди, вот так же разодетую, в Союзном Тихоокеанском Экспрессе, в Чейенне. Эта леди, — она замолчала, чтобы выплюнуть струйку табачного сока, угрожавшего попасть ей на подбородок, — была из Лондона. Ну как тут не завыть? Дочка барона или что-то в этом роде. Нос вверх, хорошенькое белое платьице и перчатки, прямо как на этой. Держу пари, она и месяца не продержалась в Чейенне, даже ради мужа. Горе-Джейн одарила Мэдди хитрым взглядом: — Ты уже давно в Дидвуде, дорогуша? Лис вмешался, хотя искорки в зеленых глазах Мэдди дали ему понять, что она и сама может поговорить с Джейн. — Мисс Кеннери, разрешите представить вам мисс Мадлен Эвери. — Я бы пожала тебе руку, но боюсь запачкать твои симпатичные белые перчатки. Откуда ты, Мэд? Вы женаты, или что? Мэдди безнадежно пыталась скрыть свою досаду и смущение. Неужели эта… — эта особа действительно женщина? — Здравствуйте, мисс Кеннери, — пробормотала она. — Я в Дидвуде около месяца, приехала сюда с семьей из Филадельфии. А с мистером… Лисом мы определенно не женаты. Мы просто… соседи. — Ну, вот это я рада слышать! — Джейн искоса посмотрела на Лиса и весело продолжала: — Так Филадельфия? Почти такое же высокосветское место, как и Лондон, насколько я слышала. Сама-то я там не была, да не больно-то и хотелось! — Мисс Кеннери, — перебил ее разглагольствования Лис, — вы пришли сюда по делу или просто случайно? Она засунула руки в карманы и широко улыбнулась, показав ряд грязных зубов. — О, с делом у меня все в порядке. Слышала о тебе, мистер, от Гарнет Лумис, вот и решила сама прийти и посмотреть. Я девушка решительная, вот что я вам скажу! — Верю вам на слово! А теперь, однако, мне надо кое-что обсудить с мисс Эвери, так что я был бы вам очень признателен, если бы вы… — Убралась? — со смехом воскликнула Джейн. — Намек понят, мистер! Никакой обиды. Я еще свое возьму! Прежде чем уйти, я должна кое-что сказать вам по поручению Бешеного Билла. Вот почему я здесь. Билл говорит, что у него для вас новости. Говорит, это о том, о чем вы раньше с ним говорили, что бы это ни значило. Пока! Горе-Джейн повернулась и пошла прочь быстрой, развязной походкой. Подойдя к соснам, она вдруг повернулась и крикнула: — Эй, приятель! Если тебе нужна еще пара рук, чтобы помочь достроить этот роскошный дом, то я чертовски ловко орудую молотком! Да я еще и недорого беру! Лис помахал ей, кивнул и не поворачивался к Мэдди до тех пор, пока их удивительная гостья не скрылась из виду. — Я знал, что на Западе, особенно здесь, попадаются очень странные личности, но это кто такая? — Мэдди сокрушенно покачала головой. — Это Горе-Джейн. Вы слышали о ней? — Мыслями Лис уже устремился к новостям, которые хотел сообщить ему Хиккок, но ему не хотелось покидать Мэдди, особенно после того, как они сегодня так хорошо поладили. — Горе-Джейн — легенда, но большую часть своих похождений она рассказывает о себе сама, особенно если немного выпьет. Она странная, но безобидная. — Теперь, когда вы все выставляете в таком свете, я начинаю жалеть ее, но очень трудно быть доброй к тому, кто только что смеялся над тобой. — Мэдди застенчиво улыбнулась. — Через некоторое время, уверена, я буду больше сочувствовать ей. Лису хотелось сжать ее в объятиях, но он осмелился дотронуться лишь до ее спины жестом, представляющим собой нечто среднее между похлопыванием и лаской. — Я уверен, что мисс Кеннери не имела счастья получить такое хорошее воспитание, как вы. Она не умеет вести себя лучше… Насколько я слышал, она со всеми разговаривает именно так. Она грубее, чем большинство мужчин. — Как очаровательно! — Мэдди чувствовала, как от прикосновения его руки по ее спине пробегает дрожь. — А вам разве не любопытно узнать, что хочет сообщить мистер Хиккок? Бенджамен просто сойдет с ума, когда услышит, что вы знакомы с его героем. С тех пор, как тот пригнал в Дидвуд эти повозки, он мало о чем еще говорит. — Я возьму Бена познакомиться с Биллом, как только мне представится удобный случай, если это так уж много для него значит! — Прошу вас, не делайте этого! — в ужасе воскликнула она. — Я делаю все, что в моей власти, чтобы охладить его новое увлечение отчаянными людьми! Лис потер свой бородатый подбородок и медленно улыбнулся. — Боюсь, вы живете не в том городе, в котором вам следовало бы жить… но вы же и так знаете это. — Его рука все еще покоилась на ее спине, и Лис притянул ее поближе; Сквозь деревья пробился лучик солнечного света и осветил неподражаемые волосы Мэдди. Ему до боли захотелось уткнуться в них лицом, прижаться губами к ее виску, к ее кремовой шее. Но он осмелился только провести лицом по ее мягким волосам. — Вам бы хотелось, чтобы по соседству с вами жил кто-то другой, не так ли? Джентльмен в полном смысле слова, читающий поэтов-романтиков, носящий бумажный воротничок по привычке и всегда ведущий себя в соответствии с самым строгим вкусом… — Перестаньте говорить глупости! — дрожащим голосом прервала его Мэдди. — В Дидвуде нет таких мужчин! — А если бы были? Ее сердце учащенно забилось, когда он прижал ее так, что ее грудь коснулась его твердой, мускулистой груди. Она коснулась щекой накрахмаленной ткани его рубашки, от которой исходил свежий и новый запах… — Нам… нам не следует говорить на эту тему, мистер Дэниэл! — с трудом выдавила из себя Мэдди. Так близко! Каждый раз она была так близка к тому, чтобы сдаться, уступить своему женскому сердцу, но ей всегда удавалось опомниться и не перейти опасную грань. Дерзко, как бы дразня ее, Лис передвигал свои пальцы по ее спине, подбираясь к плечу, лаская ее, подвергая танталовым мукам. Почувствовав ее дрожь, он поднял обе руки и отступил: — Кажется, мне нельзя доверять, не так ли? Мэдди выпрямилась и с вызовом посмотрела на него. — Мне кажется, что я смогу справиться с вами, сэр. А сейчас, если не возражаете, я хотела бы вернуться к своей работе! Она поймала последний, сводящий с ума отблеск белозубой улыбки Лиса и снова занялась своей безмолвной рассадой. Казалось, в эти дни звук молотка не затихал, находился Лис на своем собственном склоне холма над Шерман-стрит или в центре «Бесплодных земель»» Дидвуда. Там оставалось еще множество лавок и салунов, которые размещались в палатках, разгороженных ситцевыми занавесками, но все чаще и чаще на их местах возводились новые здания. Главная улица все еще оставалась грязным, отвратительным болотом, но, во всяком случае, она приобретала более обжитой вид. Каждый день прибывали новые люди, что заставило Чарлза Вагнера повысить расценки в Большой Центральной гостинице. Лис обошел салуны «Наталл и Манн 10», «Битвикс Стопе», «Сенат» и «Зеленый Фасад», пока не нашел Бешеного Билла за карточным столом в «Жемчуге». Он сидел между Бесси и Викторией, но, казалось, совершенно не интересовался ими. Вместе с ним за столом находились еще двое мужчин, один из которых был капитан Джек Кроуфорд, величавший себя поэтом-разведчиком. Лис нашел его самодовольным и неприятным, но решил потерпеть его общество ради Билла. Лис сел за стол и улыбнулся. — Надеюсь, я не помешаю вашей игре? Хиккок покачал головой. — Нет, я сегодня в ударе: капитан Джек пишет новую поэму, а Чарли собирается идти в баню. — Он пожал Лису руку и снова грузно опустился на стул. Сегодня он был бледнее, чем в их предыдущую встречу. — Ты познакомился с моим приятелем Колорадо Чарли Аттером? Чарли, это Лис. Я знал его по гражданской войне. Хороший человек. Третий малый, в штанах из оленьей кожи, с длинными усами и волосами до плеч, как и у Хиккока, улыбнулся Лису. — Очень приятно познакомиться. Мы с Сеймуром затеваем в городе Пони-экспресс. Если вам нужна работа, то мы вам можем ее предложить: нам нужны наездники. Лис улыбнулся в ответ, мгновенно проникшись симпатией к Колорадо Чарли: — Я буду иметь это в виду и ценю предложение. — Где ты был, дорогой? — захныкала Виктория, склонившись над его плечом и обдав его запахом отвратительных дешевых духов. — Оставь Лиса в покое, Виктория, — сказал Бешеный Билл, левой рукой наливая себе выпивку. Лис вспомнил, что Билл привык из предосторожности всегда держать правую руку свободной. Он также старался всегда садиться спиной к стене и никогда к двери сапуна. Некоторые смеялись над бдительностью Хиккока, но он был доволен, что благодаря этому остался жив, в то время как многим его собутыльникам повезло гораздо меньше. — Почему бы вам, девочки, не оставить нас на несколько минут? Я бы хотел поговорить с Лисом без свидетелей. Бесси с Викторией бросились вон, вихляя задами. Что-то в торжественном взгляде Бешеного Билла побудило Лиса принять предложение выпить. — Это серьезно? — поинтересовался он, и не успели эти слова сорваться с его уст, как он понял, о чем пойдет речь. Достаточно странно, но в последние несколько часов он не думал о Кастере. — Речь пойдет о Кастере и Седьмом, — хрипло произнес Хиккок. — Тогда вечером ты спрашивал о них, и я подумал, что ты, может быть, знаешь кого-то, кто был с Кастером. — Так и есть, — прошептал Лис, машинально делая глоток спиртного. — Пришли ужасные новости! — воскликнул капитан Джек Кроуфорд, не в силах сдержаться. — Что вы имеете в виду? Билл бросил на Кроуфорда предостерегающий взгляд. — Ну, нам недавно сказали, что в прошлом месяце люди Кастера пошли против всей массы сиуксов около Литтл Бигхорн в Монтане. По-моему, двадцать пятого июня… — И? — Лису казалось, что говорит не он, а кто-то другой. — Ну, кажется, Кастер откусил больше, чем смог прожевать. Он был убит, он и пара сотен людей, которые в тот день были с ним. — Они все погибли? — Лис был уверен, что неправильно понял. — Все? Хиккок кивнул, погладил усы, левой рукой снова наполнил бокал Лиса. — Говорят, история в том, что у них не было шансов: индейцев было около двух тысяч. Кастер был одним из величайших героев… Или величайшим глупцом… Когда правда дошла до него, Лису показалось, что у него сейчас разорвется сердце. Глава 8 20-24 июля 1876 года — Я слышал, что в живых остался конь по имени Коменч, — заметил Чарли Аттер. — Плохо, что он не может говорить. У Лиса перевернулось все в душе, когда он подумал о капитане Майлзе Киафе, владельце Коменча, а затем и о всех людях, которых узнал в те дни перед битвой. От пронзающего чувства вины у него на лбу выступили бисеринки пота. Он пытался сосредоточиться. Конечно, в тот проклятый день погиб не весь Седьмой Кавалерийский полк, ведь он насчитывал более семисот человек! Кроме того, как раз перед уходом Лиса, Кастер приказал разделить полк на три батальона, которыми должны были командовать Рено, Бентин и сам Кастер. Похоже, что погиб только батальон Кастера. Вероятно, остальным, окружавшим индейцев с других направлений, удалось избежать гибели? Лис возвращался мыслями к одному факту: если бы между ним и Кастером не произошло той бурной ссоры и если бы Кастер принял его предложение присоединиться к солдатам, Лис ушел бы в небытие вместе с ними. Правы они или нет, теперь не имело значения, главное, что он уехал, а они были убиты. Боже правый, почему он не приложил больше усилий, чтобы заставить Кастера передумать? Были ли его кошмары реальными? Неужели это призрак Джорджа Армстронга Кастера преследовал его по ночам? Пока Лис сидел, погруженный в свои мысли, все в «Жемчуге», казалось, начали говорить о генерале Кастере и трагедии на Литтл Бигхорн. Колорадо Чарли Аттер, поняв, что вот-вот разразится драма, отправился в баню. Через мгновение Джек Кроуфорд встал, размахивая листком бумаги, испещренным его причудливым почерком. — Кто хочет послушать первый стих моей новой поэмы, сочиненный за этот час, когда пришла весь о гибели генерала Кастера? В толпе тихо зашептались, что заставило капитана Джека встать на стул и прочесть: О Кастере слыхал ли новость я? Конечно, друг, слыхал… Ударом молнии сразила всё она, И тяжек был удар. Слез нет в очах моих сухих, С годами я забыл о них, Но не такой уж я чурбан, Как может показаться, И волю дам мужским слезам, Оплакивая братьев. Слушатели торжественно одобрили поэму, а девушки на балконе зарыдали. Капитан Джек предупредил их, что это только первый стих и он не может обещать, что оставшаяся часть поэмы будет так же глубока. Критически оценивая талант Кроуфорда, Бешеный Билл взглянул на Лиса и пожал плечами, но Лис не был настроен на иронию. — Я… я пойду наверх, чтобы немного успокоиться, — прошептал он. — Надеюсь, Билл, вы чувствуете себя лучше. — Не могу сказать, приятель, как я сердит на тебя. Ну, хоть одну для меня! Лис не понял, имел ли его друг в виду порцию выпивки или девочку, поэтому он просто встал, чтобы найти Викторию и взять по дороге бутылочку. Виктория бросила на подруг торжествующий взгляд, когда Лис взял ее за локоть и повел вверх по лестнице. Поднимаясь по крутым ступеням. Лис поймал себя на том, что не может выбросить из головы нежелательные мысли. Никогда раньше не испытывал он такой боли. Как это называется — вина выжившего? Его душу жег образ двухсот солдат, лежащих мертвыми под палящим солнцем Монтаны. Он нехорошо поступил с Кастером, позволив своему нраву взять верх над разумом. Ему не следовало говорить то, что он сказал… ему не следовало уходить, даже если ему приказали… ему не следовало предпринимать что-либо еще… Но как же индейцы? — спорил другой голос. Неужели было бы лучше, если бы вместо этого Кастер и его батальон истребили б жителей Лакота? Было бы это справедливо? Остановившись на верхней ступеньке. Лис какое-то мгновение смотрел на бутылку, потом поднес ее ко рту и крепко выпил. — Пожалуйста, Господи, — безмолвно молился он, — прекрати это. * * * Титус Пим, закончив крыть дранкой крышу хижины, наклонился и посмотрел на маленького Бена Эвери. — Ну вот, почти все. Где, как ты думаешь, этот тип Лис? Он уже задавал этот вопрос Бенджамену и Вонг Чи по крайней мере дюжину раз за последние три дня. Разумеется, ответа ни у кого не было. Вот и теперь Бен поднял руки и пожал плечами. — Ну, мистер Пим, этого я не знаю. Он бы сказал кому нибудь, если бы уехал из города, да? Когда Титус осторожно подполз к лестнице и спустился, карие глаза Бена загорелись: — Может быть, он на «Бесплодных землях»? Хотите, я сбегаю и спрошу там? — Разумеется нет, паренек! — Титус изобразил шок. — Но, думаю, осведомиться в твоем доме не повредит. Он мог сказать что-нибудь бабушке или сестре… — А зачем ему что-то говорить бабушке или Мэдди? Бабушка — старая леди, а Мэдди ненавидит Лиса! — Ненавидит? Это сильное слово, паренек. Пойдем-ка и все же спросим, а если нам повезет, то, вероятно, твоя милая бабушка даст мне кусочек торта, или пирога, или что там сегодня охлаждается на окошке в кухне. Пим положил мальчику руку на плечо, и они сквозь сосновую преграду прошли к задней двери дома Эвери. Титус уже приготовился постучать, но Бенджамен открыл дверь и вошел. Сьюзен 0'Хара вытирала тарелки и ставила их на полки. Увидев корнуэлльского рудокопа, она просияла. — Мистер Пим, как приятно снова видеть вас! Не могу найти слов, чтобы описать впечатление, которое произвела на нас всех прекрасная хижина Лиса, и не могу вас не отблагодарить за то, что вы присматриваете за моим внуком. Если он вам надоест, отсылайте его домой! — Что вы, миссис 0'Хара, Бен доставляет нам всем большое удовольствие. Больше всего мальчик нравится Лису. — Лис — хороший человек. — Сьюзен сложила полотенце и указала Титусу на стул: — Я как раз испекла пирог с ревенем. Вы ведь не откажетесь попробовать его ради моего удовольствия, правда? Жилистый, седовласый человек покраснел от удовольствия. — Это для меня большая честь, миссис 0'Хара! Разрезав пирог и поставив перед Пимом порцию, Сьюзен осведомилась: — А где сейчас Лис? Кажется, мы не видели его уже целый век. Надеюсь, вы не придете в ужас, если я признаюсь, что даже в своем почтенном возрасте с удовольствием смотрю на такого красивого мужчину, как он. Иногда я украдкой любуюсь им в окно, просто чтобы убедиться, что я еще жива! Привлеченная звуками голосов, Мэдди отложила трогательно-романтическую «Джен Эйр» и прошла из гостиной в кухню. — Здравствуйте, мистер Пим. Рада вас видеть. Титус широко улыбнулся ей: — Взаимно, мисс Эвери! Надеюсь, вы не обидетесь на меня, если я замечу, что вы бледны. Вы не больны? — Нет, я чувствую себя прекрасно, — ответила она с вымученной улыбкой. На самом деле она чувствовала себя ужасно, но не физически. Мэдди втайне боялась, что окончательно пала духом. — Я как раз собирался спросить вашу бабушку, имеет ли она хоть какое-то понятие о том, где сейчас находится Лис, но она спросила меня об этом первой, — сказал Титус, набрасываясь на кусок вкусного пирога. — Мы не видели его уже три дня, мисс Эвери, я никогда не думал, что он может вот так исчезнуть, не сказав никому ни слова. Что еще более странно, он не взял Уотсона. Не сомневаюсь, что с ним все в порядке, где бы он ни был, но признаюсь, мне все-таки немного тревожно… — Может быть, его схватили индейцы, как генерала Кастера, — зловеще проговорил Бенджамен. — Джонни Гордон говорит, что Черные Холмы принадлежат индейцам и они нападут на Дидвуд и убьют всех нас за то, что мы нарушили границы их владений! Джонни говорит, что они, прежде чем убить вас, снимут с вас скальп и будут метать стрелы в ваше тело, и… — Бенджамен Франклин Эвери, замолчи! — приказала Сьюзен. — Ты бы поостерегся говорить подобные вещи, особенно в присутствии дам. — Не думаю, что индейцы добрались до нашего Лиса, — успокоил мальчика Титус Пим. — Он раньше жил среди них и знает их обычаи. Он сам мне об этом рассказывал. Они пригласят его на ужин, а не убьют, паренек! Мэдди села за стол рядом с ними. — Вернулся ли Лис в свою хижину после того, как три дня назад отсюда ушла эта особа, Горе-Джейн? — спросила она. — Вы видели ее, мистер Пим, не так ли? Она сказала, что это вы направили ее в мой сад. Титус почесал свою загорелую лысину и пробормотал: — Теперь, когда вы напомнили, мисс, я действительно припоминаю ее. Сначала я принял ее за мужчину, но Вонг Чи все мне объяснил. По-моему, именно тогда я видел Лиса в последний раз. Я видел, как он уходил. — Вот что, — тихо произнесла Мэдди, — может быть, у меня есть ключ к разгадке. Мисс Кеннери сказала Лису, что мистер Хиккок хочет поговорить с ним. Я думаю, Лис решил разыскать его. — Тогда, кажется, я должен разыскать этого Хиккока и разузнать, что ему известно о местонахождении Лиса, — заявил Титус, проглотив последний кусок пирога и вытерев рот салфеткой. — Бешеный Билл Хиккок? — закричал Бенджамен. — Не думаю, что он согласится говорить с вами, мистер Пим. Не обижайтесь, но Бешеный Билл — знаменитость! Он совершил множество подвигов со своим кольтом. В Филадельфии я читал рассказ о нем, где говорилось, что он убил более сотни преступников. Незнакомые люди, должно быть, каждый день осаждают его, так что не думаю, что вам удастся даже близко подойти к нему. Титус погладил мальчика по голове и встал. — Это Дидвуд, паренек. Не сомневаюсь, что к мистеру Хиккоку все относятся с уважением, но вряд ли он президент Соединенных Штатов. Уверен, он согласится поговорить со мной… если я его найду. — Он большую часть времени играет в карты на «Бесплодных землях», но в гостинице не останавливался. Они с Колорадо Чарли Аттером живут в повозке на берегу Бухты Белой Рощи. Хотите, я покажу вам, где это? — Бенджамен, откуда ты все это знаешь? Разве тебе не говорили, чтобы ты держался подальше от этой части города? — покачала головой бабушка Сьюзен. — И ты, разумеется, никуда не пойдешь с мистером Пимом. Нет, ты и впрямь неисправим! — Паренек, у меня к тебе задание, — сказал Титус, держа дверь перед надувшимся мальчиком. — Лису очень бы хотелось, чтобы мы как можно лучше позаботились об Уотсоне. Согласен? Я уверен, что его надо кормить и чистить. Ты можешь это делать? Бенджамен кивнул, слегка повеселев. Улыбнувшись, Титус повернулся, чтобы еще раз поблагодарить Сьюзен за пирог, и пообещал ей и Мэдди держать их в курсе дел. Когда они остались одни, Сьюзен 0'Хара повернулась, чтобы посмотреть на внучку. Мэдди стояла, глядя в окно, но знала, что ей не избежать испытующего взгляда бабушки. — Ты выглядишь ужасно, дорогая моя девочка, выпей-ка немного хереса, чтобы твои щечки порозовели, тогда и поговорим. Мэдди содрогнулась, услышав последние слова. Когда бабушка Сьюзен поставила перед ней небольшой красный с золотом бокал из богемского стекла, она благодарно отпила из него. — Ну, а теперь, — сказала миниатюрная старушка, — ты все время бродишь и с каждым днем все больше становишься похожей на призрак. Я терпеливо ждала, надеясь, что ты придешь ко мне обсудить свои чувства, но, полагаю, я не слишком хорошо тебя знаю. Вместо этого, ты всем своим видом пытаешься показать, что ты лишена каких бы то ни было чувств! — Я… я не знаю, что я чувствую, — с несчастным видом произнесла Мэдди. — Ага! — воскликнула бабушка. — Так ты признаешь, что все-таки что-то чувствуешь! Уже кое-что. Расскажи мне, и я помогу тебе разобраться в том, что у тебя на душе. — На душе? — почти беззвучно проронила Мэдди. — Не знаю, может быть, я просто-напросто больна. Кто знает, что здесь за вода? Вероятно, я отравилась. — Видя, что бабушка не расположена попусту тратить время, Мэдди в отчаянии покачала головой: — О, бабушка, что со мной происходит? У меня болит здесь, — она приложила руку к груди. — Я не могу есть, не сплю, меня преследуют какие-то неописуемые мечты… Сьюзен пристально посмотрела на нее немигающими голубыми глазами: — Ответ, я думаю, тебе ясен, если у тебя хватит мужества воспринять его. — Когда Мэдди опустила глаза, она подсказала: — Будь же честной перед самой собой. Разве не один человек занимает все твои мысли и мечты, которые ты называешь неописуемыми? Сьюзен обошла стол и взяла Мэдди за руку. — Просто эти мечты говорят о том, что природа превращает тебя в женщину. — Но, бабушка… я не могу этого вынести! Как это могло случиться? Из всех мужчин, живущих на земле, почему мое сердце выбрало, — Мэдди проглотила комок в горле, и закричала: — Лиса? Сьюзен захлопала в ладоши: — О, счастливый день! Какое облегчение! В конце концов, в твоих жилах все-таки течет кровь Хэмпшир 0'Хара! Мэдди, дорогая, я могу только аплодировать инстинкту твоего сердца. Лис именно тот человек, которого я бы выбрала для тебя, но я боялась, что ты его отвергнешь. Для твоей матушки это было бы слишком, но не для меня и не для твоей прабабушки. Это один из счастливейших моментов моей жизни! — Она подтянула ящик, залезла на него и поцеловала Мэдди. Мадлен, тем временем, паниковала: — Бабушка, это же безумие, что ты говоришь. Мне страшно! У меня такое чувство, что моя жизнь стала… убегающим конем! Сьюзен 0'Хара засмеялась и снова обняла ее. — Дорогая моя девочка, празднуй! Жизнь — приятнейшая штука, когда преподносит нам нечаянные приключения! Ну как исход дела может быть менее чем чудесным, когда речь идет о таком человеке, как Лис? — Но мы же совершенно не подходим друг другу, и даже если бы это не имело значения, почему ты считаешь, что ему нужно нечто большее, чем просто пофлиртовать со мной? Если ему была нужна подружка, неужели до сих пор он не нашел бы ее? — Не обязательно. Немногие из по-настоящему интересных мужчин остепеняются до тридцати лет. А такие привлекательные, как Лис, могут подождать и подольше. Сьюзен похлопала Мэдди по покрасневшей щеке. — Никогда еще не видела у тебя такого лихорадочного румянца с твоих младенческих лет. Не бойся своего будущего, дорогая! Протяни руки и обними его, смакуй вкус его неизвестности. Не могу точно сказать, что ожидает вас с Лисом, но я заставлю тебя идти вперед и искать ответы на свои вопросы. В глазах Мэдди блеснули слезы. — О, бабушка, где он теперь? Что, если с ним что-нибудь стряслось? Грязно-золотистый свет керосиновых ламп заливал «Жемчужный театр», усиливая кричащую безвкусицу обстановки. В воздухе висел запах дыма и аромат немытых тел. Колорадо Чарли Аттер прищурился, войдя в салун. Кто-то из закадычных друзей окликнул его, но он лишь помахал рукой и крикнул: — Еще нет, ребята! Грязноватая голубка, называвшая себя Викторией, выпивала в баре с карточными жуликами. Чарли ненавидел вмешиваться в чужие разговоры, но он не хотел ждать всю ночь. Подойдя к Виктории и встав у нее за спиной, он уловил слабый запах ее духов и откашлялся. Виктория рассеянно оглянулась и узнала его. «Она хорошенькая девушка», — решил Чарли, глядя на ее белую кожу и соблазнительную фигурку. Ее длинные черные локоны были потрясающи. Очень плохо, что она попала в ловушку Ола Свиринджена. — Вы что-то хотите? — осведомилась Виктория, показав ямочки на щеках. — Простите, что вмешиваюсь, мэм, — Чарли дотронулся до полей шляпы и виновато взглянул на человека, угощавшего Викторию. — Я ищу одного парня от имени Бешеного Билла Хиккока. Билл хочет, чтобы я поговорил с Лисом… Она сделала большие глаза, показывая, что поняла его, и повернулась к карточному жулику, произнеся сладким голосом: — Душка, мне надо поговорить с мистером Аттером с глазу на глаз. Потом я вернусь. Ты даже не успеешь соскучиться по мне. А теперь, не двигайся, обещаешь? — Позаботившись о клиенте, она повела Колорадо Чарли к лестнице и шепнула: — Лис в моей комнате наверху. Он здесь уже более трех дней! Чарли в раздумье нахмурил лоб. — Если он наверху, то что вы делаете здесь? — Он не этого ищет, хотя мне хотелось, чтобы было иначе. — Она смущенно покачала головой: — Его что-то гложет, понимаете, что я хочу сказать? Он был пьян или даже пьян до потери сознания большую часть времени с тех пор, как мы поднялись сюда в тот самый день, когда пришло известие о Кастере. — Это не мое дело, но не вредит ли вашему бизнесу то, что Лис все время околачивается в вашей комнате? — вежливо спросил Чарли. По хорошенькому личику Виктории пробежало мимолетное сожаление, но она рассмеялась. — Лис дает мне деньги на каждый день, что он здесь. Он щедр. Кроме того, он мне нравится. Я бы беспокоилась, если бы он лежал без чувств где-нибудь в другом месте. Но даже такой он все же вдвое больше мужчина, чем кто-либо еще в этом сумасшедшем городе. — Она взглянула на затененную лестницу: — Пожалуйста, можете перекинуться с ним словечком, если он в состоянии. Может быть, вам он скажет, отчего у него эти кошмары. Никогда не видела, чтобы кто-нибудь так страдал во сне. Чарли поблагодарил ее, усвоив путь к ее комнате, и медленно поднялся по лестнице. Когда он постучал в дверь комнаты Виктории, ответа не последовало. — Лис! Вы здесь? Это я, Чарли Аттер. Билл прислал меня за вами, сам он сегодня не может. Можно я войду? Ему показалось, он услышал какое-то мычание, и решил, что это приглашение. Открыв дверь, Чарли увидел мрачную маленькую комнату с железной кроватью, матрац которой покрывали заплатанные простыни и стеганое одеяло. В комнате стояло старое бюро с зеркалом и маленький столик со стулом. Масляная лампа наполняла комнату мелькающими тенями. Лис сидел на стуле, наклонив голову, руки его свободно висели вдоль бедер. Чарли уловил ситуацию и быстро решил, что делать. Было совершенно очевидно, что этому малому неприятно его вторжение, но его удерживала преданность Д. Б. Хиккоку, самому настоящему приятелю, о котором может только мечтать человек. Он знал, что будь здесь Билл, он бы сделал все, чтобы помочь Лису. Чарли закрыл дверь, подошел по перекошенным половицам к Лису и наклонился к нему. — Мне кажется, у вас проблемы, — нейтральным тоном произнес он. Лис поднял голову, и Чарли с трудом подавил возглас изумления. Человек, три дня назад являвший воплощение здоровья, загорелый, сильный и энергичный, теперь выглядел так, словно из него выжали все жизненные соки. Глаза, налитые кровью, бледный, с ввалившимися щеками и вдобавок ко всему дурно пахнущий. — Бешеный Билл послал меня выяснить, что с вами произошло, приятель. Кажется, ваш друг, один из корнуэлльцев, которого называют Кузен Джек, сегодня вечером разыскал Билла. Он сказал, что о вас беспокоятся, беспокоятся те, которым вы не безразличны. Лис поднял одну руку, как будто ему было больно, потер глаза, после чего продолжал безучастно сидеть. — Вы больны? — давил Чарли, хотя ему и не хотелось этого делать. — Кто-то умер? Я должен что-то ответить Биллу. Убрав руку. Лис затравленно посмотрел на гостя. — Да, кое-кто умер, — грубо произнес он. — Ну хорошо, не можете же вы сидеть здесь до конца жизни. Это ничего не изменит, правда? Лис покачал головой. — Я… не могу. Пока. — Он встал и, отойдя в тень за стулом, извлек почти пустую бутылку виски и шумно отхлебнул. Когда он протянул бутылку Колорадо Чарли, тот отпрянул с отвращением. — А как же ваши друзья? Малый, который сегодня вечером пришел к нашей повозке, упомянул о мальчике, который тревожится о вас и которому вас не хватает. Может быть, вы, по крайней мере, передадите им хоть словечко… — Нет. — Неожиданно разъярившись, Лис повысил голос: — Убирайтесь отсюда и оставьте меня в покое! — Вам не придется просить меня дважды. — Чарли выпрямился, испытывая боль в ногах, и направился к двери. Прежде чем выйти, он оглянулся. Фигура, сидевшая в тени в другом конце комнаты, напоминала согбенного и разбитого старика. Глава 9 25 июля 1876 года — Не могу поверить своим глазам! — заявила Энни Сандей Мэттьюз, положив руки на бедра и глядя на сына. На высокой, красивой женщине с густыми каштановыми волосами было сшитое со вкусом платье из ткани цвета красного бургундского вина, оттенявшего ее глаза. Карие и широко расставленные, они никогда не скрывали ее чувств и суждений. — Мама, что ты здесь делаешь? — Губы Лиса были настолько сухими, что он едва выговаривал слова. Лежа на постели Виктории, он не мог ни пошевелиться, ни встать, чтобы поздороваться с матерью. Стыд нахлынул на него мощной волной. — Посмотри на себя, Дэниэл Мэттьюз! Как ты мог опуститься так низко? Я бы подумала, что ты болен, но слышу запах виски и твоего немытого тела. — В ее глазах не было упрека, только печаль. — Ты сделан из более крепкого материала. Что бы тебя ни опустило так низко, ты должен бороться с этим. Встань! — Не могу! — закричал он. Чья-то рука затрясла его, сначала мягко, затем посильнее. — Лис, проснись! Тебя опять мучает дурной сон, голубчик. Он открыл горящие глаза и увидел над собой лицо Виктории. — Где она? — О ком ты говоришь? — она поднялась с постели в кружевных панталончиках и сорочке. Виляя задом, подошла к зеркалу и стала закалывать волосы. — Знаешь, милый, я ждала, пока ты выйдешь из этого, но, по-моему, тебе хуже. Ты мне слишком нравишься, чтобы я позволила тебе напиваться до смерти в моей постели! — Она кокетливо улыбнулась ему через плечо: — Если откровенно, то у меня были другие планы! Лис осторожно попробовал сесть и обнаружил, что не может перекинуть ноги через край постели. В голове у него не стучало, как обычно после похмелья, и он решил, что предыдущей ночью Виктория не принесла ему новую бутылочку. Он ждал, пока она принесет ее часов в девять и, наверное, заснул… или напился до потери сознания. За двенадцать часов он немножко протрезвел, достаточно, чтобы Энни Сандей прокралась в его сознание. — Я ценю твою доброту, Виктория, — хрипло сказал он. Она удивленно уставилась на него, а затем бросилась наполнять бокал водой, чтобы дать ему напиться. — Да ладно, голубчик, думаю, в конце концов, ты будешь жить! Выпив воды. Лис сказал: — Боюсь, что это правда. И я собираюсь вымыться и плотно позавтракать чем-нибудь горячим. — Так ты покидаешь меня? — Виктория бесстыдно уселась рядом с ним на скомканной постели и наклонилась вперед так, что ее грудь коснулась руки Лиса. В полуулыбке, не затронувшей его глаз, появился цинизм: — Ты переоцениваешь меня. Если я двигаюсь, это еще не значит, что я достаточно горяч, чтобы поваляться с тобой. — Увидев в ее глазах искру страсти, он добавил: — Пока, во всяком случае. — Не знаю, что было с тобой, но это было достаточно сильно, — мурлыкала Виктория. — Ты вернешься? Разве ты не обязан мне за то, что я заботилась о тебе? Лис засмеялся. — Ну, у тебя будет время для маневра! Ты же продаешь свою любовь, Виктория! — Не тебе, голубчик! Она придвинулась ближе и своими полными губами почти коснулась его губ. «Что за черт», — подумал он и скользнул рукой за ее спину. Целуя ее, он почувствовал легкое возбуждение, и это дало ему надежду. Может быть, в конце концов, он и будет жить, как сказала Виктория. Он уже не будет тем же самым человеком, но он будет жить. Лис решил, что лучше жить, чем быть мертвым, даже если он чувствует себя обесчещенным. — А сейчас я должен идти, — пробормотал он, отступая назад. — Я знаю, — тяжело вздохнула она. — Сегодня понедельник и все девочки идут в баню. Хочешь вернуться сегодня вечером и иметь меня чистенькой и напудренной? Лис встал и потянулся. — Я ценю предложение, но не жди меня. Мне нужен свежий воздух. Не знаю, когда я буду готов вернуться в «Жемчуг». Он оделся, провел рукой по взъерошенным волосам и увидел свое отражение в подернутом дымкой зеркале на бюро. Это зрелище отрезвляло! Глаза заплыли кровью, цвет лица напоминал о смерти. На мгновение к нему вернулось воспоминание об Энни Сандей, явившейся ему во сне. Лис почувствовал отвращение к самому себе. Виктория подержала ему дверь, и он исчез. Со свободно свисающими подтяжками он спустился по лестнице. У него стала болеть голова, как будто его мозг распух, а глаза жгло как огнем. Обогнув угол, он кивнул нескольким мужчинам, играющим в карты. Салун в столь ранний час был почти пуст, если не считать Бесси и нескольких других девушек. Лис лишь бегло взглянул на них, но и этого оказалось достаточно. Он видел всего лишь одну женщину в мире с таким цветом волос. Лис видел лишь спину девушки, она, жестикулируя, говорила с Бесси. Ее волосы мармеладного цвета были уложены в пучок локонов на затылке, на ней было нескромное платье из красновато-коричневого шелка. Лис не думал — он действовал. У него перед глазами, казалось, мелькали искры, когда он под скочилк бару, схватил девушку за плечо и повернул к себе. — Что, черт побери, вы здесь делаете? — его голос дрожал от гнева. Девушка испуганно вскрикнула и попыталась освободиться, и только тогда он понял, что это вовсе не Мэдди. У Лиса возникла мысль, что ему опять приснился дурной сон. Бесси встала между ними и начала браниться: — Лис, что это на тебя нашло? — Обняв девушку, она прошептала: — Не обращай внимания, Лорна! Он только что встал с постели… после болезни, я правильно говорю, гмм, Лис? Он потер лицо, мельком взглянув на испуганную Лорну. — Прошу прощения, мэм. Меня потряс цвет ваших волос, и я принял вас за другую. Мне не пришло в голову, что у двух женщин могут быть такие необыкновенные волосы, особенно в одном городе! Успокоившейся Лорне удалось философски улыбнуться. — В этом вы, по-моему, правы, потому что я, конечно, не родилась с этим цветом волос. Ол Свиринджен подошел к Лису сзади и похлопал его по плечу. Лис старался избегать Свиривджена за три мили, так как на «Бесплодных землях» все знали его как развратника. — Рад видеть тебя в наших краях, приятель. Уверен, ты поймешь, если я установлю тебе плату за жилье, ну, скажем… три доллара за ночь? Свиринджен говорил таким заискивающим тоном, что Лису захотелось застрелить его, тем самым избавив всех девушек от страданий. Мысль эта приятно пощекотала нервы Лиса, но вместо этого он расплатился с Олом, хотя уже дал Виктории сумму гораздо больше этой. Но об этом он не намерен говорить хозяину, боясь, что этот змей потребует с нее свою долю. Умом Лис понимал, что девушки из «Жемчуга» и других публичных домов занимались проституцией не потому, что Свиринджен или кто-то другой держал дуло пистолета у их виска, но все же всегда испытывал потребность освободить их. Сегодня утром Лис сказал себе, что будет заниматься собственным делом, как любой другой на Западе. Честь и этика были для него теперь запретным удовольствием. Если бы он решил жить со своими прежними понятиями о совести, он бы больше никогда не смог спать по ночам. Набив деньгами Лиса мешок с золотым песком, Свиринджен повернулся к Лису и схватил его за плечо. — Куда торопимся, сынок? Еще минуту назад ты был не прочь познакомиться с нашей новой девочкой. — Он многозначительно посмотрел на Лорну: — Познакомься с Лисом, Лорна! Это один из красавчиков Дидвуда. Она послушно улыбнулась. — Здравствуйте! Кивнув, Лис сказал: — Простите еще раз за мою грубость. — Пока они обменивались любезностями, Лис рассматривал Лорну, потрясенный ее схожестью с Мадлен. В этом была какая-то ирония… но она придавала ему странную уверенность. Он начинал испытывать волнение, даже думал о Мэдди, и это его порадовало, особенно теперь, когда его постоянно терзало чувство вины из-за Литтл Бигхорн. Если он начнет испытывать влечение к Мэдди, он может прийти и к Лорне. С циничной улыбкой он пожал ее руку, заметив: — Надеюсь еще раз увидеть вас, мэм! — Приходите скорее, чтобы послушать, как я пою! — воскликнула она. — Мистер Свиринджен вывез меня из Чейенна и восхищен моим голосом. Мне только надо взять несколько уроков! Бесси мельком взглянула на Лиса из-за спины Лорны, подняв бровь, а Ол откашлялся: — В таком случае, — ответил Лис искренно, — я буду с нетерпением ждать вашего выступления! С этими словами он попрощался и вышел на утренний солнечный свет. Зрелище и запахи «Бесплодных земель» его больше не привлекали. Жизнь, даже тусклая, была желанна, и он блаженствовал, выйдя из помещения. Прежде всего он отправился в прачечную Вонг Чи, расположенную в верхней части Главной улицы в китайском квартале. Лису нравилась экзотическая панорама квартала, где маленькие неказистые лавочки были заполнены китайской вышивкой, шелками, изделиями из тикового и сандалового дерева и фарфора. Торговцы зазывали Лиса и льстивым тоном пытались соблазнить на какую-нибудь покупку. Частенько попадались опиумные курильни и притончики с азартными играми. По китайскому кварталу прогуливалось множество белых, желающих хорошо провести время. Аура опасности погрязнуть в чужой среде добавлялась к волнению, вызванному опасностью совершить непристойность. Лично Лиса эти развлечения не интересовали, но сегодня он с удовольствием наблюдал за жизнью квартала. В прачечной ВонгЧи, где одежда стиралась с таким же совершенством, с каким воды залива омывают гравий, жена Вонг Чи обрадовалась, увидев его, но от Лиса не ускользнула тревога, которую вызвал у нее его вид. Хорошо хоть, что он наконец пришел за своей чистой одеждой! Неся аккуратный сверток, Лис направился в баню, ступая по шевелящимся доскам тротуара, проложенного по всей длине Главной улицы. Заставив старого Френчи притащить из бухты двойное количество свежей воды. Лис дважды отскребал себя, затем побрил шею и подровнял бороду, чтобы она приняла форму его точеного подбородка. Наконец, в светлых серых брюках, заправленных в сапоги, и свободной красной ситцевой рубахе Лис появился на улице с легкомысленным видом. Проповедник Смит на углу на своем ящике, в небольшой толпе мелькнуло лицо Горе-Джейн… Лис высоко поднял голову и поспешил к Большой Центральной гостинице. В городе, особенно в китайском квартале, было много и других ресторанчиков, но Лису не терпелось отведать лепешек тетушки Лу Марубенкс. Внутри гостиницы седой старик продавал «Пионера Черных Холмов». — Вы слышали, Кастер и все его люди направились к горному ущелью? — спросил он, когда Лис остановился, чтобы купить газету. — Это было кровавое дело, но вы же знаете этих красных дьяволов. Теперь они налетели на Холмы и, вероятно, скоро будут в Дидвуде. Можете прочитать здесь об этом! — Сморщенный старичок оглядел Лиса безразличным взглядом: — Жаль, я не умею читать. Лис взял газету и выгнул бровь: — А мне иногда жаль, что я умею. Он подождал, пока перед ним поставили две чашки кофе, лепешки и пирожки с мясом, и только тогда развернул газету. Лис медленно поглощал завтрак и печатное слово. Среди возвышенных сообщений о местных новостях находилась колонка хроники. Казалось, больше всего фактов и слухов было собрано относительно гибели Кастера и 225 человек из Седьмого Кавалерийского полка. Лис знал, что рота «С» была среди тех, кто сражался и погиб с Кастером. Майор Рено и капитан Бентин, командующие другими батальонами, пошли другими дорогами и повстречались с индейцами, как сообщала газета. Кастер проследовал вперед и, по-видимому, решил атаковать без подкрепления. Сообщалось, что битва сопровождалась отвратительно-жестокими увечьями, и «Пионер» заключал: «Есть только одно решение индейского вопроса. Враждебные сиуксы должны быть истреблены, а белых, продающих им боеприпасы, надо вешать везде, где их только найдут. Пусть правительство призовет бригаду Черных Холмов и пошлет ее на поле боя». Лис положил вилку и оттолкнул тарелку. Он продолжал читать отчеты о последних рейдах, совершаемых бандами противника в такой близости от Дидвуда, что горожан предупреждали, чтобы они прекратили без нужды стрелять из своих винтовок и пистолетов. «Берегите ваши боеприпасы, ребята, — советовала газета, — пока обстановка не станет более мирной в части индейского вопроса». Вздохнув, Лис откинулся на спинку стула и еще немного пощипал завтрак. В его голове мелькали картины утра двадцать пятого июня, когда он покинул полк, людей, которые теперь лежали на склонах холмов Монтаны, Каспера, вопящего: «Я сотру с лица земли всех индейцев континента с помощью Седьмого Кавалерийского полка!» Разве не предупреждал Кровавый Нож, разведчик: «Впереди больше индейцев, чем у нас пуль…» При этих воспоминаниях по спине Лиса пробежал холодок. Кровавый Нож тоже погиб, сообщал «Пионер». Он был с Рено в относительной безопасности и все же получил в лоб шальную пулю сиуксов. Лису снова захотелось назад, в комнату Виктории, где бы он мог убежать в свое одиночество. Ему хотелось задуть эти мысли, как пламя свечи. Вопросы этики и тот факт, что Кастер приказал ему покинуть полк, казались ему неуместными. Он просто не мог стряхнуть с себя чувство вины. Поднявшись, Лис заплатил и направился к выходу. В дверях он почти столкнулся с молодым человеком, похожим на банкира с Восточного побережья: в коричневом сюртуке, двубортном жилете, безупречной белой рубашке и тонких желтовато-коричневых брюках. Когда Лис пробормотал слова извинения, лицо человека загорелось радостью. — Нет, нет, это вы простите меня! Я не имел ни малейшего понятия, куда я иду. Я только что приехал, и, если честно, вы первый, кто заговорил со мной вежливо! — Он снял котелок, обнаружив копну прекрасных светлых вьющихся волос, и протянул руку: — Разрешите представиться, сэр. Я Грэхем Горацио Скоффилд, третий из бостонских Скоффилдов. — А! — Лис прикусил губу, делая усилие, чтобы не рассмеяться. — Приятно познакомиться с вами, приятель. Я Лис. Увидев, что вновь прибывший ждет дополнительной информации, он добавил: — Добро пожаловать в Дидвуд. Вот, возьмите мою газету. Там вы найдете ответы на все ваши вопросы. — Очень любезно с вашей стороны. А комнаты в этой гостинице приличные? Лис поднял голову. — Если вы приехали искать приличий, мой друг, то боюсь, вы ошиблись городом. Хотя еда в Большой Центральной гостинице первоклассная, а если вы поспрашиваете, то, может быть получите лучший совет относительно комнаты в гостинице. Есть несколько новых гостиниц, но я там не жил. — Благодарю вас! — Скоффилд с энтузиазмом пожал ему руку. — Очень любезно с вашей стороны, что вы помогли мне. Я ценю это гораздо больше, чем вы думаете. Лис посочувствовал молодому человеку, наблюдая, как тот блуждает по ресторану. Он редко видел человека, более напоминавшего выброшенную на берег рыбу. Однако Лис не собирался заниматься благотворительностью, у него достаточно собственных проблем. С этими мыслями Лис повернулся и зашагал к дому. — Когда вернется Лис? — в сотый раз за пять дней спрашивал Титуса Бенджамен. Оба сидели на пороге хижины Лиса, рассматривая сгущавшиеся облака по другую сторону ущелья. Иногда Титус несколько минут что-то строгал, а потом снова прекращал работу. — Я же сказал тебе, парень, что не могу сказать с уверенностью, но думаю, что скоро. Уже скоро. — А вы уверены, что с ним все в порядке? А что, если индейцы добрались до него, как до генерала Кастера и всех этих солдат? Что, если… — Бен, ты же помнишь, да? Друг Бешеного Билла Чарли Аттер видел его и говорил с ним. Он просто… был болен и решил остаться у друзей до тех пор, пока не почувствует себя лучше. Бенджамен тяжело вздохнул. — Я так скучаю по нему… — Я тоже. — Титус оглянулся, осмотрев почти законченную хижину. Он сделал все, что осмелился, без указаний Лиса. Крыша была закончена, ступени и окна тоже, но входную дверь Титус делать не стал, так как знал, что Лис хотел сделать что-то особенное. Последние пять дней он спал на грубом сосновом полу, скучая по виду звезд, заботился об Уотсоне и… ждал. Сейчас у него в желудке громко урчало. — Бен, мальчик, почему бы нам вдруг не заявиться к тебе домой и не посмотреть, нет ли у твоей бабули каких-нибудь крошек, которыми она смогла бы поделиться с нами? — 0'кей! — Мальчик вскочил, радуясь развлечению. — По-моему, я видел, как она утром пекла что-то с грушами, вымоченными в бренди. Держу пари, вам это очень понравится, мистер Пим! — Нисколько не сомневаюсь! — Титус со стоном поднялся на ноги, и они направились к дому Эвери. Уотсон, как обычно, был привязан к одной из сосен, и, подойдя, они увидели, что Мадлен гладит чалого и угощает его горсточкой овса. Она повернула на солнечный свет лицо, и Титус заметил, что ее зеленые глаза стали уставшими и тусклыми от боли. И все же она была аккуратно одета: лютиково-желтое платье, белый садовый фартук и перчатки — а волосы отливали спелым персиком. На земле лежал садовый совок и стоял таз с рассадой, корни которой защищали комки темной земли. — Мы устали ждать Лиса и подумали, что хорошо бы пойти поесть, — объяснил Бенджамен, стоя с важным видом рядом с Титусом, совсем как маленький мужчина. Мэдди быстро встретилась глазами с Титусом. — О нем все еще ни весточки? Ни словечка? — Простите, мисс Эвери, но нет. — Корнуэллец изобразил веселую улыбку: — Но он придет! А что вы делаете в такой прекрасный день? Только не говорите, что намерены скормить все эти хорошенькие кустики Уотсону! Ее щеки залила горячая краска. — Вообще-то… я думала, что могла бы посадить кое-какие цветы вокруг… хижины. Теперь, когда она закончена и так прекрасно выглядит, мне пришло в голову, что немного цветов не помешали бы… — Как Лис будет доволен! Она еще гуще покраснела и наклонилась, чтобы поднять совок и таз. — Ну, я просто искала, чем бы заняться… — Пойдемте же, мистер Пим! — засуетился Бенджамен. — Я умираю с голода! Мэдди напоследок приласкала Уотсона и направилась к хижине. Сердце ее болело. Бревенчатый дом выглядел новым и красивым и являлся олицетворением мастерства в городе, где жилища возводились в считанные часы и так же быстро разрушались от слишком сильного ветра, ударов кулака или повозки или от пули. Хижина Лиса характеризовала построившего ее человека, теперь Мэдди поняла это. Склонившись перед дверным проемом, она начала рыть землю своим совком. Звук голоса Лиса, внезапная магия его улыбки, бескомпромиссная голубизна его глаз — все преследовало ее во сне и мучило днем. Бабушка Сьюзен оказалась права. Какую бы боль ни причиняло ей ее чувство к Лису, теперь она не хотела возврата назад. Впервые она испытывала великолепное, мучительное чувство, что она живет. Где же он? Этот вопрос тысячный раз бередил ее ум и душу. Она начала неторопливо втыкать рассаду в землю. Мистер Хиккок заверил Титуса Пима, что Лис в безопасности. Произнес ли он слово «нездоров» или «болен»? На самом деле это не имело значения, потому что поведение Пима выдавало его. Ему плохо удавалась ложь, он пристально смотрел себе под ноги, откашливался и с каждым вопросом краснел все больше и больше. Слабый внутренний голос намекал Мэдди, что Лис ударился в загул с одной из грязных голубушек с «Бесплодных земель». Не желая искать подтверждения этим опасениям, Мэдди перестала изводить Титуса своими вопросами. В дидвудском полусвете, к северу от Уолл-стрит, к услугам мужчин были, казалось, все известные миру пороки, и мужчины предавались им не моргнув глазом. На Западе господствовали другие ценности, и Лис, разумеется, был живым человеком. Дальше Мэдди не осмеливалась допускать свои мысли. Она прихлопнула грязь вокруг последнего растения, которое будет маргариткой, и вытерла со лба бисеринки пота рукой в перчатке. Вдали послышалось тихое ржание Уотсона, и сердце ее забилось. Поднявшись на ноги и обернувшись, она увидела Лиса. — Мисс Эвери, что это вы делаете? — не без иронии осведомился он. Слезы сдавили ей горло. Она поспешно подошла к нему, дрожа от радости и все же ошеломленная происшедшей в нем переменой. Он похудел и побледнел за эти пять дней, под глазами лежали черные тени. Подойдя ближе, она увидела, что его снедает какая-то мука. Он выглядел затравленным, и это была самая большая перемена. — Я… сажаю кое-какие цветы у вашей двери. Вы не возражаете? — Они, вероятно, погибнут, — ответил он. В груди у нее все болело. Где тот красивый, неотразимый мужчина, который дразнил ее и насмехался над ней словами и прикосновением? — Лис, — прошептала она. — Я рада, что вы дома. Мы все о вас волновались! Мэдди стояла так близко к нему, что ее грудь почти касалась его ситцевой рубашки. Прежние чувства зашевелились в нем, как отблески упрямого огня. Лис не двинулся с места, когда она нежно прижалась к нему на одно лишь мгновение, подвергая его мукам Тантала своим ароматом. «Слишком скверно, — подумал Лис. — Мне придется разбить ее сердце». Глава 10 27-30 июля 1876 года Как и всё в Дидвуде, даже смены дня и ночи сопровождались какой-то драматичностью. Город лежал на дне глубокого ущелья, и потому и речи не могло быть о мягких, медленно подкрадывающихся зорях и закатах. Солнце вставало сразу, появляясь как круглый золотистый бриллиант на изрезанных коронах белых скал, и только часам к десяти небо становилось ярко-голубым. В это утро Лис уже несколько часов был на ногах, когда внезапно появилось полное солнце. Он уже навесил красивую входную дверь и послал Титуса купить еще одну щеколду, так как первая оказалась коротка. Солнце обещало сильную жару и заставило Лиса засучить рукава рубашки и расстегнуть ее до середины груди. Только он повернулся к двери, чтобы поискать в доме хлеба и сока, как увидел приближающуюся Мадлен Эвери с корзиной в руках. Лис пожалел, что не успел вовремя исчезнуть. В эти дни он был не очень склонен к разговорам, ему не хватало терпения, чтобы быть вежливым, особенно с Мэдди, принявшейся пристально рассматривать его с сердечной мукой в глазах. Его жажда обладать ею разгоралась все горячее с каждым разом, когца она приближалась к нему, и это было достаточно скверно. Все было гораздо легче, когда он был приличным, легкомысленным человеком, а она хладнокровной, как лед, чопорной девушкой. Казалось, эти дни уже в прошлом. — Вижу, у вас уже готова дверь! — весело произнесла она, остановившись на расстоянии, словно оценивая его настроение. Лис прислонился к массивной раме, заполнив почти все пространство двери, и кивнул. — Чем могу быть полезным? — Бабушка… попросила меня принести вам эти сдобные булочки, — она сделала шаг вперед и показала на корзину. — Вам обеим не стоило беспокоиться. Щеки Мэдди покраснели еще гуще. Она не могла понять, что нашло на него со времени его исчезновения. — У вас нет причин грубить! Бабушка Сыозен очень милая женщина, и она благодарна вам за то, что вы позволили Бенджамену проводить здесь так много времени. Разве это преступление, что она хочет отплатить вам добром? — Нет, не преступление, — резко ответил ои, — но мне бы лучше остаться одному. Она оскорбление взглянула, когда он повернулся и вошел в хижину. Слезы подступали, но она сумела их подавить. Она вошла вслед за Лисом, крепко держа корзину. Войдя в хижину, несколько мгновений она привыкала к сумраку, затем медленно оглядела стол, сооруженный из деревянных ящиков и досок, рассортированные бочки и табуретки и постель Лиса, разложенную в углу. Лис сортировал какие-то инструменты на лестнице, а Мэдди подошла к столу и поставила на него корзину. — Вы можете отведать их, — сказала она. Он мельком взглянул на нее через плечо, как будто только что обнаружил ее присутствие, и снова кивнул: — Если вы так настаиваете, мисс Эвери. Прикусив губу, Мэдди взяла со стола книгу. Она слишком долго готовилась к этому визиту, чтобы ее можно было выгнать таким неучтивым обращением, особенно когда она поняла, что именно таково его намерение. По каким-то таинственным причинам Лис не мог больше выносить близость к ней — и именно тогда, когда ей этого хотелось больше всего на свете. — «Листья травы» Уолта Уитмена, — прочла она вслух. Поэзия! Еще одна неожиданность: грубый западный человек, читающий поэзию? — Я так много слышала о творчестве Уитмена, но мама не позволила мне купить «Листья травы». Она сказала, что эта книга шокирует! — Мэдди слегка улыбнулась, вспомнив об этом. Лис взял книгу из ее тонких рук. — Ваша матушка была права. Кое-что в ней, вероятно, шокировало бы вас, вот почему книга мне нравится. — Он встретился с ней глазами, метнув в нее моментальную искру голубого льда: — Берегитесь, мисс Эвери! — Не говорите так! — услышала она свой собственный крик. К еще большему ее негодованию, Лис просто-напросто вышел. — Подождите минутку! Она подошла к нему сзади и взяла за руку, которая показалась ей железной. Мэдди подумала, что он может оттолкнуть ее, но он, тем не менее, не оттолкнул. — Да что с вами творится? Почему вы мне не скажете? Почему вы так изменились? Если нужно что-то сделать, только обратитесь за помощью. У вас есть друзья, которые… С яростным и угрожающим лицом он обернулся и, схватив ее деликатные ручки, поднял и опустил их. — Тут ничего не поделаешь! Вот так! Вы удовлетворены? Ни вы, ни кто-либо другой не может мне ничем помочь. Уйдите и оставьте меня одного! Ее глаза наполнились слезами. — О, Лис. — Вид ее пробудившихся, столь болезненных чувств привел его в ярость. — Что, черт возьми, вы от меня хотите? — невыразительно спросил он. — Это? — Он прижал ее к себе и покрыл ее губы своими, целуя ее до тех пор, пока не заставил ее ответить. — Вы этого хотели? Сколько же часов пролежала она без сна, мечтая о его поцелуях и прикосновениях его рук? Мэдди не умела заниматься любовью, но ей и не надо знать, что за этим последует. Она подняла руки к его плечам и раздвинула губы, как он и учил ее тогда в гостиной. Да, на этот раз все было иначе. Лис поднял ее на руки, и через несколько мгновений они смотрели друг другу в лицо, стоя на коленях на мягкой подстилке его постели. Мэдди казалось, что каждый дюйм ее тела болит от желания, а голову переполнял звук ее бьющегося сердца. Руки Лиса почти обхватили ее талию, и он крепко прижал ее к своему телу. Она никогда не чувствовала себя более хрупкой, не испытывала большего трепета от контраста между мужчиной и женщиной. Ей так хотелось, чтобы он говорил с ней нежно, но он не говорил. Она страстно желала, чтобы он медленно ласкал ее, так чтобы она смогла осознать каждое новое ощущение, но он и этого не делал. Вместо этого он был груб. Его рот был горяч, давление его губ и рук — настойчивым и грубым. Когда он наклонил ее, целуя затылок, Мэдди невольно задохнулась от невинного возбуждения. От него пахло потом, но и этот запах действовал на нее возбуждающе. Ей хотелось дотронуться до его груди, поцеловать его лицо, изучить его черты и почувствовать их вкус. Мэдди пыталась пошевелиться в объятиях Лиса, но ей это не удалось. В момент наибольшего напряжения страсти по ней пробежали первые искры смущения и паники. — Лис, — удалось ей произнести с тяжелым вздохом. Он ловко работал над идущей вниз застежкой ее крепового корсажа персикового цвета. Высокий ворот открылся без сопротивления. Двигаясь как худая, голодная пантера, он стянул с Мэдди платье и отступил, глядя на ее грудь, покрытую тонкой, батистовой рубашкой. Господи, какая же у нее красивая грудь — полная, упругая, с ярко-розовыми сосками, просвечивающими сквозь тонкую ткань. Он быстро развязал завязки рубашки и обнажил ее грудь. Мэдди застонала, когда он взял ее грудь в свои руки, но Лис, обхватив ее руками, сжал ее ягодицы и прижал к себе, бедро к бедру, покрывая ее хищными поцелуями. Он мог поглотить ее, пробуя бледную, мягкую сладость ее шеи, плеч, выпуклости ее груди, нежного, сморщенного соска. Лицо Мэдди пылало. Слезы текли по щекам, а когда он наконец поднял голову, чтобы поцеловать ее, она ощутила угрожающее давление тяжести на ее плотно сомкнутые ноги и начала бороться всерьез. Лис почувствовал соль на своих губах. Сквозь туман бешеной страсти до него смутно дошло, что Мэдди кричит, сопротивляясь ему. Она яростно колотила его крохотными кулачками, и он отступил. — Какого черта?.. — Стыд, как темное облако, охватил его, но он не мог ей показать это. Волосы ее растрепались, щеки были залиты слезами… Она кое-как поднялась на ноги, споткнувшись о подол юбки. — Вы совершили надо мной насилие! — рыдала она. — Как вы смели? А я думала, вы честный человек! — Только не упрекайте меня в том, что произошло. Вы разве только что не требовали этого от меня! Лис встал, и ему пришлось сдержаться, чтобы не прийти ей на помощь, видя, как она дрожащими руками пытается завязать рубашку. Когда дело было сделано, Мэдди распрямила плечи, подняла свой изысканный подбородок и повернулась к нему спиной. — Вам придется исправить то, что вы натворили, — чопорно произнесла она. — Я не могу дотянуться до застежки! Они молчали, пока он трудился над застежкой, время от времени при случае касаясь кончиками пальцев ее кожи. Лису хотелось бы, чтобы все произошло иначе, но он не видел другого способа отпугнуть ее. Очевидный разрыв был лучшим исходом для них обоих. Полностью одевшись, Мэдди пригладила свои волосы и заколола их в свободный шиньон. Затем, не оглянувшись, подошла к двери и открыла ее. — Корзина, — хрипло подсказал он. Мэдди полностью развернулась, освещенная нимбом лучезарного солнечного света, заполняющего всю дверь. — Сдобные булочки для вас и Титуса, — спокойно ответила она. — Хочу сказать, что, несмотря на все случившееся между нами, я знаю, что вы за человек на самом деле. Не могу понять, что вас так сильно ранило, но я также знаю, что слишком сильна, чтобы меня можно было так легко вспугнуть! Слушая ее, он ошеломленно вскинул брови, а мгновением позже Мэдди исчезла. Лис стоял как парализованный, потом прошел через всю хижину, выглянул в дверь и крикнул вслед стройной, изысканной удаляющейся фигурке: — Мисс Эвери, плевать мне на вас! Мэдди продолжала свой путь, словно ничего не слышала. На следующий день Стивен Эвери вернулся домой. Он не распространялся о том, где побывал, и, в самом деле, ему больше хотелось спать, чем говорить, но его возвращение занимало и отвлекало Мэдди — во всяком случае, Лис на это надеялся. Он же избегал соседнего дома. Когда Титус проглотил последнюю булочку, Лис приказал ему вернуть корзину. Тот был счастлив исполнить приказание и насладиться в доме Эвери тушеной курочкой, а домой вернулся с целым ковшом ароматного сливового напитка. — Прекрати таскать еду в этот дом из дома Эвери! — взорвался Лис, расхаживая так, точно Титус нанес ему оскорбление. Корнуэллец был ошеломлен: — Э? В чем дело, сэр? — Мне надоели их еда, корзины и тарелки, загромождающие мой дом, вот и все! — Он угрожающе взглянул на ковш с напитком. — Ничего, тогда я позабочусь об этом, — Титус защитным жестом взял ковш со стола. — Тебе не нужно тесно общаться с мисс Эвери, если это тебя беспокоит. — Зачем, черт подери, ты это говоришь? — На челюсти Лиса дрогнули мускулы. — А ты считаешь меня идиотом? У меня есть глаза, сынок! Лису было тошно дурачить всех, включая и Мэдди. Никто не поверил ему, когда он сказал, что не хочет ее. Так как открыть истину было невозможно, он решил попробовать другую тактику. Сегодня он спустился на Главную улицу, чтобы разыскать Грэхема Горацио Скоффилда Третьего. Стивен Эвери, отдыхая в постели, поднял взгляд от тарелки с завтраком, когда в спальню украдкой вошла Мадлен. — Здравствуй, дорогая! — Он слабо улыбнулся и похлопал по стеганому одеялу, которое терпеливо выстегала его покойная жена. — Посиди немного со мной. Было уже позднее утро, почти одиннадцать, и Мэдди, подойдя поближе, с тревогой всмотрелась в его лицо. С тех пор как отец вернулся в Дидвуд, он спал с каждым днем все больше и больше. Что-то не так. И что еще хуже, он не сказал им, куда и почему ездил. Сначала Мэдди принимала на веру его истории о деловых поездках в Кастер или Хилл-Сити, но сейчас ее одолевали сомнения и тревога. Бабушка Сьюзен много не говорила, но проницательно наблюдала из-под своих очков в золотой оправе. Рассматривая покрасневшее лицо отца, Мэдди решила, что неважно, где он был и каковы его секреты. Он имеет право на личную жизнь и имеет полное право иметь свои секреты. У нее самой есть кое-какие секреты. — Ты хорошеешь с каждым днем, — сказал Стивен, с гордостью глядя на нее. На ней было платье из тафты в фиолетовую и кремовую полоски с сердцеобразным вырезом и облегающим лифом. Оно было пристойно, но несколько кокетливо, как и ее прическа с локонами, спускавшимися по спине. Для отца Мэдди была глотком свежего воздуха, и его глаза сияли от любви к ней. — Спасибо, отец. — Она, улыбнувшись, присела на край постели и сжала его руку. — Ты не доел завтрак. Как ты себя чувствуешь? — О, полагаю, я подхватил какую-то лихорадку, будучи в отъезде. Бесполезно делать вид, что я не болен. Ты же сама видишь! Она вздохнула с облегчением: — Ну что ж, давай пошлем за доктором Сиком… — Какая забавная фамилия! — смеясь, перебил ее Стивен и закашлял. Наконец он добавил: — Кто знает, какие зелья в этих местах пытаются выдать за лекарства. Не исключено, что тот устрашающий доктор Сик убьет меня своим лечением. — Но, отец… — Подожди же немного, дорогая. Ты сможешь всегда послать за ним, если мне станет хуже. — Пытаясь успокоить дочь, Эвери съел кусочек вареного яйца. — Ну вот, видишь? Я просто немного ослаб, ничего серьезного. Ну, а теперь расскажи мне, что произошло в жизни моей дорогой доченьки? Как дела у вас с Лисом? Вид его хижины из окна невероятно впечатляет. — Почему ты связываешь мою судьбу с Лисом? — спросила она, немедленно покраснев. — Без всякой задней мысли, честно. Просто этим желанием были наполнены все мои мысли. Я знаю, что выбор мужчин в Дидвуде невелик, но Лис кажется иным. Иногда я думал о тебе перед сном и, признаюсь, воображал нежные сцены между вами! Мэдди напряглась. — Ну, отец, что за мысли! Насколько мне известно, в этом человеке нет ни капли нежности. Однако его дом, как ты заметил, очень мил, и он был снисходителен по отношению к Бенджамену. Он давал ему несложные поручения, что позволяло ему чувствовать свою необходимость. — Поколебавшись, она добавила: — Я уже тебе несколько раз говорила, с тех пор как ты вернулся, по-моему, я неплохо приспосабливаюсь. Мой сад здоров, и на некоторых цветках уже появились бутоны. У меня нет личной жизни, о которой можно было бы говорить, но это не очень меня огорчает. Стивену было ясно, что дочь скрывает, то, что действительно имеет значение, но он видел, что ее гордость будет сопротивляться всякой его попытке что-либо разузнать. Между ними воцарилось молчание, но вдруг Мэдди внезапно выпрямилась. — Я почти забыла! — Она вынула из кармана кремовый конверт. — Посмотри — это маленький китайский мальчик принес примерно час назад. Давай же, прочти записку. Вероятно, это тебе скажет о чем-то. Стивен посмотрел на конверт. Снаружи мягким почерком было написано: «Мисс Мадлен Эвери». Бумага дорогая, почти неслыханная в скандальном Дидвуде. Нахмурившись, он аккуратно вынул сложенную записку и прочел вслух: «Приветствую вас, мисс Эвери. Меня зовут Грэхем Горацио Скоффилд Третий, из бостонских Скоффилдов. Я только что приехал в Дидвуд. Мне дали понять, что вы находитесь в таком же неловком положении, а также, что мы, может быть, одной и той же среды и у нас похожие характеры. Умоляю, простите мое внезапное обращение к вам, но я не вижу другого выхода. Прошу вас принять меня сегодня днем, чтобы я сам мог представиться. Я ничего не жду, но надеюсь на дружбу. С уважением, ваш Грэхем Горацио Скоффилд Третий». — Ты знаешь этого человека? — осведомилась Мэдди, явно возбужденная посланием. Отец медленно покачал головой. — Нет… и склонен думать, что запомнил бы такого необычного для этих мест человека. — Ну что ж, полагаю, мне придется встретиться с мистером Скоффилдом, — со вздохом ответила она. — Вряд ли я могу его выгнать. Полдень быстро приближается, так что я пойду поищу бабушку Сьюзен, предупрежу ее и посмотрю, какие закуски у нас есть для этого непрошенного гостя. Она взяла почти нетронутый завтрак Стивена. Оглянувшись, она увидела, что отец уже опять почти заснул. Когда Мэдди присоединилась к бабушке в кухне, Сьюзен экспериментировала с новым рецептом маленьких корнуэлльских пирожков. Запах пекущихся пирожков, начиненных мясом, картофелем и луком, был восхитительным. Сьюзен 0'Хара приняла новость о госте с типичным для нее хорошим настроением. Разумеется, что касается Сьюзен, для нее всякий новый гость был желанен, но в данном случае она согласилась с внучкой, что надо подать что-то еще, кроме пирожков. Радостно суетясь, она приготовила маленькие сандвичи с тонко нарезанной курицей и ломтиком огурца и разложила их на блюде рядом с ломтиками апельсина и овсяным печеньем. Чтобы придать печенью более утонченный вид, она заботливо разрезала каждое печенье поперек. Был заварен чай и порезаны лимоны. Мэдди подбирала маленькие чашки и ложечки, подходящие к изысканному кантонскому чайнику, когда раздался вежливый стук в дверь. — Сделай вид, что я горничная, когда я все это принесу в гостиную, — прошипела бабушка Сьюзен, когда Мэдди направилась к двери. — Если вы с мистером Скоффилдом подружитесь, он успеет узнать, кто я такая! — Хитрая улыбка, которой она одарила внучку, сказала ей, какое значение придает бабушка возможности такого поворота событий. Мадлен открыла дверь, всем своим видом показывая свое благородное воспитание и хороший вкус молодой, роскошной леди. Перед ней стоял человек, который словно появился со светского танцевального вечера в Филадельфии. На нем был безупречный пиджак-визитка, легкие брюки, парчовый жилет и туго накрахмаленная белая рубашка с целлулоидным воротничком. Сшитый первоклассным портным галстук был завязан свободным узлом и заколот булавкой. В руках он держал букетик фиалок и снятый котелок, что позволяло обратить внимание на его вьющиеся светлые волосы, разделенные прямым пробором. — Вы, должно быть, мисс Эвери, — сказал он с благоговейным ужасом. — Слухи о ваших прекрасных волосах дошли даже до меня. Ух!.. Разрешите представиться. Я Грэхем Горацио Скоффилд Третий, из… — Бостонских Скоффилдов? — невольно воскликнула Мэдди. — А, вижу вы знакомы с моей родословной, — сказал Грэхем. — Я не удивлен. Филадельфия и Бостон не так уж далеко друг от друга, в конце концов, а мой опыт говорит, что лучше всего семьи знакомы по Восточному побережью. Мэдди сначала растерялась, затем протянула руку. — Приятно с вами познакомиться, мистер Скоффилд. Не войдете ли? Я как раз собиралась пить чай и надеюсь, что вы присоединитесь ко мне. Очень мило с вашей стороны что вы заранее прислали записку. — Я принес это для вас, — он протянул ей цветы и слегка поклонился. — Почему-то я чувствовал, что вы любите цветы! Мэдди поднесла букетик к носу, вдохнув их аромат. — Так неожиданно встретить в Дидвуде такого человека, как вы, мистер Скоффилд! — И еще более неожиданно встретить настоящую леди, как вы, мисс Эвери, — серьезно ответил он. — Как будто я открыл сокровище гораздо более ценное, чем золото. — Вы… слишком любезны, сэр. Несмотря на то, что она редко чему-либо изумлялась, Мэдди не могла не отреагировать на его комплимент и восхищение. После того, как с ней обошелся Лис, преувеличенная любезность Грэхема Горацио Скоффилда Третьего почти успокаивала… по крайней мере, на час или два. В Мэдди ключом била доброжелательность, когда она наблюдала, как бабушка Сьюзен стремительно бегает из гостиной в кухню и обратно, подавая чай и явно забавляясь этим маскарадом. Мистер Скоффилд, хотя и безупречно вежливый, обращался с бабушкой несколько снисходительно, отчего Мэдди хотелось хихикать. И все же это ее развлекло. Они обсудили последние новости с Востока, потягивали чай, обменялись мнением об Элизабет и Роберте Браунингах, Герриет Бичер Стоу, движении за избирательные права женщин, Второй Империи Наполеона III во Франции и «Сказке о двух городах» Диккенса, которую Грэхем прочел в поезде из Бостона в Чикаго. Мэдди уже начинала наслаждаться разговором, чувствуя, что нашла собеседника, который поможет ей мысленно убегать из Дидвуда, когда возникнет необходимость. — Возьмите еще сандвич, мистер Скоффилд, — радушно предложила она. — Давайте поговорим о чем-нибудь еще, кроме нашего трудного путешествия на Запад, убийства Кастера, текущей цене золота и земли в этом отвратительном городе. Я даже не хочу знать, зачем вы приехали сюда. Он засмеялся, вероятно слишком громко. — Понимаю, что вы имеете в виду, мисс Эвери, и я рад ответить на ваш вопрос. Боюсь, я сделал ошибку, приехав на Черные Холмы, но это уже не исправить. Возвращаться в Бостон так далеко… Отчаявшись отдалить разговор от реальности, она поинтересовалась: — Каких поэтов вы любите? Лонгфелло? — Да, мне нравится Лонгфелло, Теннисон и особенно Шелли. Меня отталкивают более современные поэты, как Уитмен, который, согласитесь, изредка шокирует. Мэдди пристально посмотрела на него, когда он произнес последние слова. У нее возник целый поток нежелательных вопросов. Откуда Грэхем Скоффилд услышал о ней и так много узнал? Откуда ему известно, что она из Филадельфии? Только один человек мог информировать Скоффилда, что она сказала слово «шокирующая» о поэзии Уитмена. Это слишком явно, чтобы быть совпадением. — Простите, мистер Скоффилд, — сказала она с лучезарной улыбкой, — встречали ли вы джентльмена, называющего себя Лисом? Он довольно приятен внешне — высокий, сильный малый с темными волосами и короткой бородой. Он живет по соседству с нами, и, если вы еще не познакомились, то думаю, вам следует это сделать. Я уверена, вы станете друзьями. Грэхем побледнел, но постепенно, пока она говорила, взял себя в руки. — Ну конечно, я встречал вашего соседа Лиса. Он великолепен! Лис дал мне бесценный совет относительно покупки земли здесь, в городе, и я пред ним в неоплатном долгу. — И ваш долг так велик, что вы могли бы попытаться ухаживать за мной, если бы он вас попросил? — мило осведомилась Мэдди. Скоффилд покрылся испариной. — Жарко сегодня, правда? Ужасная погода! — Вы будете очень возражать, если я попрошу вас уйти, мистер Скоффилд? Я только что вспомнила об одном неотложном деле! С этими словами Мэдди встала и прошла в кухню. Она даже не остановилась, чтобы поговорить с бабушкой Сьюзен, прежде чем открыть дверь и выйти на солнечный свет. Сквозь сосны она увидела Лиса с Бенджаменом, пилящих бревно, лежащее на козлах перед хижиной. Ее маленькие ручки сжались в кулачки, глаза разгорелись, и она прошествовала к ним. Лис поднял глаза, вытер лоб закатанным рукавом и продолжал пилить, будто Мэдди вовсе не существовало. Бенджамен, смущенный, смотрел то на одного, то на другого. — Бенджамен, ты должен сейчас же поторопиться домой. Ты нужен бабушке. — Она слишком сердилась, чтобы придумать что-нибудь другое. Когда мальчик побежал к дому, Мэдди начала рассматривать посаженные ею цветы. — Вы их не поливаете? Их нужно поливать, а то они погибнут. Лис только пожал плечами и продолжал терпеливо пилить. Мэдди набросилась на него, ударяя его по лицу своими кулачками, но слышала, как трещит шов на ее рукаве, затем схватила его за плечи, точно могла повалить его и победить. — Я ненавижу вас! — рыдала она. — Как вы смеете губить мои цветы? Вы убиваете их, чтобы сделать мне больно? Что вы за человек? А тот, кого вы подослали ко мне в дом, чтобы лгать мне? Думали, я не узнаю, что он обманщик? Принимаете меня за дурочку? Лис поймал ее запястья и отодвинул от себя. — Боже правый, вы что, сошли с ума? По лицу Мэдди текли слезы. — Почему, почему? У Лиса напряглась челюсть, и взгляд голубых глаз стал жестким, когда он пристально посмотрел на нее. — Потому, что я никогда не смогу дать вам то, чего вы хотите, Мэдди. Понимаете? Я хочу, чтобы вы обо мне забыли. Его голос стальным лезвием пронзал ее сердце. Мэдди думала, что умрет от боли, но тут она услышала другой голос, пронзительный и испуганный, кричащий из-за сосен: — Лис! Лис! Быстро! — Это был Бенджамен. — С папой что-то случилось. Он говорит, что хочет сейчас же поговорить с вами! Глава 11 30 июля — 2 августа 1876 года Мэдди подняла юбки и побежала, забыв о грязи, которая брызгала из-под ее козловых ботиночек цвета слоновой кости. Лис бросился за ней через свой участок, мелькнул между соснами и скрылся в доме. Когда Мэдди ворвалась в кухню, ее лицо было алым от возбуждения, а волосы падали на спину огненными локонами. Сьюзен 0'Хара ждала ее. — Бабушка, что случилось? — Не стоит тревожиться, дорогая, — ответила старушка, успокаивая внучку. Она взяла Мэдди за дрожащие руки и спокойно посмотрела ей в глаза. — У твоего отца был… какой-то приступ. Боли в груди, перешедшие в левое плечо; он пропотел, и сейчас уже все прошло. Однако, по-видимому, его это достаточно напугало, чтобы он открыл кое-что, что до сих пор держал при себе. — Но… как же насчет доктора? — Бенджамен побежал за доктором Сиком, который, может быть, в Дидвуде, а может и нет. Если не найдет врача, он поищет совета одного из наших друзей на Главной улице. — Ну что ж, я сейчас же иду к отцу! — Когда Мэдди бросилась к двери гостиной, Сьюзен поймала ее за порванный рукав. — Дорогая, он хотел поговорить с Лисом. Мы должны дать им возможность поговорить с глазу на глаз. Ее внучка развернулась, сверкая изумрудными глазами — Но это же смешно! Отец может умереть, не увидев никого, кроме этого отвратительного Лиса! Я не верю, что он хочет сказать ему что-то такое, чего не могу знать я! Сьюзен отступила. — Делай как хочешь! Мэдди моментально стало стыдно, что она так гневно кричала на бабушку. — Мне ужасно страшно за отца… — Ну, конечно, — нейтральным голосом произнесла Сьюзен. Драгоценные минуты бежали. Мэдди нерешительно улыбнулась старушке и поспешила к двери спальни отца. Дверь была закрыта. — Отец! — позвала она, постучав. — Это Мэдди! Можно войти? Последовал щелчок щеколды, и дверь распахнулась. Перед ней стоял Лис. — Вы должны быть очень спокойной, а если он попросит вас уйти, не спорьте, Мэдди. Она прорвалась мимо него, остановившись только, чтобы крикнуть: — Благодарю вас за указания относительно моего отца, сэр! Мгновением позже она уже сидела на краю постели, держа Стивена за руку. Он был ужасающе бледен, лицо вытянулось, и впервые в его волнистых волосах она заметила седые пряди. — Папа, — прошептала Мэдди, — как ты? Ему удалось изобразить бодрую улыбку, но в глазах стоял страх, и он боялся даже пошевелиться. — Не сомневаюсь, что я поправлюсь, дорогая. А как ты? — Я? — эхом отозвалась она. — Ты выглядишь так, будто с тобой что-то случилось, — заметил он, по-прежнему слабо улыбаясь. Мэдди чувствовала на себе взгляд Лиса, который жег ее клеймом, когда она перебирала пальцами спутанные, незаколотые локоны и разорвавшийся шов на рукаве. — Со мной действительно произошло что-то вроде несчастного случая, но ничего серьезного. Впредь я буду осторожнее. — Ну хорошо, дорогая, если ты успокоилась, я бы попросил тебя на некоторое время оставить нас вдвоем с нашим другом Лисом. Рассердившись, Мэдди крепче сжала руку отца. — Отец, как можешь ты доверить что-то ему и лишать этой чести свою собственную дочь? Разве я не достойна твоего доверия? Ну, пожалуйста, разве ты не видишь, что я женщина, а не ребенок? — Мисс Эвери, у вашего отца немного сил, — Лис положил ей на плечо руку. Она отпрянула как ошпаренная. — Ничего, Лис, — хрипло прошептал Стивен. — Мадлен права. Она взрослый человек, и мне не следует пытаться ограждать ее от секретов моего прошлого, если она предпочитает горькую истину. Кроме того, может быть, необходимо, чтобы хоть кто-то здесь знал, что может произойти в течение следующих недель… если я не поправлюсь. — Он жестом велел Лису сесть на стоящий поблизости стул, что тот и сделал, подвинув стул ближе к постели. — С тобой все будет хорошо, отец, — прошептала Мэдди. Слезы кололи ей глаза при одной мысли о том, что она может потерять его так скоро после того, как они соединились. В комнате стояла давящая жара, и Лис встал, чтобы открыть окно и закатать рукава рубашки. Усевшись снова на стул, он выжидательно посмотрел на Стивена. — У меня нет сил объяснить все, что я сделал, так подробно, как мне бы хотелось, Мэдди, — глядя на нее, сказал Стивен, глазами моля о понимании. — Я хочу, чтобы ни знала, что я любил твою мать… хотя понимаю, что не всегда был ей именно тем мужем, которого она заслуживала. — Она тоже любила тебя, папа! — ответила Мэдди. — Я слишком часто уезжал, но потребность искать приключений и исследовать новые земли была слишком сильна, чтобы я смог сопротивляться. Твоя мать понимала, что я не был бы счастлив, живя в Филадельфии и следуя заведенным там правилам. Мне пришло в голову, что она, никогда не сгибавшаяся от жизненных невзгод, позволила мне согнуться за нас обоих. — Стивен указал на бутылку бренди, стоящую на столике возле постели, и Лис налил ему в небольшой бокал и помог выпить. — Отец, ты можешь все это объяснить мне в другое время. Что бы ты ни делал, находясь вдали от нас, я пойму, — успокоила его Мэдди, боясь, что у него может произойти второй приступ и он не сможет продолжать. Стивен глубоко вздохнул, и на его осунувшемся лице появилось решительное выражение. — Уезжая из дома, я жил другой жизнью. Иногда я был одинок, но… — Он отвернулся от Мэдди и снова вздохнул. — Возвращаясь на Восток с золотых приисков Невады в 59 году, я неожиданно попал в снежную бурю, что заставило меня искать убежище недалеко к Востоку отсюда в поселке сиуксов из Тетона. Я торговал с ними, освоился, начал чувствовать себя как дома и остался с ними настолько долго, что мне пришлось переждать зиму. Услышав это, Лис подался вперед, но ничего не сказал. Мэдди, похоже, была слегка смущена. — Жизнь среди индейцев не поддается описанию. Мы, белые, самым страшным образом недооцениваем глубины богатства их культуры. Я был там счастлив. — У Стивена на какой-то момент повлажнели глаза, но он справился с собой. — В их образе жизни есть чистота и гармония, которые мы потеряли в нашем постоянном стремлении к прогрессу. Но ты не должна понимать меня превратно, Мэдди. Я не забывал о своей семье, и, когда наступила оттепель, я горел желанием вернуться к тебе и маме. — Это и есть твой секрет? — прошептала она, надеясь что это так. — То, что я только что сказал… только ящик, содержащий секрет. Ее сердце сильно забилось, и она крепче сжала руку отца. — Доктор Сик может прийти в любой момент, папа. Ты должен вынуть секрет из ящика. Смотря на них, часто отсутствующего отца и дочь, жаждущую безопасности и порядка. Лис неожиданно почувствовал, что сочувствует им. «Тоже мне, ящик!» — подумал он. Стивен кивнул. — Мне не стыдно, знаешь ли, но я не жду, что ты меня поймешь, моя девочка. Дело в том… что я испытывал нежные чувства к молодой девушке из племени сиуксов, или лакота, как они сами себя называют. Ее звали Желтая Птичка, и она была очень добра ко мне в ту зиму. Думаю, она любила меня, но понимала, что я не мог остаться навсегда среди них. — Стивен начал учащенно дышать. — В тот день, когда я покидал их. Желтая Птичка нежно сообщила мне, что ждет от меня ребенка. — Отец! — Мэдди раскрыла от изумления рот, не в состоянии скрыть своего шока. — Вы, разумеется, не первый белый человек, имеющий ребенка от индейской женщины, — твердо произнес Лис. — Индейцы говорили, что у самого Кастера была жена из племени чейеннов, а вероятно даже и ребенок, но все же он глубоко любил свою жену Элизабет. Вы же живой человек, сэр, как и все мы. — Он угрожающе посмотрел на Мэдди: — Я мог бы осмелиться предположить, что даже ваша дочь, прехрасными качествами которой мы все восхищаемся, человек со всеми его слабостями и недостатками. — Ну, конечно же, я человек! — ее глаза блеснули, когда она перевела взгляд с Лиса на отца. — Что же случилось потом? Был у Желтой Птички ребенок? Что с ними стало? — Мысль, что у нее, может быть, есть сводный брат или сестра — полусиукс, была в этот момент для нее нереальна. — Да, у Желтой Птички была дочь, которую она назвала Улыбкой Солнца… но я узнал об этом только прошлой осенью, когда приехал сюда. Как ты несомненно помнишь, Мэдди, я никогда не ездил на Запад со времен войны и рождения Бенджамена. Твоя мать была нездорова и нуждалась во мне… и, полагаю, я чувствовал свою вину. Только после смерти Колин, почти год назад, я решил вернуться на территорию Дакоты и поискать Желтую Птичку и ребенка. Было видно, как тяжело Стивену рассказывать дочери правду. По его щеке стекла капелька пота, а может быть и слеза. — Не то чтобы я улизнул и не горевал о твоей матери. Ты же это знаешь, Мадлен. Но, услышав об этом первом месторождении золота на побережье Бухты Белой Рощи в августе 75 года, я почувствовал прежний трепет… и, если честно, был рад шансу убежать от моей боли и моих сожалений. — Как вы нашли Желтую Птичку? — спросил Лис, возвращая его к теме разговора. — Она навещала отца в агентстве Красного Облака, к югу отсюда. Я поехал туда посмотреть, спросить о ней, и, по счастью, она была там. Разумеется, она вышла замуж, у нее были еще дети. Мы разговаривали, как старые друзья, что странным образом утешало меня. Желтая Птичка — добрая и милая женщина. Мэдди тяжело вздохнула, прежде чем обрела дар речи. — А Улыбка Солнца? Ты и ее увидел? — Нет. Желтая Птичка рассказала, что муж так и не принял девочку, и, повзрослев, она вышла замуж за сиукса из племени миниконджу, который остерегался белых, загонявших индейцев в Великую резервацию сиуксов. Они жили среди разрозненных групп, которые решили прорваться с Безумным Конем на свои исконные земли и жить свободно, странствуя и охотясь там, где захотят. Стивен начинал уставать, но от него не ускользнул блеск глаз Лиса. — Знаю, знаю… Воины Безумного Коня уничтожили Седьмой Кавалерийский полк… — Он замолчал и отпил еще один глоток бренди. — Сначала мне было достаточно узнать, что Улыбка Солнца жива и счастлива, как сказала ее мать. Но, когда положение индейцев ухудшилось, я все больше и больше стал думать, чем я как отец могу помочь ей. Прежде чем пришли новости о Кастере, я снова поехал в Красное Облако, надеясь, что она и ее муж вернулись и находятся в безопасности. Когда я услышал новость о Безумном Коне и Кастере, мое сердце упало… и… — Стивен на мгновение закрыл глаза и пробормотал, — и еще от отца Желтой Птички я узнал, что она, ее муж и один из их сыновей умерли этой зимой от холеры — еще одного дара белых невинным индейцам. Мэдди чувствовала, что сердце ее раскрывается, начиная наконец понимать печаль, которая терзала ее отца. Согревая руками его холодные пальцы, она робко улыбнулась отцу. — Чего вы хотите от меня, сэр? — спросил Лис. — Ну, вам это может показаться безумным… Вероятно, так оно и есть, но ничего. Когда я возвращался на Север из агентства, я встретил поселок сиуксов из племени оглайла, расположенный на несколько миль к востоку от Черных Холмов. Они накормили меня, хотя у них самих не очень густо с едой — буйволы почти перевелись, а пища, раздаваемая в агентствах, зачастую несъедобна. Стивен тяжело дышал, и Мэдди крепче сжала его руки. — Во всяком случае, то, что они сказали мне, ударило меня как молнией. Они собирались напасть на поселок и двинуться на юг… потому что до них дошел слух, что Безумный Конь и его люди уже на территории Дакоты! Лис встал, услышав это, и начал ходить в ногах кровати Стивена. — Это могут быть только слухи, — сказал он, пытаясь не выдать волнения. — Не думаю. Эти люди говорили весьма серьезно: один из их молодых воинов видел самого Безумного Коня. Он приехал, чтобы сообщить об этом своим людям и предупредить, что собирается перейти на сторону противника. Эти люди убеждены, что Безумный Конь приведет в этот район «бойцов, как рой пчел» и все индейцы, которые окажутся поблизости, будут истреблены. Вот почему они торопятся искать укрытия в агентствах. Лис сжал руки в кулаки. — Они указали точное местонахождение Безумного Коня и его людей? — осторожно спросил он. Эвери кивнул, не в силах подавить улыбку. — Да. Бир Батт или очень близко оттуда. Вы знаете это место? — Вполне. — Лис задумчиво потер заросшую бородой челюсть. Мэдди быстро посмотрела сначала на отца, а потом на Лиса. — Что вы оба собираетесь делать? — Я собирался пойти туда сам, — сказал Стивен. — Мне следовало бы это сделать самому, но, пока я буду поправляться, Безумный Конь продвинется вперед, и я могу потерять единственный шанс найти Улыбку Солнца. — Уж не намекаешь ли ты, что Лис должен появиться в лагере индейцев, которые только что убили генерала Кастера и двести его человек? Это же самоубийство! — О, мисс Эвери, можно подумать, что вас волнует моя судьба! — Лис выгнул бровь и усмехнулся: — На самом же деле, если говорить серьезно, это не будет самоубийством. Я сам провел некоторое время среди различных племен лакота, включая оглайла, миниконджу и ханкпапа. Не думаю, что даже люди Безумного Коня убьют меня. — Отлично! — с нескрываемой радостью улыбнулся Стивен. — Так вы пойдете? — Для меня честь, сэр, оказать вам эту помощь! Эвери понял, что предложение заплатить Лису было бы теперь бестактным. Вместо этого он пробормотал: — Не могу выразить, какое я чувствую облегчение. Если вы только сможете найти Улыбку Солнца и передать ей, что я тревожусь о ней и желаю ей самого хорошего, — этого будет достаточно. Но, если она нуждается в спасительной гавани, надеюсь, она подумает о том, чтобы вместе с вами приехать в Дидвуд. Не сомневаюсь, что моя семья — ее семья — откроет ей свои объятия. Разве будет плохо, если Улыбка Солнца узнает о другой части своей семьи? В голове Мэдди вертелся миллион спутанных мыслей, пока мужчины продолжали строить планы путешествия Лиса в Вир Батт. Думая о сводной сестре, которую она никогда не видела, она начинала испытывать доселе незнакомое ей чувство. Она вдруг поняла, что хочет идти с Лисом. Наблюдая за мужчинами, она знала наверняка, что ни один из них не согласится, если она прямо попросится идти в Бир Батт. Даже если бы у них с Лисом сложились иные отношения, он бы засмеялся от одной мысли взять ее на такое приключение. Как бы то ни было, она решила ехать. Каким-то образом это становилось частью ее судьбы, и даже Лису не должно быть позволено встать на ее пути. Доктор Сик пришел вечером с Бенджаменом и Титусом. Он прописал эликсир, сильно пахнущий джином. Приняв его, Стивен впал в глубокий сон, продлившийся до следующего полудня. Мэдди, время от времени заходящая к нему, чтобы посмотреть не проснулся ли он, подумала, что сейчас у отца самое умиротворенное выражение лица с тех пор, как они приехали в Дидвуд. Вероятно, то, что он сбросил с себя тяжесть, оказалось более эффективным лечением его болезни, чем любое лекарство доктора Сика. У Стивена больше не было причин волноваться за Улыбку Солнца. Если она где-нибудь поблизости от Бир Батта, Лис найдет ее. В этом Стивен был уверен, да и Мэдди тоже. В течение следующих трех дней Лис тщательно готовился к путешествию. Он постоянно бывал в доме Эвери, и Стивен часто делал ему весьма разумные предложения. Они спорили о том, брать ли Лису повозку на тот случай, если Улыбка Солнца решит перебраться в Дидвуд. Лис считал, что как все индейские женщины, Улыбка Солнца не избалована и может поехать верхом на пони. А если у нее нет пони? Стивен беспокоился. Что, если люди Безумного Коня не пощадили ни одного? Улыбка Солнца, у которой должны быть так или иначе какие-то колебания, может оробеть. Стивен был полон решимости сделать все, чтобы она могла приехать в Дидвуд. Лису просто не хотелось обременять себя повозкой, особенно на горной дороге. Это замедлило бы его путь. Только когда Стивен начал в деталях раскрывать свои планы, Лис стал прислушиваться к его советам всерьез. — Вы можете прихватить для индейцев кое-какую провизию, — заявил Эвери, сидя на постели и поедая корнуэлльский пирожок, испеченный Сыюзен. — Только представьте, как быстро, может быть, им пришлось покинуть селение на Литтл Бигхорн. А у них месяцами не было возможности даже приблизиться к агентству, чтобы получить пищу. Если бы вы поехали на повозке, мы могли бы загрузить ее сушеной говядиной, яйцами, фруктами и… всем, что им может понадобиться. Да еще несколько фунтов сахара и кофе, и они будут обращаться с вами как с королем! — Сэр, вы знаете, я не заинтересован, чтобы сиуксы возились со мной как со знаменитостью, — спокойно ответил Лис. Однако соображения Стивена взывали к его гуманности, и он призадумался. — Конечно, не заинтересованы, — серьезно подтвердил Стивен. — Я только хотел сказать, что, если вы привезете сиуксам кое-что из необходимого им, они будут благодарны вам за помощь и более благосклонно отнесутся к решению Улыбки Солнца поехать с вами, если вы объясните им… все обо мне. Лис провел рукой по своим каштановым волосам и вздохнул: — Я подумаю над этим, мистер Эвери. — У нас немного времени. Сегодня — первое августа. Думаю, вам надо отправиться завтра вечером, так что было бы полезно принять решение. Позвольте мне сделать еще одно предложение, которое может решить ход дела. Почему бы вам не взять ящик-другой винтовок и обильный запас патронов? Если Безумный Конь и его последователи будут пойманы и наказаны за победу над Кастером, им, конечно, понадобится любая помощь в их справедливой борьбе. — Хорошо, хорошо! — Лис, смеясь, поднял руки. — Сдаюсь! Я возьму повозку, возьму еду, ружья и патроны. И, если я выезжаю завтра вечером, как запланировал мой командир… — Я только подумал, что было бы разумнее, если бы Дидвуд не видел вашего отъезда, — поспешил объяснить Стивен. — Я думаю, некоторые предосторожности не помешают. Согласны? — Сэр, вы явно продумали всю операцию гораздо лучше меня, и с этого момента я буду считаться с вашим мнением. Однако мне еще надо много сделать, а времени остается мало. Я пошлю Титуса нанять повозку и купить винтовки. — Хорошая мысль, мой мальчик, — одобрительно произнес просиявший Стивен. — Будет лучше, если никто не заметит ваших приготовлений к этому путешествию, просто так, на всякий случай. Есть ли у вас на примете человек, который за плату купил бы для вас оружие? Может быть, вы знаете надежную женщину, которая могла бы, не вызвав подозрений, закупить продукты? — Я могу, — на губах Лиса заиграла кривая усмешка. — Тогда я займусь делом, сэр! — Дайте мне знать, во что вам все это обойдется, и я возмещу ваши расходы. Лис ступил на скрипучую половицу около открытой двери в гостиную, и Мэдди быстро юркнула в кухню. За дверью она столкнулась с бабушкой Сьюзен, которая, наклонившись набок, подслушивала, приложив руку к уху. В восемьдесят три года она слышала лучше, чем Бенджамен. — О! — удивленно вскрикнула Мздди и тотчас же закрыла рот рукой. Взглянув украдкой на дверь и убедившись, что Лис ушел, она повернулась к бабушке. — Что ты делала, бабушка? Сьюзен 0'Хара, проказливо улыбнувшись, ответила: — Подслушивала так же, как и ты, дорогая! — О! — Мэдди не знала, что и сказать. — Я знаю, что ты хочешь ехать с ним, и знаю почему. — Поджав губы, она кивнула, не допуская возражений. — Знаю все причины. Не волнуйся и не трать время на дебаты. По-моему, ты должна ехать, Мэдди, дорогая, и я помогу тебе придумать план! Глава 12 2августа 1876 года Лис сложил свою последнюю чистую рубашку и засунул ее в мешок с другой одеждой, которую брал с собой в Бир Батт. Хижина была еще пуста и имела почти печальный вид. Он решил, что приложит все усилия к тому, чтобы сделать ее более похожей на настоящее жилище, когда вернется из путешествия. Глядя на ящики с винтовками, патронами и едой, сложенные грудой в углу и покрытые шерстяным одеялом, он понял, что решился с такой готовностью покинуть Дидвуд отчасти потому, что это было предлогом не задумываться о своей будущей жизни. Иногда, лежа ночью на разостланной на полу постели и раздумывая о разгроме на Литтл Бигхорн, Лис чувствовал такую вину, что думал: никогда больше он не сможет получать удовольствия от жизни. В такие минуты его привлекала возможность не возвращаться из Бир Батта. Это решило бы ряд проблем, которые никак нельзя решить иным способом. Лис не думал, что сиуксы убьют его. Он даже не боялся Безумного Коня, который боролся только за свою свободу. Однако Запад кишел опасностями, и люди все время погибали в несчастных случаях… «Что с тобой стряслось, черт возьми?» — пробормотал он, натягивая сапоги, застегивая рубашку и направляясь к двери. Титус все устроил с повозкой, которую обещал привести сегодня вечером. Загрузив ее, Лис покинет Дидвуд и отправится на поиски дочери Стивена Эвери Улыбки Солнца. Его ждет, несомненно, совершенно особый мир. Открыв новенькую входную дверь, Лис вдохнул горячий утренний воздух, и взгляд его упал на Мадлен. Она стояла перед цветами, которые посадила без его разрешения. На этот раз она с лейкой в руках застыла как статуя. Только медленно покрывающиеся румянцем щеки выдавали ее нервное ожидание. На Лиса накатывали необъяснимые приступы ярости каждый раз, как он видел ее. Она была одним из тех вопросов его жизни, на который он не мог ответить. — Что вы делаете? Уязвленная его каменно-холодным голосом, Мэдди прикусила губу и продолжала поливать цветущие цинии и маргаритки. — Я не хочу, чтобы они погибли. — Вы нарушаете границы, — услышал он свой голос. Это был голос постороннего, и в душе Лис спрашивал себя: «Существовал ли когда-нибудь на свете больший подонок?» — А вы смешны, если быть вежливой, — ответила Мэдди. — Я не сделала ничего, чтобы заслужить такое недоброе обращение с вашей стороны. Лис восхитился ее присутствием духа. Она подняла гордый маленький подбородок. Почему она так упряма? Каждый раз ее вид причинял ему боль, а сейчас от этой били ему захотелось вырвать из земли ее драгоценные цветы, Вместо этого он вырвал у нее лейку. — Уходите, мисс Эвери! Я не хочу находиться рядом с вами! Голос Лиса срывался от подавляемых эмоций, и Мэдди подняла глаза, чтобы посмотреть ему в лицо и увидеть хоть малую долю истины, то единственное, что сейчас имело для нее значение. — Вы себя выдаете, Лис, — прошептала она. Когда она коснулась его руки, дотянувшись до лейки, по его спине пробежала странная дрожь. Ему стало трудно дышать, глаза горели. Боже мой, как славно выглядят ее волосы на утреннем солнечном свете! Он вспомнил их аромат… А затем на него нахлынули дюжины других воспоминаний — о веснушках, усыпавших ее молочную кожу, о невыразимой сладости ее губ, потрясающей красоте ее груди… — Я, — его голос был едва слышен. Он отпустил лейку и отступил. — Я должен идти. У Мэдди дрожали ноги, когда она наблюдала, как он исчезает за соснами. Моментом позже Лис оседлал Уотсона, и звук его копыт раздался на тропинке, спускающейся к Шерман-стрит. Хорошенький ротик Мэдди скривился в тайной улыбке, и она направилась домой, чтобы заручиться помощью младшего брата. Лис направился прямо к Жемчужному театру, даже не приняв еще сознательного решения. Большую часть Главной улицы загромождали повозки, запряженные мулами, а погонщики мулов или разгружали товары, или пили в салунах. Гарнет Лумис, по-видимому встретив какого-то отвратительно грязного погонщика, стояла во входной двери «Жемчуга». Заметив Лиса, она расплылась в широкой улыбке: — Эй, голубчик! Он остановился возле нее. — Еще раз благодарю вас за помощь в покупке еды, Гарнет. Я ценю это. — Ты уже заплатил мне. Я не заслужила и пяти долларов за такую малость. Скажи мне, для кого эта еда? — Для бедных, — с загадочной улыбкой ответил Лис. — Где Лорна? Гарнет подняла намалеванные брови. — Что? Бедная Виктория! — Затем она прищурилась и, усмехнувшись, похлопала его по плечу; — Понятно! Лорна напоминает тебе эту накрахмаленную маленькую леди, что живет с тобой по соседству, да? Неожиданная опасная искра в его глазах остановила ее. — Лорна, правда, была сегодня занята, если ты понимаешь, о чем идет разговор. Последний раз я ее видела, когда она спускалась вниз. Видишь, в городе появились новые ребята. Садистски наслаждаясь своей деградацией, Лис подошел к стойке бара, заказал кофе и стал искать в толпе медные локоны Лорны. Он вспомнил, как она напомнила ему Мэдди тем утром, когда они познакомились. Они почти одинаковы, подумал Лис и невольно почувствовал непреодолимое желание. «Интересно знать, что за проклятие висит надо мной», — подумал он. Лорна стояла в толпе около лестницы, болтая с худым, небритым рудокопом. Увиденная под определенным углом, Лорна действительно походила на Мэдди, но, когда она повернулась, иллюзия исчезла. «И все же, — подумал Лис, — она подойдет». Лицо Лорны загорелось, когда она увидела Лиса. Она выглядела не такой невинной, как в первое утро, но была тем не менее чертовски привлекательной женщиной. — Чем могу быть вам полезна, странник? — игриво осведомилась она. — Я бы хотел поговорить с вами. Вот и все… пока, во всяком случае, — улыбнулся Лис и увидел, как растаяли ее зеленые глаза. — Ну, еще одну минуточку! — закричал небритый рудокоп. — Ты можешь подождать меня, — твердо сказала она. — Выпей еще. Я сейчас вернусь. Вопреки здравому смыслу, Лис взял Лорну за руку и потянул ее на грязный деревянный тротуар. Прижав ее к переднему окну «Жемчуга», он сжал ее в своих мощных объятиях так, что она тяжело выдохнула. — Сжальтесь! — задыхалась она, когда Лис позволил ей перевести дыхание. И снова он хищно целовал ее, а она чувствовала силу его похотливого желания, буквально пронзающего ее сквозь тонкое платьице из дешевого шелка. — Вам это просто необходимо, — шепнула она. При дневном свете было видно, что волосы ее искусно покрашены, но Лис уговаривал себя, что бледная имитация в данном случае предпочтительнее, чем оригинал. — Лорна, я вам нравлюсь? Я понимаю, что у вас не было большой возможности узнать меня, но не думаю, что с моей стороны будет большим нахальством сказать, что я лучше большинства мужчин, которых вы… встречаете здесь. — Он улыбнулся. — Я принимаю ванну, когда удается, моюсь каждый день, мне сказали, что на меня приятно посмотреть, и у меня есть деньги. — Как, мистер Лис… Вы мне предлагаете? — пискнула Лорна. — Не выйти за меня замуж, если вы это имели в виду, — сухо произнес он. — Как вы смотрите на то, чтобы совершить со мной небольшое путешествие? Я должен покинуть Дидвуд на несколько дней, а может быть и на пару недель, и я решил, что общество женщины не повредит мне. Я заплачу вам больше, чем вы бы заработали здесь, и позабавитесь вы получше! — Ну конечно! — согласилась Лорна, почувствовав головокружение. — Можно я принесу вина? — Что вашей душе угодно! — Он подавил смех и добавил: — Однако вы должны дать мне слово, что никому не расскажете о подробностях этого путешествия. Не упоминайте даже моего имени. Можете? Она кивнула. Лис продолжал: — Приносите с собою все, что вам будет нужно, в одном мешке и ждите меня на аллее, — он указал на проход между зданиями, — в полночь. Если планы изменятся, я дам вам знать. Понятно? Захлопав в ладоши, Лорна кивнула и встала на цыпочки, чтобы наградить его робким поцелуем. — Не знаю, смогу ли я дождаться! Это похоже на настоящее приключение! — И не только в прямом смысле, — ответил Лис тихо. — Сейчас я иду в баню, но позже мы увидимся, Лорна поскакала в дом, чтобы обслужить дующегося молодого рудокопа, а Лис зашагал к бане на углу Уолл-стрит. Только после того, как он исчез внутри, Беиджамен Эвери выглянул из-за угла Жемчужного театра. Посмотрев в обе стороны, он бросился бежать и бежал всю дорогу до дома, а его потные рыжие волосы стояли дыбом. Джеймс Батлер Хиккок направлялся из конторы Пони-Экспресс в салун «Наталл и Манн 10». Увидев, что Лис выходит из конюшни, ведя за собой Уотсона, он поздоровался с ним и подозвал к себе. — Билл! — Лис поднялся по улице, и они пожали друг другу руки. — Что с вами было? Хиккок философски пожал плечами. — Ну, прежде всего, я жив. А вы-то как? Охотилась ли за тобой Джейн Кеннери? Я уж подумал, что она загнала тебя в угол в Жемчужном театре и наконец вынудила уйти. — Ценю вашу заботу, приятель, — горячо произнес Лис. — Визит Чарли помог мне встать на ноги, и я встал. Я намерен посетить ваш лагерь и всех вас поблагодарить. — Чарли большую часть времени был в отъезде, разъезжая по делам Пони-экспресс. — А как Горе-Джейн? Она предложила мне помочь достроить хижину, но я тогда уклонился и с тех пор старался избегать ее. Я предположил, что она занята в вашем деле или приобщилась к религии с помощью проповедника Смита. Однажды я видел ее с сияющими глазами среди его аудитории. Хиккок засмеялся, при этом его длинные волнистые волосы покачивались в такт смеху. — Вот это забавно, сынок! Джейн и Смит! Но я не стал бы смеяться над Генри. Он славный человек, я слышал, он оставил семью и приехал на Запад трудиться на ниве своего хозяина. На какой-то момент Билл опустил взгляд на землю, а затем с кривой улыбочкой сказал: — Во всяком случае, на некоторое время мы избавлены от Джейн. Она уехала в Рэпид-Сити, полная надежды найти буйвола и проехаться на нем верхом по Главной улице. Это слухи. — Хорошие слухи! — Лис зашагал с ним в ногу, ведя за собой Уотсона. Они направлялись к салуну «Наталл и Манн 10». Бешеный Билл был в прекрасном настроении и необычно разговорчив. Он поведал Лису, что только что отправил письмо жене, Агнессе Лейи, «знаменитой артистке цирка». Билл всегда добавлял это, и Лис не мог понять, связано ли это с гордостью или ощущением собственной никчемности. Проходя мимо временного строения, они увидели новую, грубо намалеванную вывеску на нем. Заметив, что Лис с любопытством поглядывает на нее, Билл прочел вслух: «Офис Стара и Бьюллока. Аукционы и комиссионная торговля». — Я встретился сегодня с Солом Старом и Сетом Бьюллоком. Они только что приехали из Елены, что в Монтане, с огромной повозкой, полной товаров — ночных горшков, голландских печей, динамита, оборудования для горных разработок. Не жили здесь ни одного дня, а уже сделали ценный вклад в развитие Дидвуда! У них планы начать строить красивую лавочку как раз здесь. — Трудно поверить, как быстро меняется этот город, — заметил Лис. — Я бывал здесь, когда еще не было никакого города, только красивейшие горы и равнины, ручьи и реки… — Как тебе это удалось? Ты был с экспедицией Кастера в 74-м? — Не совсем. — Лис почувствовал смутную боль в висках. Они дошли до двери салуна, и Лис протянул руку. — Здесь я попрощаюсь с вами, Билл. Надеюсь, вы не сочтете меня слишком сентиментальным, но я и впрямь очень благодарен вам за вашу дружбу, особенно в таком городе, как этот. — Взаимно, приятель, — усмехнулся Билл, пошевелив усами, и вошел в салун. Войдя, он заметил, что единственное свободное кресло за карточным столом повернуто от двери. — Твое счастливое кресло у меня! — закричал один из игроков, радостно смеясь. — Плохо, что ты опоздал, Бешеный Билл! Хиккок оглянулся и смущенно улыбнулся Лису. — Вы хотите, чтобы я смотрел вам в спину? — полунасмешливо спросил Лис. — Не беспокойся! Это мое время, я готов. Лис был рад уйти. Ему хотелось пойти домой, вздремнуть и дать отдых своей голове. — Я чувствую себя предателем, — громко прошептал Бенджамен. Он сидел между сестрой и бабушкой за новым сосновым столом на кухне. — Если бы Лис знал, что я шпионю за ним, он бы сварил меня в масле! — Вряд ли, — рассеянно ответила Мэдди, стараясь воспроизвести на бумаге разные почерки. — Твоя преданность семье должна быть выше преданности простому соседу. Кроме того, все это делается для блага Лиса. Подожди немножечко, Бенджамен. Позже он еще поблагодарит тебя за помощь. При этих словах мальчик повеселел, потому что он любил тайком шататься по «Бесплодным землям», прячясь по темным уголкам и подслушивая разговоры взрослых. — Не понимаю, что здесь происходит, но, надеюсь, ты права. Мальчик, вздернув голову, стал наблюдать за Мэдди, которая продолжала выписывать разные слова разными почерками. Когда Бенджамен вернулся и начал изливаться о том, что видел, то он подумал, что Мэдди упадет в обморок, услышав, как Лис целовал леди из Жемчужного театра. Вместо этого Мэдди и бабушка Сьюзен забавно переглянулись, как будто у них был какой-то секрет. Когда же он сообщил им, что Лис просил леди поехать с ним и назначил ей встречу на аллее, Мэдди, хихикая, обняла бабушку, потом захлопала в ладошки и воскликнула: — Спасибо тебе, Господи! Бабушка Сьюзен тоже действовала как-то странно; она сказала Мэдди: — О, если бы я только могла быть на твоем месте! Как бы мне хотелось побывать в индейском поселке и выяснить о них всю правду! — Индейский поселок? — переспросил Бенджамен. — Кто туда едет? Я тоже хочу! — На меня, должно быть, нашло, — сказала бабушка Сьюзен, подмигнув внучке поверх головы Бенджамена. — Это бывает, когда становишься слишком старой. Иногда я могу сказать полную бессмыслицу! Покачав головой, мальчик встал и направился к выходу. — Я пойду, здесь скучно. — Оставайся поблизости от дома, Бенджамен, — предупредила Мэдди. — Вскоре у меня будет к тебе другое поручение. И не забывай: если увидишь Лиса, ни словом не упоминай о том, что видел, слышал или делал сегодня. Понимаешь? Мальчик кивнул: — Я только хочу узнать, что здесь происходит. — Обещаю рассказать тебе завтра утром, — ответила бабушка. — Ну, как? — Все? — его веснушчатое лицо было твердо. — Если твой отец согласится, да. Я поговорю с ним. Ободренный, Бенджамен вышел из дома и залез на дерево. Как только он скрылся из виду, Мадлен протянула бабушке только что исписанный листок бумаги. — Ну, как это получилось? Сьюзен 0'Хара прочла вполголоса: «Дорогая, я обдумал еще раз мое приглашение сопровождать меня. Боюсь, этот план невозможен. Не приходите в полночь на аллею. С сожалением, Лис». Прежде чем Сьюзен успела что-либо заметить, Мэдди поспешила объяснить: — Мне мешает, что я не знаю точно ее имени. Бенджамен считает, что Лис называл ее Лорой, но кто может с уверенностью сказать, что он правильно расслышал. Я только молюсь, чтобы остальные подробности оказались верными. — Она прикусила губу, щеки ее раскраснелись в ожидании предстоящей ночи. Поддержала бы этот план бабушка Сьюзен, если бы знала, насколько смущающе-интимными стали отношения Мэдди с Лисом? — По-моему, прекрасно, — сказала Сьюзен 0'Хара, глядя поверх очков. — И почерк вполне мужской и разборчивый. Что же теперь? Мы осмелимся послать Бенджамена в Жемчужный театр? — А какой у нас выбор? — Почему бы и не пойти мне? Ну, ну, не дрожи. Ты воображаешь, что меня шокирует Жемчужный театр? Нет, правда, я гораздо больше подхожу для этого поручения, чем Бенджамен. Я надену шляпу, скрывающую мое лицо и волосы, и передам письмо Гарнет. Она сможет указать мне на Лору, или как там ее зовут. Сьюзен 0'Хара встала и распрямила узенькие плечи, довольная своей находчивостью. — Гарнет знает, что Лис наш сосед. Я скажу, что шла в лавку и вызвалась вручить эту записку. Ты сомневаешься в слове хорошо воспитанной восьмидесятитрехлетней женщины? — Бабушка… — сдавленным голосом начала Мэдди. — Пшппп? — Сьюзен помахала рукой, как бы отгоняя ее. — Это не потребует никаких усилий. Поверь мне, я гораздо надежнее Бенджамена. С этими словами она взяла записку Мэдди и пошла искать шляпку, подходящую для прогулки по легкомысленным местам Дидвуда. Вечер прошел быстро. Сьюзен 0'Хара, сопровождаемая на повозке Вонг Чи, остановилась у лавки Бигхорна, чтобы сделать покупки, а потом прошла к северу по Главной улице. Вернувшись домой, она улыбнулась Мэдди из-под шляпы. — Все сделано, — произнесла она заговорщическим тоном. — Я сама видела, как она прочла записку. Кстати, ее зовут Лорна. Она явно разочаровалась, но, когда симпатичный молодой человек со светлыми волосами, который недавно заходил сюда на чашку чая, предложил ей джин с горьким пивом, она немедленно приободрилась. Когда я уходила, они уже оба весело смеялись. Мэдди прищурилась. — Ты имеешь в виду мистера Скоффилда? — Из бостонских Скоффилдов, — подтвердила бабушка Сьюзен, утвердительно кивнув. — Никто другой… Итак, от Лорны мы избавились. Ты уверена, что все еще хочешь пойти на это приключение? У тебя есть какие-нибудь страхи или сомнения? — Нет, бабушка. На самом же деле, Мэдди охватил ужас. Но его перевешивало чувство, что ей предназначено проделать это путешествие, провести какое-то время с Лисом и найти свою сводную сестру. — Я поднимусь наверх и немного полежу, потому что сомневаюсь, что придется спать ночью, — сказала она и встала. Она с непривычным чувством обняла бабушку и поцеловала ее мягкую, морщинистую щеку. — Ты замечательная женщина, бабушка. Я благодарю судьбу, что наконец это поняла! Поднявшись наверх, Мэдди зашла сначала в спальню отца проверить, спит ли он. Потом прошла в свою спальню под сводом крыши и легла на узкую постель. На соседней подушке сидела маленькая фарфоровая кукла с настоящими золотистыми локонами. Если Лис не отошлет ее назад, — размышляла она, — или не воспримет ее присутствие холодно, как делал это в последнее время, ее невинность будет вскоре потеряна вместе со счастливым детством, которое символизировала эта кукла, так и оставшаяся без имени. При этой мысли сердце Мэдди дрогнуло, и ее охватило паническое нетерпение, словно перед прыжком в бурный водоворот реки. Наконец она заснула с улыбкой на изысканно-прекрасном лице. Тем временем Лис пробудился от своей дремоты. Ночь наступила внезапно, поглотив розовый свет, придававший ущелью более мягкий вид. Вскоре появился Титус с повозкой, запряженной двумя злющими мулами. Лис осмотрел все это с ужасом. Повозка представляла собой потрепанный фургон с крепкими колесами и брезентовым навесом. — Ты не мог достать что-нибудь получше? — спросил он. Титус мрачно посмотрел на него: — Мне еще очень повезло, что я сумел достать это за такое короткое время. Лис с преувеличенным терпением слушал указания друга относительно мулов, реагирующих, по-видимому, только на слова «ну» и «хоп». — А я думал, что смогу справиться и без тебя, — сказал Лис, когда Пим замолчал. — Я не собираюсь обращать внимания на твой тон, — отпарировал Титус гневно. — Просто я волнуюсь за тебя, а что касается повозки, я достал лучшее, что мог. Лис устало улыбнулся и положил напряженную ладонь на плечо Титусу: — А я, вероятно, веду себя как подонок. Простите. Титусу хотелось, чтобы его друг открыл то, что мучило его в эти последние дни, но он понимал, что это секрет. А секреты похожи на яд. Он собирался сказать что-то примерно в этом духе, когда до их слуха донесся звук выстрелов. Сначала оба только напряженно вслушивались, потому что выстрелы пьяных хулиганов, шляющихся на «Бесплодных землях», были не редкостью в Дидвуде. Лис обошел вокруг хижины и подошел к границе своего участка, выходящей на Шерман-стрит. Титус последовал за ним. Главная улица находилась слишком далеко к северу, чтобы можно было что-нибудь увидеть, но к продолжающимся выстрелам присоединились крики и визг. — Ничего не имеешь против, чтобы пойти посмотреть? — отсутствующим голосом спросил Лис. В нем проснулась странная тревога, и он пытался отогнать ее. — Я пойду в соседний дом попрощаться с мистером Эвери, а потом начну собирать повозку. — Я выясню, что там происходит, и вернусь помочь тебе, — согласился Титус. Вечер быстро перешел в ночь. Лис в последний раз переговорил со Стивеном Эвери, съел курицу в соусе, навязанную ему Сьюзен, пошутил с Бенджаменом и, наконец, поднявшись, чтобы уйти, спросил о Мадлен. Почти с облегчением он услышал, что та спит. Ему будет легче наслаждаться с Лорной, если память о Мэдди не будет столь свежа. Для того чтобы как следует уложить вещи в повозке, потребовалось некоторое время, но Лис любил любую деятельность. Погрузив последний ящик с провизией, сложив сзади одеяла и собственные вещи, Лис вынул карманные часы и удивился, увидев, что уже одиннадцать часов. Где же Титус? Им овладело тревожное, мрачное предчувствие. Он подвел Уотсона к повозке, мягко привязал его к задней доске и стал угощать его морковкой, когда появился Титус верхом на своей гнедой кобылке. Лис позвал его, но корнуэллец не ответил. Он спешился и подошел к Лису, и тот заметил, что лицо его друга смертельно-бледно, а глаза бешено сверкают. — Что случилось? — спросил он. — Расскажи же мне! Титус извлек из кармана рубашки оловянную флягу и приложился к ней: — Это… Это Бешеный Билл Хиккок. Какой-то грязным трус подошел к нему сзади, когда он играл в покер в десятом номере, и застрелил его… прямо в голову. Бедный малый. Он этого не ожидал. — Пим нервно вздохнул и продолжил: — Город, разумеется, шумит. Я появился сразу после выстрела и уехал, как только услышал, что негодяй арестован. У Лиса было ощущение, что он ослеп. — Кто застрелил Билла? — Э. Б. Фарнэм сказал, что он назывался Джеком Мак-Коллом. Никто, кажется, его не знает. Еще один из бездомных котов, снующих по таким городам и только и знающих, что нарушать законы. Титус похлопал Лиса по плечу. — Я знаю, что Хиккок был твоим другом. Мне очень жаль. Покачиваясь в лунном свете, Лис выглядел ошеломленным. — Должно быть, пришло его время… — прошептал он, наконец. — Кто может сказать? Если кто-то из нас хочет жить в безопасности и умереть от старости, нам следовало бы оставаться там, где жизнь более цивилизованна. Лис понимал, что это правда. Запад опасен — здесь нет гарантии, что если проснулся утром, то снова увидишь звезды. Джеймс Батлер Хиккок знал это лучше других. Ошеломленный и подавленный. Лис попрощался с Пимом, добавив, что если он не вернется, хижиной будет владеть он, его друг. Затем, забравшись на повозку и заняв место кучера, Лис хлестнул вожжами, скомандовал мулам «но», и повозка тронулась в ночь. Казалось, что весь город проснулся и вышел на улицы. Все говорили об ужасной смерти Бешеного Билла; как он сидел спиной к двери; держал тузы над восьмерками; что будет созван суд рудокопов и так далее. У Лиса болело сердце, когда он пробирался с повозкой сквозь толпу возбужденных людей. Вдруг его окликнула девушка, прогуливавшаяся вдоль фасада Жемчужного театра. Сдержав мулов, он повернулся и увидел, что из аллеи выбежала женщина с огненными волосами. На плечах у нее была шаль, свободно спадавшая с головы, когда она махала ему, почти уронив саквояж и сумку. Боже правый, Лорна! Он совсем забыл о ней, и теперь, если говорить честно, ему хотелось бы, чтобы и она забыла о нем. Вздохнув, Лис решил, что отправит ее с первой же партией, направляющейся в Дидвуд, которая непременно встретится на его пути. А тем временем она, может быть, доставит ему желанное развлечение. — Вы сможете забраться сами? — спросил он. Девушка кивнула. Лис оглянулся и посмотрел под брезент. Он увидел, что девушка забросила свои вещи в повозку я сама забралась в нее. — Я устроилась! — воскликнула она, слегка задыхаясь. — Почему бы вам не попытаться поспать, — ответил он. — Я разбужу вас позже, когда отъедем подальше. Мэдди кивнула и благодарно свалилась на спину. Ящики с провизией и винтовками создавали надежную преграду между нею и Лисом, и он, очевидно, не узнал ее. Она прижала руку ко рту, чтобы не засмеяться. Повозка катилась вперед, громыхая в толпе, а затем стала подниматься по извилистой дороге, ведущей к северу от Дидвудского ущелья. Часть 3 Прижми крепче ночь с обнаженной душой, Прижми крепче магнетическую, питательную Ночь южных крыльев — ночь больших звезд/ Сумасшедшую, обнаженную летнюю ночь.      Уолт Уитмен Глава 13 3 августа 1876 года По брезенту повозки начали барабанить капли дождя. Открыв глаза, Мэдди сначала не поняла, где она, пока ее память медленно не восстановила события. Где они? Повозка стояла, Уотсона отвязывали от задней доски. Отбросив стеганые одеяла, Мэдди подползла к задней части повозки и украдкой выглянула, боясь, как бы Лис, зашедший за угол, не застал бы ее врасплох. Они стояли в сосновой роще. Луна сияла у них над головами. Иногда ее затеняли дождевые облака, несущиеся по летнему небу. Воздух был горячим, знойным, напоенным ароматом сосны. Мир, казалось, сократился и состоял только из сосновой рощи и повозки, заполненной ящиками, потрепанными стегаными одеялами и Мэдди. Она чувствовала себя захватывающе-оживленно, лежа сзади, слушая шум капель дождя и ожидая, что же случится дальше. Снаружи раздавались какие-то шуршащие звуки, потом Мэдди услышала стук копыт Уотсона и тихие увещевания Лиса. Сам его голос действовал на нее как какое-то бешеное, возбуждающе-сладострастное средство. Она не думала о последствиях. Ее не тревожило, не выбросит ли он ее, отослав пешком домой, поклявшись никогда с ней не разговаривать. Если она будет близка с ним хоть один только раз, то остальное ее не волнует. Во всем мире не было мужчины, кроме Лиса, и сегодня ночью он будет принадлежать ей. Даже поиски Улыбки Солнца были забыты, когда Мэдди притворилась спящей, слушая, как Лис снова привязывает Уотсона к повозке. Должно быть, он водил коня на водопой к ближайшей бухте и привез воду, потому что Мэдди слышала звук наливаемой в посуду воды, а затем плеск и приглушенные вздохи. Лис мылся. Она открыла глаза и немного высунулась из повозки. Этого оказалось достаточно, чтобы увидеть его в свете луны, раздетого до пояса и приглаживающего рукой свои влажные волосы. Хрустальные капельки воды падали с его бороды на великолепную, атлетическую грудь. Лис приложился к фляге и залез в заднюю часть повозки. У Мэдди учащенно забилось сердце, когда она поймала на себе его пристальный взгляд. Видит ли он, как краска заливает ей щеки? Она снова украдкой взглянула на него, как раз тогда, когда Лис стягивал с себя брюки. От нее не ускользнули его обнаженные, мускулистые бока, крутая дуга его ягодиц… и она почувствовала, что реагирует на это чувством голода, смешанного с паникой. Господи! Что же теперь? Лис, разумеется, не разделял ее опасений в этой ситуации. Он так давно не имел женщины, и ему приходилось сдерживаться. Литтл Бигхорн, Мэдди, Бешеный Билл… в его душе бут шевала буря эмоций, настоятельно требуя выхода наружу. Ну, Лорна будет рада успокоить его, не связывая ни одной ниточкой с собой. Она вызовет онемение его чувств, к счастью, ничего не прося для себя, потому что он мало что мог бы ей дать. Вытянувшись рядом с ней на мятом стеганом одеяле Лис снова изумился сверхъестественным сходством Лорны с Мадлен. Будет так легко притворяться… от этой мысли в его жилах забурлила горячая волна желания. Он дотронулся до ее щеки тыльной стороной указательного пальца. Ее веки дрогнули, и он прошептал: «Здравствуйте!!» Обняв ее, он ощутил крохотные пуговки на спине ее платья. Обнаружив, что пуговки застегнуты через одну, он улыбнулся: — Не беспокойтесь, милая, это займет немного времени. Я просто хотел бы посмотреть на вас. «Он все поймет, как только увидит мои глаза, — думала Мэдди, — а потом все будет иначе. Потом он будет со мной!» Но Лис не был расположен к романтике. Он уткнулся лицом в ее взъерошенные апельсиновые волосы и позволил себе поверить, что вдыхает запах Мэдди. Какая жаркая, душная ночь! Его губы жарко касались ее лба, виска и нежной выгнутой шеи. Он почти грубо стянул с нее выцветшее ситцевое платье и понял, что под ним ничего не надето. Это вызвало одобрение Лиса, разбудившее огонь опасений Мэдди. Он мягко и нежно касался ее обнаженной груди, восхищаясь ее красотой. Его губы дразнили ее сморщенный затвердевший сосок, и он безумно захотел ее. С поспешностью, не оставлявшей места нежным чувствам, он сорвал с нее последние одежды и прижал к стеганым одеялам. Ее горячее, гибкое, соблазнительно изогнутое тело было всем, о чем он мечтал, и даже больше. От нее даже исходил такой же запах, как от Мадлен. В Жемчужном театре она бы источала тот же сильный, дешевый аромат, что и все проститутки, но сегодня ночью в туманном, омытом дождем и посеребренном луной лесу ее тело было чистым, незапятнанным и чуть заметно пахло цветами. Ее талия была тоньше, чем захват его рук. Ее волосы напоминали прозрачный шелк. Ее рот был прелестным. Даже ее ушки, изысканные, как бутоны, были чистыми и нежными. У Лиса возникло чувство, словно какой-то волшебник заколдовал эту рощу, даруя ему исполнение самого заветного желания. С каждой секундой желание бушевало в нем все с большей яростью, и он наконец уступил своим фантазиям. Ловкими пальцами он нашел ее скрытые потаенные места, с каждым прикосновением к которым перед ним открывалась изысканная красота. — Бог мой, — шептал он, — как ты прекрасна… Ответа не последовало, лишь тихий звук отозвался и поразил непонятной трагичностью. Целуя ее, он ощутил на губах соленую теплоту слез. Он бы оттолкнул ее, но она сама остановила его. Крошечной ручкой она провела вниз и дотронулась до него, приближая его к своему лону. А когда она, изогнув бедра, прижалась к нему и раздвинула ноги. Лис выпустил зверя, который сидел в нем так долго. Ощущение вхождения в ее тело, мягкое, уютное, теплое и желанное, доставило ему блаженство, которого раньше он никогда не испытывал. Она ухватилась за его спину, тяжело дыша, когда он прорывался все глубже, обхватив ее ягодицы огрубевшими от работы руками. Он полностью растворил их тела, затем отодвинулся, повторяя движение, пока они вместе не нашли бьющийся ритм, такой примитивный, что все мысли куда-то улетучились. — А, Мэдди, — дышал Лис ей в ухо. Мадлен, услышав свое имя, безумно обрадовалась. «Ему не наплевать на меня!» — торжествующе думала она. Отдавшись наконец любви, она нетерпеливо встречала его толчки, пробегая кончиками пальцев по плечам и точеным чертам лица Лиса. Когда он посмотрел на нее, она радостно улыбнулась и прошептала: — Да, да, это я… Мэдди! У Лиса на мгновение остановилось сердце. От шока кровь почти отлила от тела, но его мужское естество жило своей собственной жизнью. Так близко… он был так близко… а теперь, когда кульминационный момент достиг предела, он заставил себя перестать думать. Освобождение пришло во взрыве чистого экстаза, удовольствия столь сильного и нового, что он понял, никогда он не сможет вызвать его в памяти. Потом пришло отчаяние, стыд, недоверие… за которыми тотчас же последовал поток вопросов. Отодвинувшись от Мадлен, он взял одно из стеганых одеял и поспешно набросил на нее. — Что, черт возьми, вы здесь делаете? Вы с ума сошли? — Нет! — она встретила его гневный пристальный взгляд. Ее зеленые глаза блестели в лунном свете. — Я все тщательно спланировала с помощью бабушки Сьюзен. Я знала, на что иду! Она молилась, чтобы он не увидел, как краска залила ее щеки, а слезы терзали глаза. — Я хотела… я хотела этого… Нежность в груди Лиса только усилила его гнев. — Черт вас возьми! Вам когда-нибудь приходило в голову, что я могу не захотеть вас — особенно при этих обстоятельствах? Разве я не достаточно ясно сказал вам об этом в Дидвуде, когда предупредил вас держаться от меня подальше? — Я не поверила вам, — пробормотала она. — О, не поверили? — он впился глазами в ее глаза. — Вы провели меня. Я не хотел, чтобы вы были рядом со мной, дорогая моя мисс Эвери, и все же вы пошли против моего желания и… — Но, Лис, — перебила она его. — Это было ваше желание. Вы произнесли мое имя во время любви. Лис в ярости спрыгнул с повозки и натянул брюки. — Черт вас подери! Я думал, вы леди! Как вы могли отдаться человеку, который вас не хотел… который принял вас за другую. Ради Бога, наденьте что-нибудь! Я пойду прогуляюсь. — Но… что же мне делать? — Отправиться пешком в Дидвуд, только и всего, — ответил Лис ледяным тоном. Заря в лучистых оттенках золотистого и кораллового цвета взбиралась на усеянные соснами вершины холмов. Приближаясь к повозке, Лис вдыхал воздух, посвежевший после короткого ливня, и жалел, что его ум и сердце не могут очиститься так же легко. Чем больше он думал, тем больше смущался, потому что в нем, осложняя все дело, поднимались одновременно и гнев, и страстное желание. Конечно, он понимал, что решения проблемы с Мадлен нет. Между ними невозможна глубокая взаимная привязанность — слишком много тайн он носил в себе, слишком много вины и это раздражающее чувство, что он не имеет права на любовь и глубокое счастье, которое она приносит. Такая женщина, как Мэдди, заслуживает лучшего. Лис же сейчас чувствовал себя разбитым и испорченным. Когда он прислонился к повозке и уставился на спящую Мэдди, глаза его горели. Как этот маскарад не возбудил его подозрений? Он ведь не дурак! Теперь, несмотря на все свои усилия поступить правильно в том, что касалось Мэдди, он лишил ее девственности, а возможно одарил и ребенком, даже не зная, что соединился именно с ней! Поверить же до конца, что в глубине души он все же подозревал обман, он решительно отказывался. Что же теперь ему с ней делать? У него болело сердце от одного взгляда на нее, на ее великолепное тело в его рубашке, ноги, поджатые под стеганым одеялом, длинные локоны, выбившиеся наружу, как нимб пламени. Лицо Мэдди, одновременно сильное, изысканное и уязвимое, было теперь еще дороже. И это ужасало его. Если бы она могла превратиться в Лорну! Та открыла бы ему свои объятья, а затем, вернувшись в Дидвуд, пожала бы ему руку. Она прекрасно понимала, что от такого мужчины, как он, не стоит ничего ожидать. Такой мужчина, как он… «Ты прекрасно знаешь, — мягко бранил его голос Энни Сандей из дальнего уголка его души, — ты не похож на других… и Мадлен знает это. Не потому ли ты боишься ее?» Он потер глаза сильными, загорелыми пальцами и подкачал головой. Одному Богу известно, что ему делать с Мэдди, но сейчас ему надо поспать, или остаток дня он будет невменяемым. Грустно улыбаясь, он залез в повозку, и расположился рядом с Мэдди на стеганых одеялах. На этот раз, однако, он не снял брюки. Сердитый крик голубой сойки разбудил Мэдди при полном свете утра. Птица перелетела и взгромоздилась на задке повозки, рассматривая кусок яблока, который, по-видимому, уронил Уотсон. Конь заржал, увидев сойку, и та улетела. Под брезентом повозки становилось жарко. Мэдди чувствовала себя вялой, но какой-то странно довольной. Вытянувшись, она повернулась на бок, и ее лицо коснулось лица Лиса. Она прижалась к нему грудью и неуверенно провела дрожащей рукой по его груди. Он глубоко дышал. Ее глаза наполнились слезами. Ей очень хотелось оставить руку на жестких волосках, покрывающих грудь Лиса, удобно устроиться на ней и слушать биение его сердца. То, что произошло между ними ночью, не казалось ей реальным, несмотря на некоторую болезненность в низу ее тела. Конечно, ей хотелось удовлетворить свою страсть, и она была полна решимости открыть тайны соединения, но сейчас она поняла, что больше всего ей бы хотелось прикоснуться к душе этого человека, который дал ей почувствовать себя так пронзительно и волнующе живой. Ей хотелось узнать его тело, все его секреты и доверить ему свои. Мэдди, вздохнув, неохотно села, и рукава рубашки Лиса скользнули по ее рукам. Мечты были хороши, но теперь им придется остаться мечтами. Лис держал свое сердце на замке, ревниво охраняя его, как будто зная, что оно обязательно откроется Мэдди, если он хоть на минутку ослабит свой контроль. Теперь для нее почти достаточно лишь удовольствия смотреть на него. Как он красив! Каждая черточка его безупречного лица отвечала всем ее фантазиям, которые с детства лелеяла она. Эти вызывающие глаза, безопасно закрытые, обычно отпугивали ее, так что сейчас ей был предоставлен счастливый случай хорошенько налюбоваться им. Наконец, удовлетворенная, Мадлен осторожно, бесшумно заползла в глубь повозки, вытащила из угла свою сумку и вылезла из повозки на утреннее солнце. Уотсон наблюдал, как она, шагнув за дерево, порылась в сумке, вытащила и надела скромную батистовую рубашку и рыжевато-коричневое платьице с узорами в виде зеленых листьев. Ни одно из взятых ею в дорогу платьев не было нарядным, — она выбирала с собой наиболее прохладные. Мэдди застегнула платье на спине, расчесала волосы гребнем с серебряной окаемкой и завязала их лентой. Наконец, застегнув вышитые лайковые комнатные туфли, она оглянулась вокруг. Повозка стояла посередине зеленой полянки, среди деревьев над дорогой, ведущей к востоку от Дидвуда. По одну сторону от дороги возвышалась гора, густо покрытая растительностью. Здесь были сосны, ели, дрожащие осинки, березки. По другую сторону склон холма вел к открытому лугу, омытому солнечным светом. У подножья холма тек ручей, из которого спокойно пили две лани, размахивая на горячем ветерке хвостами с черными кисточками на концах. Вдали на лугу по росе скакали зайцы и луговые жаворонки пели в тонких, как будто бумажных, березах. На лугу росло множество голубых колокольчиков, пурпурных метеоров, оранжевых лесных лилий, тысячелистника, опунций с желтыми цветками и даже диких роз. Мэдди с открытыми от удивления глазами долго наблюдала за ланями, пока они, напившись, не скрылись в лесу. Ручей, прорывающийся сквозь отшлифованные камни, манил ее. Она вынула из сумки оловянную чашку, кусок фланели, льняное полотенце и кусок пахнущего розой мыла, потом подошла к ручью, отыскала наиболее мелкое место, где можно набрать воды. Вода была удивительно вкусной! Выпив две чашки, Мэдди почувствовала себя значительно бодрее, вялость словно рукой сняло. Несмотря на поведение Лиса, она понимала, что это путешествие необходимо им обоим, чем бы оно ни кончилось. Встав на колени, намылив тряпку, Мэдди начала мыться, растирая лицо, шею, руки и ложбинку между грудями. Конечно, это не баня, но вполне славное и освежающее омовение. Она наклонилась к ручью, задрав юбки выше колен, и стала прополаскивать тряпку. — Мне следовало знать, — заметил мужской голос у нее за спиной. — Только Мадлен Эвери догадалась бы принимать ванну на природе, точно все общество Филадельфии наблюдает за ней и только и ждет, когда она нарушит правила приличия! Она прижала полотенце к лицу, распрямила плечи и неторопливо повернулась: — Ну, если это и несомненно, очаровательный мистер… Как же ваша фамилия? О да, у вас же ее нет! Обнаженный до пояса, с заспанными глазами. Лис спустился к ручью. — Не то чтобы у меня ее не было, моя дорогая, но мне она просто не нужна. В этом прелесть жизни на Западе. Ты не связан множеством удушающих правил. — Он указал на кусок мыла и льняное полотенце, помеченное монограммой матери Мэдди. — Вы считаете это баней? — На теперешний момент придется довольствоваться этим, — осторожно ответила она. Лис кивнул. — Вы имеете в виду, пока мы не остановимся в изысканном отеле, где есть расписанные от руки ванны и две горничные стремятся вымыть вам волосы и вытереть вас? По дороге отсюда к Вир Батту должен быть один такой! — Не надо сарказма, — ответила она. — Я буду делать то, что нужно, когда в этом возникнет необходимость. На самом же деле, вас это совершенно не касается. — Ну, если вы не возражаете, — сказал Лис, спускаясь к более глубокому месту ручья, — думаю, я тоже приму ванну. Ничто так не освежает, как вода в Холмах, особенно когда на вас плывет форель. Мэдди безмолвно наблюдала, как Лис начал стягивать с себя брюки. Сначала она была уверена, что он лишь дразнит ее, но потом ей стало до неловкости ясно, что его намерения серьезны. В решающий момент она отвернулась и услышала его смех. Последовал звук всплеска. Украдкой взглянув сквозь пальцы, она увидела, что он стоит по пояс в воде. Она отвела руки. — Почему вы смеетесь? — Потому, что, Ваше Безумство, у вас, кажется, ум раздваивается! Ночью вы были бесстыдной соблазнительницей, беззастенчиво демонстрирующей порывы страсти. Утром же вы закрыты от шеи до кончиков ног, моясь, как старая дева, и в ужасе краснея, когда я решил скинуть брюки и как следует помыться! — Его голубые глаза плясали от смеха. Обеими руками он зачесал назад свои влажные волосы, давая ей возможность свободно рассматривать свою мускулистую грудь. Солнечный свет проникал сквозь листву берез и покрывал его золотистыми пятнами. Мэдди легкомысленно возразила: — Вы более искусны в этих словесных перепалках, чем я, и привыкли сами выпутываться из любовных затруднений. Если вы намерены смутить меня, то преуспели в этом. Я вам не пара в этой игре, сэр! Лис улыбнулся. — Скромность идет вам, но я слишком хорошо все понимаю, чтобы ловить вас на слове. Вы выиграли первый раунд вполне решительно прошедшей ночью, — даже прежде чем я понял, что соперничество становится ожесточеннее. — Меня в это не вовлечете… — По крайней мере, у вас есть выбор! — отпарировал он уже не с прежним добродушным выражением лица. Мэдди сверкнула глазами, но продолжала молчать. То, что в словах Лиса о ее лицемерии было много истины, не прибавило доброты в ее отношение к нему. Ей хотелось убежать назад, к повозке, но она собрала все свое шаткое достоинство и, пройдя по берегу ручья, приблизилась к Лису, оказавшись всего лишь в нескольких футах от него. — Да? — хладнокровно осведомился он, намыливая плечи и грудь белым куском мыла. — Я подумала, мне следует сообщить вам, что я забралась в повозку не для того, чтобы навязаться вам… а так как, по-видимому, испытание было для вас слишком отталкивающим, уверяю вас, что впредь воздержусь от попыток убедить вас в ином. — Она заколебалась, неуверенная в себе и ненавидя Лиса за то, что он с ней сделал. — Я… признаюсь, что испытываю к вам чувства, но могу принять ваш отказ ответить на них взаимностью. — Что ж, это очень любезно с вашей стороны, — протянул Лис. — Слишком плохо, что вы не поймали меня на слове до этой ночи, я предупреждал, чтобы вы держались от меня подальше. Добродетель — ценный товар для женщины вашего круга — даже в Дидвуде. Думаете, какой-нибудь джентльмен захочет жениться на вас, если узнает, что вы… товар с изъяном? У нее задрожал подбородок. — Это касается меня, а не вас. Хочу только сказать, что вы не должны отсылать меня назад. Знаю, что вы намерены это сделать, что для вас невыносимо мое присутствие, но я умоляю вас позволить мне поехать с вами в Бир Батт! — Почему, черт подери? — спросил он, намыливая волосы. — Потому что я хочу встретиться со своей сводной сестрой, — закричала Мэдди. — Я хотела ехать уже тогда, когда отец рассказал вам о Желтой Птичке и Улыбке Солнца. Я знала, что вы не возьмете меня, если я попрошу, знала, что и отец запретит, вот мы с бабушкой Сьюзен и устроили все сами! — Так я и поверил! — Протестую против вашего высокомерия, сэр! То, что вы мужчина и сильнее и более самостоятельны, чем я, не делает еще вас высшим человеческим существом! Наоборот… К ее ужасу, Лис наклонился и начал полоскать волосы, выставив при этом напоказ свои ягодицы. Выпрямившись, он встряхнул своими влажными локонами и, воспользовавшись паузой в речи Мэдди, лишившейся дара слова, сказал: — Восхищаюсь вашими убеждениями, Мэдди, но не могу стоять в воде все утро, пока вы разглагольствуете. Почему бы вам не вернуться к повозке и не рассортировать свои ленточки или что вы там еще делаете перед завтраком. Я скоро присоединюсь к вам. Высохнув и насытившись, я решу, что с вами делать. Когда он увидел ее зардевшееся лицо, ему захотелось засмеяться, но он сдержался. Мэдди повернулась, слепо бросилась прочь и почти споткнулась о свои юбки в высокой траве. — Я… Я подожду вас, чтобы завершить нашу дискуссию, — стараясь казаться спокойной, сказала она. — Не знал, что вы в состоянии устанавливать и здесь свои правила, — ответил Лис. Когда она пошла вверх по холму, он улыбнулся и нырнул в воду, как рыба. «Рай», — подумал он и вынырнул из воды. Мэдди в ожидании стояла у опушки леса. — У меня вопрос! — Гммм? — он искал мыло. Заставив себя не краснеть, Мэдди ровным тоном спросила: — Я была бы очень признательна, если бы вы сказали мне, где упакован ночной горшок? Лис уставился на нее, уверенный, что она шутит. Затем взметнул брови и разразился смехом. — Мисс Эвери, приготовьтесь к удару! — он замолчал, смакуя новость. — Здесь нет ночного горшка. Когда находишься в лесу, справляешь свою нужду …за ближайшим деревом! Мэдди почти рыдала от неловкости и шока. — Понятно, — приглушенным голосом ответила она и повернувшись, продолжила свой путь к повозке. — Вы уверены, что не хотите домой? — крикнул вдогонку Лис, широко улыбаясь. Мэдди с величественным лицом взглянула через плечо. — Вполне, — ответила она, подняла выцветшую юбку и стала подниматься по лесистому холму. Глава 14 3 — 4 августа 1876 года Лис не отослал Мэдди назад в Дидвуд. Когда они завтракали хлебом, вяленым мясом и абрикосами, он сухо заметил, что не может тратить время на то, чтобы возвращать ее, хотя и горит желанием избавиться от нее. Поймав на себе его взгляд, сильный и напряженный, Мэдди почувствовала себя неловко. Он явно сердился на нее, и даже больше. Она была вполне уверена, что это «больше» означало нежные чувства, с которыми ему трудно бороться, но до нее начинало доходить, что Лис по натуре гораздо сложнее, чем она предполагала. В течение нескольких дней он будет и разжигать ее любовь к себе, и одновременно делать все, чтобы она его возненавидела. Но она узнала также, что обладает сильной волей, и решила упражнять ее, как мускул, который нужно укрепить. Первый день их пути был довольно утомительным. Они ехали через Черные Холмы к восточной границе, где им предстояло повернуть на север и через равнины направиться к Бир Батту. Лис не мог позволить себе смягчиться по отношению к Мэдди, проходили часы, а они не обменялись ни словом. Все еще осторожная по отношению к его нраву и боясь, что они встретят кого-нибудь по дороге в Дидвуд, Мэдди старалась не попадаться ему на глаза, сидя в задней части повозки. Вероятно, Лис забудет о ней, с надеждой размышляла она, и, если им встретятся другие «пилигримы», едущие к золотым полям Дидвуда, он сможет лишь помахать им рукой. Мэдди поймала себя на том, что дремлет, несмотря на удушающую жару и тряску повозки. Иногда она что-то шептала Уотсону, терпеливо бредущему сзади. Во второй половине дня она проснулась, совершенно мокрая от пота, и ничего не поняла, где она и почему. Вспомнив, Мэдди стала размышлять о переменах, происшедших с ней с тех пор, как они покинули Филадельфию, и особенно с тех пор, как она повстречала Лиса. Мадлен Эвери давних времен испугалась бы, увидев, какую путаницу устроила Мэдди из своей жизни. Она, в шаткой повозке, грязная и потная, даже без ночного горшка, путешествует в индейское поселение с мужчиной, с которым она занималась любовью и который теперь делает вид, что абсолютно равнодушен к ней… и все же у нее было такое чувство, будто она качается на волнах счастья. Она была свободной, свободной от строгих правил поведения, которые мать ей прививала с детства. В самом деле, когда она приподнялась на колени и посмотрела на Лиса через груды ящиков и корзин, ей показалось, что она наслаждается каким-то приключением, которого была лишена в детстве. Мать чрезмерно ограждала ее и никогда не позволяла играть в саду с детьми слуг в доме Эвери, строить с ними замки из камней и веток, кататься на маленьких лодочках вниз по реке, в результате чего они все должны были доплыть до самого Китая. Мэдди никогда не играла в дочки-матери, не наряжалась в старые мамины платья, не клала в бутылки записочки и не бросала их в реку Скиллнилл, в надежде, что кто-нибудь во Франции найдет ее бутылочку и расшифрует ее тайный язык. Другие дети проводили долгие счастливые часы за этими занятиями, требующими выхода энергии и богатого воображения. Слушая их рассказы, Мадлен делала вид, что не одобряет их, в действительности же она была очень заинтригована. Даже девочкой она знала, что Колин никогда не дозволит ей такого рода приключений. Колин считала, что девушка должна проводить свои дни за вышиванием, музыкой и школьными занятиями и всегда содержать себя в безупречной чистоте. Теперь Мэдди поняла, чего ей не хватало. Каждый раз, когда она делала что-то, что пару недель назад ужаснуло бы ee, слабый голос в глубине души подбадривал ее. Она чувствовала себя отважной, немного сумасшедшей и гордой от того, что совершает это приключение с Лисом. От одного лишь его вида у нее начинала кружиться голова, как у пьяной. Она любила каждую минуту этого путешествия. Когда они остановились на ночлег, Лис был натянутым и обращался с нею как с посторонней, вымолившей у него эту поездку. Мэдди же была странно безмятежной, она улыбалась ему, помогая приготовлять холодный ужин и приводить все в порядок перед сном. Прежде чем их окутала полная темнота, Лис взял Уотсона, чтобы прокатиться на нем. Медди поняла, что это не только прогулка чалого, но и желание побыть без нее. Она вычистила зубы, глубоко вздохнула и отправилась в кусты. Приготовившись ко сну, она залезла в повозку. Когда вернулся Лис, он привязал Уотсона за повозкой, заглянув в нее, он увидел, что Мэдди свернулась клубком в самом дальнем углу постели. Луна светила ярко и омывала ее своим ясным светом. Господи, как она на него действует, думал он, — как наркотик, которого нельзя избежать и которому невозможно сопротивляться! Покачав головой, он присоединился к ней. Он не мог припомнить, когда еще был более изможден, но, тем не менее, свернул лишнее стеганое одеяло и положил его между ними, как своеобразный барьер. Изможден он или нет, но, если ему приходится спать рядом с Мэдди, нет никакой гарантии безопасности. Но на следующий день Мэдди обнаружила, что ее приключение теряет свой розовый цвет. Ее сердила молчаливость Лиса, угнетала безжалостная жара и пыль, которых не было даже во время их сурового путешествия на Запад из Филадельфии. Конечно, большую часть того путешествия они провели в поездах и на речном судне, а сухопутный переход через Дакоту совершили в июне. Август же на территории Дакоты совсем иной. Перспектива провести остаток дня и ночь в грязном поту заставила Мэдди нахмуриться. Когда повозка с грохотом миновала большую скалу, основательно встряхнув Мэдди, она взглянула на бедного Уотсона и выругалась. — Что? — выкрикнул Лис с кучерского места. Она не могла поверить, что он слышал ее. — Я ничего не говорила, — громко ответила она. — Ваши уши вас подводят. — Не думаю, — сказал он, сухо улыбнувшись, но больше этого вопроса не касался. Они спустились с Холмов, и Лис направил мулов с изрытой дороги на заросшее травой плато. Мэдди нетерпеливо вылезла из повозки и огляделась. Мелкий каньон, простиравшийся перед ними, ограничивался усеянной соснами стороной холма, с вершины которого бил водопад, переходящий сначала в узкий, но бурный ручей, постепенно расширяющийся и превращающийся в реку, текущую в отдаленные прерии с хлопковыми деревьями по берегам. — Какая прелесть, — воскликнула Мэдди, заслоняя глаза от солнца. Веселый плеск водопада заставил ее облизнуть губы. Лис поднял голубой шейный платок, завязанный узлом вокруг шеи, и вытер со лба пот. — Я думаю, мы можем здесь остановиться на ночлег. На равнинах жара будет еще более безжалостной. — Я вас задерживаю, да? — Вы имеете в виду, что я сбавляю скорость, учитывая вашу женскую чувствительность? — Он почти улыбнулся. — Черт возьми, нет! Думаете, что я пытаюсь сделать ваше путешествие приятным? Даже если так, это вряд ли входило в мои намерения. Меня заботит только мое собственное удобство. А так как вы явились без приглашения, я бы предпочел также игнорировать ваши нужды. Лис освободил мулов из упряжки и расстегнул рубашку. — Прежде чем вымыться, я позабочусь о животных. Примерно через час вы можете приготовить нам какой-нибудь ужин. Я намерен лечь спать пораньше, чтобы встать до зари и по прохладе отправиться в Бир Батт. По спине Мэдди стекла струйка пота. От злости ей хотелось кричать, но она сквозь сжатые зубы повторила: — Приготовить? — Мне не хотелось бы доставлять вам неприятности, мэм, — саркастически отрезал Лис. Их глаза встретились на одну короткую, гневную минуту, и щеки Мэдди покрылись пятнами. Он прекрасно знал, что вряд ли она умеет готовить на кухне, а уж тем более здесь, в походных условиях, но это был удобный случай уколоть ее и заставить признать, что она бесполезная обуза и поехала зря. — Я могу развести вам огонь, — медленно произнес он. — Как вы добры! Это будет просто прелестно! Нам не хватает только подходящего фарфора. — Мэдди рывком расстегнула крохотные пуговки верха корсажа. — Знаете, я и сама вымоюсь. Вот так, если позволите, сэр! При этих словах Лис взметнул брови. Он пошел за Уотсоном, который требовал внимания, и, проводя чалого мимо Мэдди, спросил: — Вы имеете в виду вымыться по-настоящему или прикоснуться к вашей шейке этой симпатичной ярко-розовой тряпочкой? — Если честно, по-моему, последние попытки вести себя цивилизованно провалились! — Она полезла в повозку за полотенцем и мылом, делая вид, что не замечает ошеломленного лица Лиса. — В таком случае, не откладывайте из-за меня, мисс Эвери. Я буду счастлив подождать своей очереди… если, конечно ваше чувство приличия не покинуло вас до такой степени, что… — Нет, — вежливо ответила Мэдди, — я отвергаю идею общественного мытья! Она удалилась, предоставив Лису смотреть ей вслед с оценивающей улыбкой, которую он пытался скрыть от нее. Однако он чувствовал, что получил сдачи, и это вызывало в нем блаженное ощущение. Лис был честным человеком, попавшим в лабиринт тайн, рождающих, казалось, одна другую, но тем не менее ему была нестерпимой перспектива открыть правду Мэдди. Проводя худой рукой по боку Уотсона, он шептал: — Я сам не уверен, где правда, не говоря уже о том, что правильно. Почти отрывая пуговицы, Мэдди сбросила с себя выцветшее платье, нижнюю юбку, чулки и туфли и остановилась на берегу ручья в своей самой старой муслиновой рубашке. Ощущение сияющего солнечного света на обнаженных руках и ногах было ошеломляюще новым и освобождающим. «Маму это шокировало бы», — невольно подумала она, ощутив, что отсутствие этого препятствия доставляет ей облегчение. Кодекс этикета Колин был выброшен из ее багажа, как шляпная коробка, давно свалившаяся с повозки. Он не имел отношения к ее новой жизни, он только ограничивал ее. Мэдди рассмеялась вслух, в счастливом изумлении смотря на свои обнаженные руки и ноги и вспоминая колкости Лиса во время ее представления с мылом и тряпочкой предыдущим утром. Просто смешно было бы цепляться за стандарты поведения Филадельфии здесь, в пустыне! Кроме того, ей жарко и она грязная, пришло время навести чистоту. Делая пробные шаги по усыпанному галькой берегу, Мэдди опустила взгляд и увидела свою полную грудь сквозь тонкую ткань рубашки. Ее охватил ужас, потому что ее ярко-розовые соски ясно просвечивали при полном дневном свете. Она остановилась и взяла себя в руки. Улыбнувшись, она подумала, что сейчас она пребывает где-то между прошлым и будущим, между пристойной леди, которой воспитала ее мать, и живой, страстной женщиной, которая пробуждалась в ней с каждой минутой. Мэдди с трудом подавила тревогу, угрожавшую удержать ее, и позволила себе плыть по неумолимому потоку своей судьбы. Она знала, что частично обязана своим радостным настроением Лису и магии своей любви к нему, и все же тут действовала сила покрупнее — сила, изменившая всю внутреннюю суть Мэдди. С детской невинностью она вступила в воду и зашла по пояс. Вода была прохладная и приятно ласкала ее обнаженное тело. Пронзенная горячим светом удивления и радости, она подняла лицо к солнцу, закрыв глаза и наслаждаясь его теплом. Водопад манил. Мэдди открыла глаза и бултыхнулась в поток, омывающий выступ каньона. Она остановилась, чтобы стянуть мокрую рубашку, бросила ее на берег, распустила грязные волосы и ринулась обратно в воду. Свежий и бодрящий водопад каскадом омывал ее руки, плечи, и, наконец, когда она сделала еще один шаг, все тело Мэдди. Это было прекрасно. Она намылила кожу и любовалась, как вода моментально смывает пену. Когда она подняла руки, чтобы вымыть волосы, она ощутила необыкновенное удовольствие от воды, струящейся по ее открытой груди, животу и бедрам. Сквозь завесу воды Мэдди видела фарфорово-голубое небо, легкий изгиб берега ручья, ястреба, парящего в высоте… и Лиса, стоящего высоко над ней на краю каньона, без рубашки, и пристально смотрящего на нее. К тому времени, когда Лис закончил собственную баню и вернулся к повозке, Мэдди разложила еду на стеганом одеяле, разостланном на земле. Солнце уже садилось за холмы. Услышав его шаги, она вдруг почувствовала робость и занялась тарелками и вилками. Она не сожалела о купании, которое очистило ее во всех смыслах этого слова, но в ней поднимались непрошенные инстинкты. Ее щеки запылали при воспоминании о том, что он наблюдал за ней, стоящей под водопадом, она увидела огонь в его глазах, когда забиралась по холму в одной мокрой рубашке. Зачем было снова с трудом натягивать платье на мокрое тело, когда солнце било по ней, да и Лис уже видел ее полностью обнаженной? И все же идти прямо к нему при полном дневном свете только в одном исподнем, ничего не оставляя воображению!.. — Вижу, вы решили все-таки кое-что надеть, — заметил он, садясь рядом с ней на корточки на стеганое одеяло. «Кое-что»! Она была в ярости на себя за то, что покраснела, как школьница, и чувствовала робость рядом с ним, когда предполагалось, что она должна упиваться вновь обретенной непринужденностью. Лис не знал, что и подумать. Пожав плечами, он влез в рубашку, которую приготовил заранее, пробежал руками по влажным каштановым кудрям и изумленно посмотрел на Мэдди, на которой были широкие брюки, заимствованные, вероятно, у отца, и рубашка, скорее всего принадлежавшая Бенджамену. Рубашка была расстегнута спереди, так что ее мягкая нижняя рубаха проглядывала наружу. Лис никогда не видел более невинного нижнего белья, которое так возбуждало бы его. Нездоровая ситуация! Чем больше он говорил себе, что не может, не должен быть близок с ней и даже думать об этом, тем более безумным он себя чувствовал. В один момент она, обнаженная, скачет под водопадом, в следующий момент — одета мальчиком, роскошные волосы просто завязаны лентой, да еще отворачивает лицо, чтобы скрыть, как притворно-застенчиво краснеет. Ее губы были слаще всех блюд, что она ему подала. — Надеюсь, этого будет достаточно, — сказала Мэдди. — Я решила отказаться от вашего предложения развести огонь. Еще так жарко, и у меня нет желания дышать запахом дыма. — По мне так все прекрасно. — Он пробежал глазами по еде — буханке ржаного хлеба Сьюзен ОХара, маслу, чашке сухих абрикосов и винограда, тонким кусочкам ветчины, сыра чеддер и целой тарелке овсяного печенья. Все это не только выглядело вкусным и соблазнительным, но и эстетически было хорошо оформлено. Он хотел похвалить Мэдди, но решил, что разумнее просто есть. Он чувствует себя уютно, ему спокойно, но лучше держать свои чувства при себе. Мэдди пыталась есть, но поймала себя на том, что большую часть времени наблюдает за Лисом. Свет сумерек придавал блеск его точеным чертам и побелевшей на солнце бороде, тени кораллового цвета двигались по его сильному телу. Некоторое время Лис ел, сидя на корточках. Его спутница молчала, ее движения были успокаивающими, резала ли она хлеб или пополняла блюда. Ночные звуки смешивались в тишине: кваканье лягушек, пенье птиц, стрекот сверчков, отдаленный вой койотов, доносящийся с теплым ветерком. Наконец Лис, вытянув худые, мускулистые ноги, прилег на одеяле. Лежа на боку, опершись на локоть, он встретил напряженный взгляд Мэдди. Ее сердце забилось, как птица в силке. — Господи, какая красивая страна, — прошептал он. — Никогда в жизни не видел таких закатов, как у нас в Дакоте. Просто… дух захватывает. Она тяжело проглотила слюну. Лис, конечно же, говорил о ней, о том, как выглядит она, вымытая, свежая, освещенная огненными лучами заходящего солнца. Она знала это. Вдруг он наклонился вперед и что-то вынул из сумки. Она увидела, что это «Листья травы» Уолта Уитмена, чье спорное творчество так шокировало Колин Эвери и ее друзей из «общества» Филадельфии. Мэдди с любопытством посмотрела на тоненький томик. — Вы будете читать стихи вслух? — осмелилась спросить она. Он изумленно поднял бровь и раскрыл книгу. — Вы надеетесь найти здесь описания откровенных удовольствий мужчин и женщин, вместе мучающихся в лихорадочной непринужденности? Если так… — Вы просто ужасны! — выпалила она. — Почему вы так обращаетесь со мной? — Не понимаю вас, — хладнокровно ответил Лис, перелистывая страницы. — Ничего. Не нужно принимать все, что я говорю, на свой счет. Я только упомянул, что все, кажется, считают Уитмена самой скандальной личностью, неким гедонистом, пришедшим к нам из Древнего Рима. Правда же заключается в том, что он пишет о жизни. Все о ней. Мэдди начала собирать посуду. — Звучит разумно! — Слушайте: это называется «Закат в прерии». — Лис вдохнул свежий вечерний воздух и начал читать: «Немного золотистого, коричневого и фиолетового, ослепительно серебристого, изумрудного, желтовато-коричневого, вся полнота земли и сила Природы в многообразии форм на этот раз поручена краскам. Они владеют легким, повсеместным воздухом — краски до сих пор неведомые. Нет пределов, граней — не одно небо Запада — высокий меридиан — север, юг, все. Чистый, ясный свет пробивается сквозь молчаливые тени к последнему». Его голос звучал так, что каждое слово успевало упасть. — Невероятно, да? Мэдди охватил благоговейный страх. — Я никогда не слышала более совершенных слов: — «Чистый, ясный свет пробивается сквозь молчаливые тени к последнему.» Именно это и происходит сейчас. — Когда мы поднимемся над Холмами и впереди будет лишь прерия, закаты будут даже более захватывающими. У Лиса было ощущение, что он плывет в мире фантазии: Мэдди сама была фантазией — туманно-золотистая, свежая и милая, ее зеленые глаза блестели невинностью и умом, когда она переживала свою первую встречу с Уолтом Уитменом. Ему страстно хотелось обнять ее, ощутить ее запах, вкус, прикоснуться к ней. Ему не терпелось опять испытать наслаждение. С легким ударом опустившись на спину, Лис стал пристально смотреть на загорающиеся звезды, и снова на него нахлынули мысли, что вся его жизнь связана в один узел вины. До того дня в июне, вблизи Литтл Бигхорн, Дэн Мэттьюз был одновременно смелым и бесшабашным, но, если того требовала ситуация, — обязательным и мужественным. Теперь, когда он лежал на потертом стеганом одеяле, скрестив под головой загорелые руки, до него дошло, что все эти дни им руководила мучившая его совесть. Она подавила все остальные грани его личности. Его одолевала вина за то, что ему не удалось успокоить Картера… и за то, что он остался жив, в то время как его товарищи погибли… в те моменты, когда он ловил себя на том, что наслаждается жизнью. Вина Лиса порождала гнев и презрение, еще более тщетные оттого, что он не знал, куда их направить. — Лис, — тихо произнесла Мэдди, — можно вас спросить? Повернув голову и увидев, что она наклонилась вперед, он ощутил легкий трепет ожидания. Ее лицо, возвышавшееся над ним, было затуманенным и золотистым. Вдохнув, он поймал цветочный запах ее мыла. — Что? — Почему вы так ненавидите меня? Голос Лиса, когда он обрел дар речи, обжег ее: — Я не ненавижу вас, Ваше Безумство… но я не могу дать вам то, чего вы от меня хотите, и когда вы, полная страсти, находитесь рядом, это меня сердит. Она так настойчиво смотрела на него, пытаясь уловить смысл его слов, что, ему показалось, как кто-то больно сжал его грудь. — На самом деле я не сержусь на вас. — Не понимаю. — А я и подавно! — У вас где-то есть жена? На востоке? Он почти солгал ей: — Нет. Просто… просто я не могу никого любить именно сейчас, и этого я не могу вам объяснить. — Его голос звучал резко: — Если бы вы были иной женщиной, полагаю, у нас бы был роман. Слезы разочарования начали колоть ей глаза. — Вы назвали меня «Ваше Безумство». Почему? Лицо Лиса наконец смягчилось, и он поднял руку, лаская ее щеку. — Я не хотел говорить это вслух, так я называю вас про себя, потому что именно это вы делаете со мной. Вы — мое Безумство! — Это действительно безумие! — воскликнула она, подвигаясь ближе, пока не коснулась грудью его груди и не услышала предательский стук его сердца. — Мы здесь, за миллион миль от места, где волнуют такие безумные детали, как «что ты за женщина», а вы отказываете нам обоим по этой самой причине! Вы повторяли мне не раз, чтобы я перестала цепляться за свои правила поведения порядочной леди, пустила все на самотек, наслаждалась жизнью, и, тем не менее… — Это не так просто, — возразил он, поймав ее руки. — Вы это прекрасно понимаете, Мэдди. — Я не могу заставить вас объяснить мне, что стоит между вами и целой жизнью, но, что бы это ни было, сегодня ночью этого нет, Лис, я никогда раньше не чувствовала это так, как сейчас. Никогда. Меня не волнует, если у нас будущее. Меня волнует только этот момент. Лицо Мэдди находилось в нескольких дюймах от его лица, ее лучистые глаза пылали от желания. — Перестаньте наказывать себя за что бы то ни было, что давит на вашу душу. Перестаньте наказывать меня. Дайте нам обоим передышку, хотя бы на сегодняшнюю ночь. Держа ее за изящные руки. Лис притянул ее ближе и поднял голову, чтобы поддаться на медленный поцелуй. — Да, — ответил он, наконец. — Хотя бы на сегодняшнюю ночь, — повторила она, словно боясь, что он передумает или что она ослышалась. Радость побежала по ее жилам, как светлый огонь. Разумеется, Лис был не так прост, но он кивнул. Обняв ее, он выдернул ленту из ее волос и смотрел, как они, подобно закату, каскадом падали на него. Всем своим существом он безумно желал ее. Неистово. Когда она легла рядом с ним на стеганое одеяло из лоскутков ситца и льна, Лис пристально посмотрел в ее глаза и выдавил из себя неровным шепотом: — Мое собственное Безумное… Глава 15 4 — 6 августа 1876 года Мягкие порывы вечернего воздуха обдавали тело Мэдди, заставляя ее трепетать, как раньше от солнечного света и воды, когда Лис почти почтительно снял ее одежду, а она смотрела на него сквозь опущенные ресницы. В блестящих сумерках она была необыкновенно ароматна. Лис прикусил губу, борясь с желанием, возникающим внутри его. — Боже милостивый, — не веря своим глазам, пробормотал он. Ее грудь, грациозно изогнутые руки, закинутые за голову, пальцы, запутавшиеся в этих великолепных волосах… она была прелестна. — Что? — прошептала Мэдди. Чувствуя его одобрение, она позволила себе улыбку Моны Лизы, наблюдая за игрой эмоций на его лице. — Вы красивы, — Лис едва узнал свой хриплый шепот. — Слишком красивы. Опасны… Мадлен не могла даже покраснеть в этом мире rpeз. — Вы знаете меня, Лис. Иногда я думаю, что вы понимаете меня лучше, чем я сама. Я не опасна. — Она рассматривала его смуглое, привлекательное лицо. — Если кто и опасен, так это вы. Ее тонкая рука дотянулась до него, дотронувшись до его груди, видневшейся в прорехе расстегнутой рубашки. У Лиса перехватило дыхание, его удивила неистовость его реакции, но он уже не задумывался, что бы это значило. Его движения были нежными и нарочито медленными. Сначала он потянул за пояс ее брюк и стащил их вместе со спущенной рубашкой, затем медленно снял свою одежду и вытянулся рядом с ней. Солнце уже почти село, оставляя за собой бледно-лиловые тени. — Я не хочу быть опасным… — Он провел кончиками пальцев по изгибу ее бедра. — Я понимаю. — И она каким-то непостижимым образом действительно понимала. Их глаза находились очень близко друг от друга, и в этот момент Мэдди увидела, что происходит в его душе. Ответов на опутывающие Лиса загадки не было, но она понимала, что за болью, которую он испытывал и не мог не причинить ей, скрывались честность, доброта и мужество. Он опять будет причинять ей боль, если она будет находиться поблизости… но не сегодняшней ночью. — Я отчасти вел себя так безумно по отношению к вам из-за того, что произошло между нами в повозке… что все это было не так, — нежно произнес Лис. Он переплел свои пальцы с ее и поцеловал ее руку. — Я все же не могу дать вам то, что вам по-настоящему нужно, то есть мое сердце и будущую любовь. Вот почему это никогда не должно было произойти — нет, не пытайтесь убедить меня, потому что я знаю мир гораздо лучше вас, мисс Эвери. Вы младенец, когда дело касается сердечных дел. Мэдди переполнила чистая радость просто оттого, что он говорит с нею так серьезно. — Именно это я и имею в виду: вам следовало держаться от меня на расстоянии, меня приводит в ярость то, что вы пренебрегли всеми моими предостережениями. Но, так как исправить случившееся мы не можем, я могу по крайней мере попытаться облегчить вам испытание. Если бы я имел хоть малейшее понятие, что это вы… Теперь Мэдди улыбнулась. — Вы бы до меня и пальцем не дотронулись! — Это лучше, чем взять вас в первый раз как проститутку. Она пристально уставилась на него, и улыбка ее улетучилась: «Что он имеет в виду?» — Но вы были грубы и нелюбезны, — возразила она. — Дорогая моя, — натянуто произнес он, — вы даже не представляете, что вы недополучили. Но сегодня ночью я дам вам все, чего вы заслуживаете, — Лис скользнул рукой по ее ягодицам и прижал ее бедра к своим, — в первый и последний раз — со мной, по крайней мере. Мэдди была смущена и, тем не менее, так возбуждена, что биение ее сердце отдавалось в ее ушах, а по телу пробежал долгий покалывающий холодок. — Я не… — Но получите, — отрезал Лис, — если мы перестанем болтать. — Его дыхание щекотало ей ухо, он целовал ее глаза, виски, лоб, щеки и, наконец, ее ждущие губы. Мэдди совершенно растаяла в плену рук и губ Лиса, она лежала дрожа и тяжело дыша. Как может простое прикосновение вызвать такое великолепное чувство? С мучительной осторожностью он целовал ее шею, ласкал кончиками пальцев внутренюю часть ее руки и тихо что-то бормотал, что окончательно уничтожило последние сдерживающие ее силы. Мэдди открыла рот, чувствуя дуновение мягкого ночного ветерка между раздвинутыми ногами. Возможно ли, что это реально? Лис увидел, как набухает ее грудь, как она выгибается в его сторону, и отвернул гибкое тело Мэдди. Это был его подарок ей — эти моменты удовольствия, почти настолько совершенные, насколько ему это удавалось. Он эгоистично понимал, что этот дар он делает и самому себе. Он знал, что через всю жизнь пронесет память об этой осуществленной мечте. Подняв ее волосы, он дотронулся губами до ее затылка, затем погладил ее грациозные плечи и чувствительные места ее спины, вдоль позвоночника… Наконец, он обхватил руками ее ягодицы. На одно трепетное мгновение Мэдди почувствовала горячий прилив крови оттого, что он нажал на нее, но потом это ушло. Его сильные пальцы массировали ее зад, мягко, потом глубже посылая иголочные уколы электричества по ее нервам. Затем Лис скрупулезно исследовал каждый изгиб и впадину ее стройных ног. Он встал на колени и поднял ее ногу, целуя стопу, в то время как его глаза поглощали каждую подробность ее обнаженного тела. Когда он опустил голову и приложился губами к ее бедру, Мэдди простонала и невольно подалась бедрами навстречу ему. Лис схватился за них и раздвинул шире. Она покраснела, поднимая голову, и в панике опустила взгляд, но Лис встретился с ним. — Шшшш, — успокаивал он ее, — вы боитесь себя, не меня. Я не причиню вам вреда. В самом деле. От его грубоватой насмешки у нее на глаза навернулись слезы, и любовь мощными волнами пронизала все ее тело. Она погладила его каштановые волосы, благодарная свету, позволяющему ей видеть ответ в его глазах. В следующий момент он покрыл ее своим сильным телом, прочувствованно целуя в губы. Это было действительно опасно, Лис знал, но его это больше не волновало. Во всяком случае, сегодняшней ночью. Ее руки обвили его плечи, губы растворялись в бешеном эротическом танце любви, и у Мэдди создалось впечатление, что она парит над облаками. Каждая клеточка ее плоти была невыразимо чувствительна, благодаря действиям Лиса, но еще более возвышенным было простое удовольствие от ощущения его тела и возможности обнимать и целовать мужчину, которого она любит. Руки Мэдди испытывали голод. В разгаре бесконечных поцелуев она запустила пальцы в его волосы, осязая локоны, соблазнявшие ее целыми неделями, когда они падали на воротник Лиса, затем коснулась его мускулистых плеч и спины. Он был весь горяч и крепок, до удивления знаком, как будто все это они проделывали и раньше… От его запаха у нее кружилась голова. Лис не мог с уверенностью сказать, как долго это будет продолжаться. Он освободил свои губы от поцелуев Мэдди, несмотря на ее протесты, и смело устремился ниже. Ее грудь была прелестна: полная, кремовая, зрелая, с ярко-розовыми сосками, возбуждающе темневшими в ночи. Лис покачал головой: это была самая прекрасная из мук. Когда, после долгих мгновений медленных ласк, горячий язык Лиса окружил ее сосок, Мэдди издала какой-то нечеловеческий тихий звук. Ему пришлось взять в руки ее грудь, и в то время как он губами прильнул к соску, Мэдди откинула голову назад, корчась от наслаждения. До нее смутно дошло, что ее раздвинутые ноги увлажнились, ее желание усиливалось с каждым мгновением, а бедра словно жили своей жизнью, совершенно независимо от Лиса. — Пусть это придет, — подбадривал он неровным голосом. И, хотя сама Мэдди не понимала, о чем он говорит, ее тело, казалось, понимало все. Она сжимала зубы, чувствуя на себе тепло его голубых глаз, хотя ее глаза были закрыты. — Я хочу, — простонал голос, который она узнала как свой собственный. В течение нескольких ударов сердца его пальцы продолжали массировать ее грудь, затем самого трепещущего от желания места ее тела коснулось что-то влажное и теплое. С ее губ сорвался крик. Язык Лиса дрожал, она тяжело дышала, и наконец наступил блаженный прилив эйфории. В ужасе Мадлен поняла, что не только рыдает, но и крепче прижимается к его рту во время сильного спазма. Когда толчки, сотрясавшие ее тело, начали утихать, Мэдди была шокирована тем, что испытывает не стыд, а чувство блаженства и завершения. Сейчас она была ближе к Лису, чем когда-то могла мечтать. Он не только делил с ней это наслаждение, но и вел ее. Сам пылая страстью, Лис был ошеломлен, услышав несдержанный смех Мэдди. Она потянула его за волосы, когда он набросился на нее с хищными поцелуями. Ее ноги обнимали его бедра, ее рот сиял под его губами, и она не боялась больше его возбужденного состояния. — Если я причиняю вам боль, — прошептал он, — остановите меня. — Вы не можете, — ответила Мэдди, — мы созданы, чтобы быть вместе. Этой ночью он был готов поверить ей. Ощущение вхождения в нее, уютную, влажную, было так мучительно приятно, что Лис на какое-то мгновение решил, что он умер, но это не тронуло его. Она права — они подходили друг другу, как будто занимались любовью тысячи раз. Их ритмы магически совпадали: Мэдди встречала каждый его глубокий рывок, и Лис вскоре понял, что больше не может задавать тон их любовной игре. Кровь билась в его голове, мысли были уничтожены огромной силой страсти, гораздо более интенсивной, чем он испытывал раньше. Хотя Лис планировал эту последнюю сцену любовной игры, обжигающее биение кульминации пришло с неожиданной внезапностью. Мэдди схватилась пальцами за его спину, и он вскрикнул. Ее крепкое объятие вызвало его стон, когда утихла последняя обжигающая судорога. На Мэдди нахлынула волна безмятежного доверия. Она внимательно посмотрела на слегка отведенное лицо Лиса и увидела, что и он ошеломлен и обезоружен. Откинув назад его влажные волосы, она коснулась губами его бороды и улыбнулась. — Боже, — выдавил он, наконец, потрясенный и смущенный. Кожу Мэдди покалывало, когда Лис освободился от нее и откатился по одеялу. В воздухе становилось прохладнее, и где-то вдалеке ухала сова. — Лис, — ее голос едва слышался, — что-то не так? Я хочу спросить, я не?.. Пристально посмотрев на нее, он решительно произнес: — Боже правый, это не вы — это я! Он сел, и его широкая спина и сильная голова вырисовывались на фоне фиолетового неба. — Вот что получается, когда ты дьявольски самонадеян. Почему я вообразил, что смогу дать вам нечто совершенное? Это… Он осекся, глядя в темноту. — Черт, я ставлю себя в еще более глупое положение, пытаясь объяснить. Мэдди не хотела ничего слышать. Она встала на колени, обвила его руками и воскликнула: — Вы правы в одном: это все вздор! Каждый момент был совершенен, превосходя все мои мечты! Я понятия не имею, почему вы считаете, что потерпели неудачу, но мне жаль, что вы так думаете. Я счастлива! Лису пришло в голову, что она права. Почему он не может предаться удовольствию и не думать о собственных недостатках? Вероятно, он ошибался, считая, что может сбросить тень Литтл Бигхорн. Пока он несет это бремя, размышлял Лис, он, вероятно, не сможет свободно наслаждаться жизнью… не говоря уж о том, чтобы принять настоящую любовь. — Лис? — прошептала Мэдди, ошеломленная и смущенная ощущением, что он опять куда-то унесся в мыслях. — Вы слышали, что я сказала? Он повернулся к ней лицом, и она увидела его снова холодный взгляд. — Разумеется, слышал… и согласен с вами. Это было безумием с моей стороны. Непростительным. Но я же предупреждал вас, правда? Я говорил, что не могу дать вам то, что вам нужно. — Прекратите так говорить! — закричала Мэдди. Ее изумрудные глаза сверкали гневом, и она резко отбросила волосы, огненным потоком струящиеся по ее обнаженным плечам. Лис прикусил губу и обнял ее. Они стояли на коленях на легком ночном ветерке, крепко держась друг за друга, и Мэдди, мигая, пыталась подавить слезы. — Мне очень жаль… — Его слова звучали чуть слышно. Он медленно поднял ее лицо, поцеловал ее соленые глаза и щеки, а затем и губы. Они были розовыми, почти в синяках от занятий любовью, а их поцелуй становился все слаще. — А мне нет! — ответила наконец Мэдди. На ее лице играла шаловливая улыбка. В нем ключом бил смех, и ему нестерпимо захотелось выпустить его на волю вместе с болью, которая упрямо отказывалась покидать его. Наконец он все-таки рассмеялся и увидел удивление и ответную радость в ее глазах. Они смеялись, потом она снова притянула его на стеганое одеяло, и они снова смеялись и любили друг друга. Пришло время, и звездное небо покрыло их, как черное бархатное покрывало, усыпанное бриллиантами. После этой ночи чудеса, казалось, наполнили жизнь Мэдди. Когда они очутились на равнине, сама земля показалась ей чудом. Почему она не заметила этого, впервые пересекая территорию Дакоты с бабушкой Сьюзен и Бенджаменом? Трава бесконечным морем покрывала прерии. Оказывается, она прорастала корнями на два фута вглубь, как сказал ей Лис, чтобы обеспечить корм буйволам, независимо от погоды. Над ними простиралось небо, как голубая чаша из веджвудского фарфора, украшенное причудливым разнообразием облаков. Некоторые сбивались в холмы, напоминая собой сливки, другие плыли бороздами, словно вытянутые и разорванные клочья белого хлопка. Каждый закат был более красив, чем предыдущий. Мэдди с Лисом вместе любовались зрелищем, разворачивающимся на безграничном небе. Каждый закат и восход казался более захватывающим дух, чем виденный ранее. Каждый был чудом. И не меньшим чудом был для Мэдди Лис. Ее постоянно интриговало, что творилось в его душе. Он казался ей головоломкой, ключи от которой он из осторожности держал на замке. Между ними оставалось столько неопределенного, столько того, что, как он настаивал, он не может ей дать, что она с удовольствием предавалась реальности. Ночью Лис был благодушен, но осторожен. Только когда в черном, как смоль, небе поднялась луна, Мэдди пробудилась от глубокого сна, соблазненная восхитительными удовольствиями, ожидающими ее. Она придвинулась к Лису и прижалась к его горячей обнаженной груди. Он перекинул через нее одну ногу и, сонно вздохнув, инстинктивно пробежал по ней рукой. Грубая рука с длинными пальцами, которую она обожала, добралась до изгиба ее зада и скользнула под мужскую рубашку, которую она надела вместо ночной. Наконец, когда Мэдди вся дрожала, все больше возбуждаясь возникшей между ними бессловесной страстью, в этот, нереальный час, когда все спят, губы Лиса нашли ее губы. Как будто этот эпизод был не в счет и утром мог сойти за сон. Лис дал себе волю, целуя ее, лаская горящими руками, целуя до боли ее соски и, наконец, ворвавшись в ее нетерпеливое тело. С рассветом Мэдди проснулась и увидела, что Лис сворачивает их лагерь. При виде его ее щеки залила краска, но он не уклонился от ее пристального взгляда. И все же оба не произнесли ни слова. Оба понимали, что это произошло, однако легче было делать вид, что каждый мечтал о чем-то более возвышенном. Стояла вторая половина дня. Мадлен ехала верхом рядом с Лисом, разделяя его молчание и созерцая красоту прерии и чудесное тело своего возлюбленного. Как экзотичен он был по сравнению с ней, налитый мускулистой силой своих запястий, рук, бедер, рядом с которыми она казалась ребенком. Он был первым мужчиной, которого она видела обнаженным, и это делало его еще более неотразимым и таинственным. Ей страстно хотелось прикоснуться к нему. Наконец, не выдержав, Мэдди заговорила. — Лис, надеюсь, я не затрону слишком болезненную для вас тему, но я хотела сказать, что мне было очень жаль услышать о смерти мистера Хиккока. Он ведь был вашим другом? Лис слегка поднял подбородок, крепче сжал вожжи и повернулся, остановив на Мэдди взгляд голубых глаз. — С вашей стороны очень любезно вспомнить Билла. Он был редким человеком. Мы подружились за те последние недели, и, если честно, мне до сих пор не верится, что его нет. Все кажется сном, не так ли? И ночь, когда мы покинули Дидвуд среди хаоса, поднявшегося после убийства Билла, и все, что случилось потом, коли на то пошло. — Он выгнул бровь. — Думаю, я бы больше расстроился из-за Билла, если бы у меня не было чувства, что он готов к уходу. Он сам мне об этом сказал. Лис замолчал, снова сосредоточившись на мулах. Они не требовали большого внимания, когда несколько миль двигались по открытой прерии, но теперь холмы заграждали обзор широкого моря бледно-зеленой травы, простирающегося перед ними. После того как Лис проведет мулов мимо этих последних препятствий, перед ними должен показаться Бир Батт. Мысли Мэдди витали вокруг фразы, произнесенной Лисом. Итак, размышляла она, все это для него как сон. Именно так он оценивает отношения между ними? Она весело улыбнулась ему. — Если вы имеете в виду приятный сон, а не кошмар, я соглашусь с вами. Конечно, я имею в виду не убийство мистера Хиккока. Я, разумеется, могу понять, что вы хотите сделать вид, что этой ночи не было! Лис молча, пристально смотрел перед собой, сосредоточившись на скалистой, крутой дороге, по которой передвигались мулы. У них за спиной гремела и стонала крытая повозка, пока дорога не выровнялась и они не выехали на открытое место. Лис натянул вожжи, и Мэдди проследила за его взглядом. Вдали из бледного зеленого океана травы, казалось, поднимался высокий, остроугольный остров. — Что это такое? — выдохнула она. — Бир Батт. — На него нахлынули воспоминания из прошлого, захватывая, словно невидимая рука. Лис чувствовал, как повлажнели его ладони и пот выступил на лбу. Боже, сколько же времени он угробил с сиуксами на Литтл Бигхорн? Его конфликт, казалось, был сложнее, чем он воображал. Пристально глядя на гранитных часовых, поднимающихся над прерией более чем на тысячу футов, он понял, что у него, как и у Мэдди, были личные причины для этого путешествия. Мельком взглянув на нее, он сказал: — Впечатляюще, не правда ли? Сиуксы, или лакота, давно считали Бир Батт священным местом, подходящим для их сборищ. Они приходили сюда в конце лета, чтобы откормить пони, немного поторговать и в случае нужды послать сигналы дымом костров другим группам… — Он говорил почти бессознательно, а когда запас его слов иссяк, умолк и его голос. — Мы туда и едем, да? — осведомилась Мэдди, стараясь возвратить его к реальности. Их приключение больше не было шуткой. Вскоре она окажется среди тех самых индейцев, которые недавно убили более двухсот американских солдат. — Да, — поднял брови Лис. — Вы же не боитесь, правда? Она с трудом проглотила слюну, но ей удалосьулыбнуться. — Вероятно. Немного. — Не успели эти слова сорваться с ее уст, как сердце начало биться, как индейский там-там, о котором она читала в детстве. — Лис, вы говорили моему отцу, что провели некоторое время среди сиуксов. Может быть, вы бывали раньше в Бир Батте? Скажите, чего мне ожидать? Думаю, мне не мешает узнать побольше об индейцах, кроме тех мифов, которые я слышала о них! Задумавшись, он прищурился на солнце. — Это же мифы, не так ли? — настаивала Мэдди, повысив голос. — Большей частью. — Он посмотрел на ее побледневшее лицо и рассмеялся: — Где та смелая, своенравная женщина, которая поехала сюда без приглашения, чтобы найти свою сестру и выяснить, что в действительности представляют собой сиуксы? — Я… я все еще такой себя и чувствую! — возразила она, облизав губы. — Просто… я хочу сказать, я не могу не испытывать некоторой растерянности… перед неизвестным. Лис сжалился над ней. — Да, я знаю, что вы имеете в виду. Я открою вам секрет. Я и сам не был готов к тому чувству, что вызвал во мне Бир Батт. Я был здесь раньше, — на какой-то момент он замолчал. — Я бы хотел сказать вам, что нас ожидает, Мэдди, но я и сам не знаю. С тех пор, как я бывал здесь, — я провел долгое время среди сиуксов, — многое изменилось. Тогда они еще верили большинству обещаний белых. У них еще было достаточно свободы вести привычный образ жизни. Теперь все кончено, несмотря на победу индейцев на Литтл Бигхорн. Не сомневаюсь, что люди, которые пошли за Безумным Конем, еще более расстроены и разгневаны, чем остальные лакоты, вот почему я бы предпочел, чтобы вы остались в Дидвуде. Плохо, что вы послушали вашу бабушку, а не нас с отцом. Она прекрасная женщина, но в данном случае у меня впечатление, что слепой ведет слепого. — Вы же не думаете на самом деле, что они причинят нам вред? Вы сказали отцу, что верите в свою безопасность, что у вас есть друзья среди сиуксов и даже среди людей Безумного Коня? Лис пожал плечами. — Неужели вы считаете, что я бы открыл свою боязнь и страх перед вашим отцом, даже если бы они у меня были? Сейчас я не могу дать вам никаких гарантий, но несколько лет назад дал бы. Большинство лакота, которых я знал, были милейшими людьми. Ваш отец и я, мы оба сказали вам, что чувствуем по отношению к индейцам. — Но вы не уверены, что они остались такими же? — Мэдди чувствовала, что следует оставить эту тему, но она волновала ее, как кость голодную собаку. Сварят ли ее живьем над горящим костром, или четыре лошади разорвут ее, разбегаясь в разные стороны? — Не знаю, что еще вам сказать. Этих людей лишили надежды. Нетрудно догадаться, какие чувства они испытывают по отношению к белым. Некоторые, с которыми они дружили, отвернулись от них, и мне они могут не поверить. — Лис вынул из кармана сушеный абрикос и, пожевав, добавил: — Хотя лакота мудры. Они вспомнят, что я у них ничего не просил и не нарушал данных им обещаний. В те годы, проведенные в прериях, я делил с ними лишь дружбу, смех и работу. У них нет причин наказывать меня за грехи других белых американцев. Я верю, что мы будем в безопасности. Мэдди громко вздохнула, и ее прелестное лицо медленло расплылось в улыбке. — Ну что ж, это для меня достаточно. Теперь я с удовольствием испытаю следующую главу наших приключений. Мы будем в безопасности! — Она с пафосом повторила его слова, словно это могло придать им больше вероятности. Лис вздохнул, но его сердце было неспокойно. Они с Мэдди, вероятно, будут в безопасности… пока Безумный Конь и его приспешники из лакота не обнаружат, что он был среди солдат, преследовавших индейцев в тот позорный день на Литтл Бигхорн. Глава 16 6 августа 1876 года Сгущались сумерки, омывая ландшафт янтарными и разовыми оттенками. Пара мулов тащила повозку и двух пассажиров на гребень отлогого хребта горы. Теперь перед ними неясно вырисовывался Бир Батт. Равнина, лежащая у подножия горы, была усыпана хлопковыми деревьями. Лис потянул за вожжи и прищурился, глядя на деревья, мерцающие вдали под слабым ветерком. Эти деревья означали воду. Они растут вдоль рек, и именнотам индейцы разбивают свои лагеря. Он заслонил глаза рукой и пожалел, что не додумался взять с собой подзорную трубу. До Лиса неожиданно дошло, как он был небрежен, вероятно потому, что его ум затмили вздорные мечты о Мэдди. Почему он не подумал, что индейцы могут напасть на них прежде, чем он установит с ними контакт? Даже прежде чем они с Мэдди поймут, что индейцы здесь! Как, черт подери, он собирался общаться, если не увидит никого из знакомых ему раньше? А слова!.. Его охватила паника, когда он старался припомнить хоть какие-нибудь слова языка лакота, который раньше знал почти в совершенстве. Почувствовав напряжение, охватившее его, Мэдди спросила: — Что-то случилось? — Ничего, — прошептал он, спокойно улыбаясь, — просто я думаю, как правильнее поступить в данной ситуации. — Не поискать ли нам селение? — О, не сомневаюсь, что оно где-то здесь, за деревьями. Я думаю, им уже известно, что мы здесь. Мэди попыталась проглотить слюну, но что-то застряло у нее в горле. Она наконец осознала действительное положение дел, не зная, что будет с ними, когда они столкнутся лицом к лицу с этими индейцами-перебежчиками. — Может быть, лучше немного посидеть здесь и подождать, дать им шанс самим подойти к нам, — решил он наконец. — Думаю, я поем, пока могу. Она недоверчиво уставилась на него. Он залез в повозку, вынес оттуда ломоть ржаного хлеба, немного вяленого мяса и пару слив и все это предложил Мэдди. — Нет, спасибо, — воскликнула она приглушенным» голосом, — я сейчас совершенно не в состоянии есть. — Очень жаль, — лаконично ответил Лис. Он съел все с аппетитом, запил холодным кофе, вытер рот и пошел напоить из ковша Уотсона и мулов. Когда он вернулся, Мэдди уже практически была в истерике: — Как вы можете быть так спокойны? — Не повышайте голоса, — перебил ее Лис. — Его относит бриз. Вам нужно, чтобы я скрежетал зубами и молил Бога защитить нас от муки и смерти? Вы хотите, чтобы я истекал холодным потом, закатывал глаза, дрожал и прятался? Прежде чем Мэдди заговорила. Лис поднял руку, прижал пальцы к губам и прислушался. — Они идут, — прошептал он. Мэдди охватил полнейший ужас. Какое-то мгновение она думала, что упадет в обморок, но врожденная сила характера дала себя знать. — Я возьму винтовку? Лис ласково улыбнулся ей и загорелой рукой погладил по щеке. — Дорогое Мое Безумство, перед отрядом индейских воинов оно не поможет вам, но ваша отвага меня восхищает. Я верю, что вы, если придется, защитите нас обоих! Слезы выступили на ее глазах, и она яростно вытерла их. — Что-то же мы можем сделать! — До ее слуха донеслась симфония стука копыт, поднимающаяся с лежащей под ними равнины. — А вот это! — Он своими сильными руками притянул ее в объятия, все еще улыбаясь ей любящими голубыми глазами. — Незачем волноваться, надо верить в лучшее. — Он целовал ее в напряженные губы, пока не почувствовал, что они смягчились и отвечают ему. Наконец он поцелуями прошел по ее шее, бормоча: «Шшшш…» так успокаивающе, что она безвольно отдалась его объятиям. Лису стало легче оттого, что Мэдди ответила на его ласки при всем своем страхе. Он знал, что вид индейских воинов с их боевой раскраской, призванной запугать незнакомцев, приведет бедную Мэдди в ужас, и надеялся отвлечь ее. Наконец, подняв голову, он увидел, что пятеро худых, свирепого вида молодых людей в наколенниках из оленьей кожи, ярко раскрашенные и в перьях, стоят линией на проворных пони. Двое других всадников еще спускались галопом по отлогому склону. Лицо одного из них было раскрашено так, что делало его похожим на дикого медведя, волосы его были распущены, а обнаженная верхняя часть туловища тоже раскрашена. Его спутник, с лицом, раскрашенным белой краской с зелеными кругами под глазами, был одет в синюю куртку, принадлежав-шую когда-то белому офицеру. Лис предположил, не с Литтл ли Бигхорн привезена эта куртка. — О, Боже мой! — выдохнула Мэдди чуть слышно. Два индейских воина, приблизившись к повозке, коротко остановили пони и, угрожающе размахивая украшенными копьями, выкрикнули вызов на языке лакота. Лис с удивлением обнаружил, что совершенно спокоен. Им владело магическое чувство, что он это уже видел. Встретившись со свирепым взглядом первого мужчины, он произнес: «Кола», что на языке лакота означало «друг». Он показал на себя, затем на Мэдди. Осмелев, он добавил возглас удовольствия: «Хан-хан-хе, кола!» Эскорт из пяти человек начал переговариваться между собой, а молодой человек в офицерской куртке тем временем смог понять, о чем говорил Лис. Это был первый человек, с которым он ощутил бессознательную связь, и потому продолжал смотреть на него. Наконец парень медленно заговорил на языке лакота, и Лис мысленно перевел его слова: «По-моему, мы встречались раньше, смелый друг, как ты себя называешь. Меня зовут Голодный Медведь. Ты?..» Ободренный и возбужденный тем, что его узнали, Лис выпрямился и воскликнул: — Мой старый друг! Я тот, кого твой народ назвал Голубоглазым Лисом! Мэдди уставилась на этих двоих, когда они приветствовали друг друга как братья. Голодный Медведь был представлен ей, и она улыбнулась ему. Второй индеец подтолкнул локтем своего спутника. Его грозное лицо было надутым, как у мальчика, исключенного из игры. Засмеявшись, Голодный Медведь представил Полосатую Сову, одного из чейеннов, присоединив-шихся к отрядам лакота, сопротивлявшихся жизни в резервациях. Когда Полосатая Сова и белые гости обменялись приветствиями, Голодный Медведь спросил Лиса, зачем они пожаловали к ним. — Я пришел встретиться с твоими людьми. Не знал, что ты будешь среди них, — ответил Лис, удивленный тем, как быстро к нему вернулись слова языка лакота. — Мы с мисс Эвери ищем кого-нибудь, кто был с теми, кто последовал за Безумным Конем. — Я должен тебе верить, — торжественно объявил Голодный Медведь. — Ты никогда не лгал мне, так что я тебе верю. Многие их белых солгали бы, чтобы добраться до Безумного Коня и сразить его, но я объясню своим людям, что ты и твоя женщина пришли с другой целью. — Люди лакота были очень добры ко мне. Я всем вам многим обязан, — сказал Лис. — Ты можешь мне верить и, я надеюсь, будешь. — Тогда пойдемте в поселок. Вы оба выглядите усталыми и голодными. Мы дадим вам поесть и отдохнуть, а потом поговорим. Когда Голодный Медведь развернул обратно своего пони, Лис заметил на попоне из оленьей кожи символ руки. Он вспомнил, что это был знак траура. К нему с отчетливой ясностью вернулись воспоминания о семье друга, обращавшейся с ним как с родным, и Лис спросил: — Голодный Медведь… Я вижу, ты в трауре. — Он осторожно выбирал слова, избегая прямых вопросов, которые могли обидеть. Молодой человек обернулся назад, его блестящие черные волосы развевались за спиной от легкого ветерка. Сумерки подчеркивали глинистый цвет его кожи, и по его гордым чертам прошла тень печали. — Ты помнишь моего брата, Меткого Стрелка? В месяц нарастания жира он был убит у Реки Жирной Травы солдатами Длинного Волоса в голубых куртках. Лис кивнул и стегнул мулов вожжами, направив их вниз по холму вслед за гордым молодым индейцем, едущим впереди на пони. Мэдди вцепилась в руку Лиса и взволнованно прошептала: — Мы в безопасности, да? Не знаю, о чем вы говорили, но все будет в порядке, правда? Он кивнул ей, она замолчала и двинулась дальше. — О чем он говорил в конце? — Почему вы об этом спрашиваете? — Лис говорил тихо и резко. — Я сказала что-то не то? Я просто хотела сказать, что… ну, очень неприятно быть напуганной до безумия этими людьми, а потом, когда они стали говорить, не понять ни слова! Мне любопытно, вот и все. Мне бы хотелось, чтобы вы мне переводили, чтобы я не чувствовала себя такой растерянной! — Она окинула назад капризные локоны, развевающиеся по лбу и щекам. — Он ваш друг, я это поняла, и в конце разговора у него было очень трогательное выражение лица. Вы не расскажете мне, что он говорил? — Его зовут Голодный Медведь, — напомнил ей Лис. — Он такой же человек, как и все, так что вы можете звать его по имени. — Прежде чем он замолчал, у него вырвался болезненный вздох. — Последнее, о чем я говорил с ним, был символ траура, нарисованный на боку его пони. — И что же? — Мягко подгоняла его Мэдди, думая, что сама никогда бы не смогла понять, что все это значит, слишком необычной, чуждой была их культура. — Его брат, которого я когда-то знал, был убит солдатами Кастера на Литтл Бигхорн. — При этих словах у Лиса загорелись глаза. Почему жизнь такая проклятая штука? Найдет ли он когда-нибудь выход из этого лабиринта вины и смущения? Энни Сандей учила его, что добро и зло легко разделить, если ищешь истину; но в мире, приобретающем новый вид на американской границе, все казалось окрашенным в серые тона. Правильное и неправильное зависит лишь от точки зрения человека. Зависит ли? — Какой ужас! — сочувственно произнесла Мэдди. — И все-таки, если быть справедливыми, то ведь индейцы убили в ответ всех людей Кастера! — Боюсь, это не так просто. Индейцы, едущие верхом по верхнему краю хребта, начали спускаться на равнину, возникшую перед щитом деревьев. Когда мулы забрались вслед за пони, Мэдди от удивления разинула рот и указала Лису на открывшееся зрелище. Там, на фоне мерцающих деревьев и вьющейся ленты лазурной воды, находилось индейское поселение. Великолепная, живописная, как полотна художника из Филадельфии Джорджа Кейтлина, заворожившие Мэдди в детстве, картина, представшая перед их глазами, ошеломила ее. Дюжины типи, покрытые шкурами буйволов и увенчанные изящными веерами ивовых жердей, в беспорядке были разбросаны по берегу в ярко-розовых цветах сумерек. Повсюду сновали фигурки людей с черными волосами и в рыжевато-коричневых одеяниях. Стадо из пони, щиплющее траву, поднимало легкое облако пыли. — Это невероятно, — прошептала Мэдди, вызвав ответную улыбку Лиса. — У меня такое чувство, будто я окунулась в одну из историй, которые обычно читала в Харперз Уикли. Я никогда не мечтала… Лис придумывал множество ответов, но ни один не казался ему подходящим. Наконец, когда они подъехали ближе, он поинтересовался: — Вы больше не боитесь? Несколько детей шалили в ручье, и к их хихиканью присоединялся ясный, музыкальный звук смеха взрослых. Мэдди увидела мужчин, играющих с детьми, в то время как стайка женщин собирала полевые цветы, которые они вплетали в косы друг другу. — Боюсь? — как эхо отозвалась она. — Чего? Голодный Медведь, Полосатая Сова и их эскорт из пяти человек первыми въехали в поселок. Несколькими мгновениями позже смех прекратился, а люди начали указывать в сторону холма, с которого неуклюже спускались мулы, тянущие громыхающую повозку. Уотсон замыкал шествие. Голодный Медведь что-то оживленно объяснял столпившимся вокруг него индейцам. Казалось, это были важные персоны, и Мэдди подумала, нет ли среди них Безумного Коня. Что, если он объявит, что они с Лисом должны умереть, чтобы заплатить за грехи своей расы? Из вершин типи, которые, как заметила Мэдди, были разных размеров и вблизи оказались больше, чем она ожидала, поднимались ароматные клубы древесного дыма. Сама деревня сильно отличалась от того, что она себе воображала. Хотя люди притихли, наблюдая за белыми, только что они вели себя как люди умные и ловкие. Эти индейцы казались удивительно воспитанными. Кто мог сказать, что этот простой и мирный образ жизни менее достоен, чем хулиганские выходки белых в их поселениях, вроде Дидвуда? Мэдди все это показалось забавным парадоксом. — Не волнуйтесь, — успокоил Лис. — Они больше боятся вас, чем вы их. Они остановились неподалеку от группы совещающихся мужчин. Лис подошел к Мэдди и сжал ее руку, на какое-то мгновение ее жизнь оказалась в его власти. Звуки шепота волновали ее. Молодые женщины, собиравшие цветы, застыли в достаточной близости от повозки, онемев от страха и любопытства. Когда Мэдди приветливо посмотрела на них, они ответили ей взглядами темных глаз, светящихся умом и гордостью. Глубоко в душе Мэдди зашевелились непонятные эмоции. Эти молодые женщины, каков бы ни был цвет их кожи, их манера одеваться были ей близки по духу. Голодный Медведь вернулся к повозке в обществе человека постарше, с пронзительными глазами и с орлиным носом. Лис перевел Мэдди, когда тот представился, что это Пес, друг Безумного Коня с детских лет. Самого Безумного Коня, казалось, в поселке не было, но Пес и другие старшие мужчины, образовавшие ядро последнего сопротивления белым, согласились на то, чтобы Лис и Мэдди остановились в их поселке. — Спасибо тебе за все, что ты для нас сделал, — произнес Лис с улыбкой облегчения. Голодный Медведь ответил: — Нам нужны винтовки и патроны, которые ты привез нам, и кое-кто из наших людей помнит тебя, когда ты жил среди нас в прериях. Мы не остались такими же доверчивыми, как прежде, но все согласны, что ты завоевал и удержал уважение людей лакота на много лет. Это значит больше, чем обещания на листке бумаги. Пес кивнул в знак согласия и заговорил: — Я тоже помню тебя. Голубоглазый Лис. Я знал твоего отца. Он был здесь во время моей первой настоящей охоты на буйвола, когда я был мальчиком. Тогда земля была черной от буйволов и дрожала под моим конем. Твой отец поддерживал меня, когда понимал, что я напуган. Я запомнил его доброту. — При этом воспоминании о прошлом в голос Пса прокрались горьковатые нотки: — Эти времена ушли вместе с буйволами. Белые причинили нам много вреда, но я не забыл, что и среди вас есть настоящие люди. Лис молчал, вспоминая отца, которого ему не хватало и которого он так неистово любил. Он представил его охотящимся на буйволов вместе с людьми лакота. Уже тогда, когда Лис впервые посетил эти места, до того, как экспедиция Кастера нашла в Черных Холмах золото, в счастливые дни, когда стада буйволов паслись кругом, бесконечной свободе индейцев пришел конец. Захари Мэттьюзу повезло, что он именно тогда жил среди народа лакота. Жители поселка приветствовали Лиса и Мэдди со спокойным достоинством. Голодный Медведь не спросил, почему Мэдди с Лисом, женаты ли они, и Мэдди не спорила, когда он предоставил им свой типи. Втайне она испытывала огромную радость от возможности еще какое-то время быть рядом с Лисом. Она пригнулась, чтобы войти. Лис последовал за нею, и за ними опустился клапан из шкуры буйвола. Мэдди, удивленная, уставилась на Лиса зелеными глазами: — Он оставляет нас на целую ночь? А как же Улыбка Солнца? Когда мы сможем спросить о моей сестре? Она уже начала думать, не была ли Улыбка Солнца среди молодых женщин, разглядывавших их, когда они появились. — Есть кое-какой… этикет, который надо соблюдать, — ответил Лис. — После того как мы немного отдохнем и обоснуемся, я навещу Голодного Медведя. Если повезет, мне представится случай упомянуть об Улыбке Солнца. На лбу Мэдди появилась глубокая складка. — А почему вы не можете просто спросить об Улыбке Солнца? — Людей лакота не приводит в восторг наша склонность сразу же выпаливать любой вопрос, который у нас на уме. Они предпочитают быть терпеливыми и позволить жизни открыться им, когда придет время. — Увидев, как она расстроилась, он прошептал: — Я узнаю все, что могу. Ваша Нетерпеливость! Мэдди согласно кивнула и вся сосредоточилась на их жилище. Типи был совершенно незнакомым ей типом жилища, и все же нельзя было не отметить, что он был удивительно удобным. Его компактный каркас состоял из дюжины ивовых жердей, на которые были натянуты мягкие шкуры буйволов, аккуратно сшитые вместе. В середине наверху было отверстие для дыма, прямо под ним на земле — останки костра. На земле, покрытой травой и полевыми цветами, шерстью вверх были положены ковры из шкур буйволов. Мэдди дотянулась до бархатистой подушки из оленьей кожи, сжала ее и спросила: — Чем они их набивают? Лис усмехнулся: — Шелком-сырцом из хлопковых деревьев. — Как интересно! — Ее лицо засветилось от удовольствия. Лис отметил, что, хотя обычно в типи было по меньшей мере две постели, предназначенные для семьи, у Голодного Медведя была одна. Просторная и манящая, она состояла из груды буйволиных шкур и подушек. Против входного отверстия, или двери, на другой «стене» висела искусно раскрашенная шкура, рисунки на которой описывали историю семьи Голодного Медведя. — Эту шкуру можно снять со стены и надеть, как мантию во время торжественных церемоний, — объяснил Лис. — В этих сумках все светские принадлежности его и всей семьи. Видите, как они украшены? Жена Голодного Медведя часами растирала ягоды с землей, делая краски, а потом расписывала ими эти сумки. — Он наклонился и поднял одну из них, сшитую из недубленой кожи, и показал Мэдди, обратив ее внимание на дополнительное украшение из цветных игл дикобраза. Она с изумлением перебирала их пальцами, потом заглянула внутрь сумки и спросила: — А чем владеет индеец? Ее любопытство было столь безыскусно, что он не выдержал: — Мы все возвратим Голодному Медведю, когда будем уходить, но, вероятно, сначала мы могли бы взглянуть на одну-две вещицы. Только не говорите ему! — Интересно, а как я могу это сделать? — резко ответила она, широко улыбнувшись. Бровь Лиса изогнулась кверху: — Я счастлив, что существует барьер. Это единственное, на что я надеюсь, находясь с вами у наших хозяев. Он посмотрел в сумку и вынул мягкий кожаный футляр: — Это для гребешка. — Из футляра он вытащил длинный разрисованный предмет, имеющий мимолетное сходство с гребнем в серебряной оправе, принадлежавшим Мэдди. — О! — воскликнула она, дотронувшись до него и стараясь выразить восхищение. — Это хвост дикобраза, — прямодушно заявил Лис. — Эти люди явно цепляются за свои старые обычаи, потому что такой экзотический гребешок можно было бы давно достаточно легко продать. Затем он извлек разрисованный мешочек и открыл его: — Это можно назвать сумкой художника. Здесь кисти и черепаховые пластинки, которыми они раскрашивают горшки. — Когда он вынул одну из них, Мэдди потрогала ее и улыбнулась. — В других сумках одежда и мокасины, запасы еды Голодного Медведя и его хозяйственная утварь. Не похоже, что у него много имущества, но я ожидал, что у него больше постелей, да и типи побольше и лучше украшен. Выглядит все так, будто у него нет семьи. — У него есть жена? — Уверен, что он женился три года назад, когда я покидал это племя. По-моему, ее звали Маленькая Голубка. Лис задумчиво всматривался в стены типи, где, как обычно, висело множество длинных резных трубок в чехлах с бахромой, лук и стрелы в колчане и мешок с боевым головным убором Голодного Медведя, закрепленный над постелью. Везде был порядок, но нигде не чувствовалось следов женских рук. — Ну что ж, я отнесу ему эти вещи, и посмотрю, что оа собирается мне сказать. Мэдди следила, как он собирал разрисованные мешка Голодного Медведя, и ощущала тревожный трепет. Ей очень хотелось есть, к тому же было жарко. Отбросив дверь-клапан, Лис выбрался на фиолетовый вечерний воздух, но вскоре вернулся, чтобы забрать имущество Голодного Медведя. Затем, как бы заглянув в душу Мэдди, он сказал: — Я могу открыть другие клапаны типи, если вам жарко. Так обычно делают летом. Вам будет намного прохладнее, но при условии, если вы ничего не имеете против любопытных взглядов ваших новых соседей. — Пока нет, — с сожалением произнесла она, — но, вероятно, я открою этот клапан. — Это знак приветствия для гостей, — предупредил он. — О Лис, я в растерянности от всех этих новых правил, — с раздражением произнесла Мэдди. — Я рискну встретиться с гостями, если они будут настроены дружелюбно… А сейчас принесите мне что-нибудь поесть. Лис принес свой мешок с едой — во время пути он лежал за сиденьем повозки, на тот случай, если им захочется перекусить. Мэдди энергично принялась за кусок вяленого мяса и в то же время следила, как Лис уходит в поселок на поиски старого друга. С любопытством и трепетом она внимательно смотрела наружу, оставаясь в тени. Дети и собаки по-прежнему бегали по поселку. Мимо прошел смеющийся мужчина, неся на спине сына. Семьи заполняли свои типи, опускали боковые заслоны, так как ночь обещала быть прохладной. Сердце Мэдди успокоилось, и она прониклась чувством мира и гармонии. Никто не собирается нападать на нее и снимать скальп, если она опустит заслон. Подойдя ближе к входному отверстию типи, она наклонилась вперед, чтобы получше все разглядеть. Поодаль журчал ручей, блестящие листья деревьев сверкали серебром в свете восходящей луны. Молодая женщина вела от ручья пони. Когда она приблизилась к типи Голодного Медведя, Мэдди едва сдержала тяжелый вздох. Что случилось с девушкой? Грязная, покрытая чем-то коричнево-серым, она была в каких-то лохмотьях, всклокоченные волосы, по-видимому были давно немыты. Она что-то напевала про себя, словно сумасшедшая. Мэдди отпрянула, когда женщина проходила мимо нее, но успела заметить, она была довольно красива, несмотря на запекшуюся грязь на коже и в волосах и лохмотья, которые когда-то были одеждой из оленьей кожи. Ее стан был гибким и грациозным. Черты лица почти классически утонченные, в отличие от более широких лиц индейских женщин. Как ужасно, если она, молодая и красивая, лишилась разума! Как бы почувствовав на себе взгляд Мадлен, девушка обернулась и посмотрела в отверстие типи. К ужасу Мэдди, затравленные глаза, встретившиеся с ее глазами, были голубино-серыми, с густыми ресницами и жутко знакомыми. Глава 17 6-7 августа 1876 года После того как Лис отнес Голодному Медведю его имущество и тот разместил его в том типи, где он будет спать, пока белые гости будут в поселке, оба друга отправились к повозке разгружать винтовки и провизию. Вскоре к ним присоединился Пес с другими мужчинами, которые не могли сдержать возгласов удивления и радости при виде содержимого повозки. Поблизости был разложен костер. Всех удивило количество и качество подарков, привезенных Лисом из Дидвуда. — Ты очень щедр, — сказал Пес, осматривая мешки с сахаром и кофе. — Наш запас еды невелик. Буйволы попадаются редко, а в агентстве мы, конечно, питание не берем. Однако у нас есть бесценное богатство, которое не может дать агентство, — свобода! При этом слове его ноздри расширились. — Ваши люди думают, что земля принадлежит им или нам, тогда как в действительности никто не имеет права купить или продать ее. Земля, небо и все, что между ними, принадлежит Великой Тайне, нашему общему Дедушке! Ваши люди не слушают простых истин. Они берут все, что хотят. Ваши люди… — Прошу тебя, — поднял руку Лис, — я знаю, что ты сердит на белых людей, но, как ты мог заметить, мы не одинаковы. — Да, — успокоившись, вздохнул Пес. — Это правда. Я был несправедлив. Как ты сказал, мы сердиты. — Почему ты привез так много винтовок и еды? — поинтересовался Голодный Медведь. — Это очень хорошо с твоей стороны! — Их привез я, но это дар человека по имени Стивен Эвери. Вы знаете его? Он провел зиму с отрядом лакота много лет назад. Женщина же, приехавшая со мной, на самом деле, дочь Стивена Эвери. — Он подождал, чтобы увидеть реакцию на его рассказ. Но Голодному Медведю, казалось, надоели разговоры, и он вместе со всеми начал носить ящики с винтовками. — Это магазинные винтовки? Большинство из нас предпочитают лук и стрелы, но у нас есть и несколько магазинных винтовок. Резкая смена темы дала Лису понять, что имя Стивена Эвери знакомо Голодному Медведю и всем остальным. Вероятно, его старый друг даже догадался, зачем приехала Мэдди, но явно никто не собирался говорить об Улыбке Солнца, во всяком случае пока. Лакоты воспринимали за один раз только одно событие, один предмет и не верили, что многие вещи могут врываться в их жизнь одновременно. Лис слишком хорошо знал их обычаи, чтобы понять, что придет время и Голодный Медведь просветит его. Единственной проблемой было объяснить Мэдди, что надо запастись терпением. Когда разгрузка была закончена, а Уотсон и мулы выкупаны и накормлены. Голодный Медведь предложил Лису подняться с ним на Бир Батт и покурить. Они отошли недалеко от поселка. Костер был еще виден, когда они присели на корточки на скалистом уступе и раскурили трубку Голодного Медведя. Ее конец был сделан из красного камня в форме фигурки медведя, а длинный мундштук из серого, как зола, дерева. Лис понял, что эта простенькая вещица — повседневная трубка его друга, и все же ритуал, в котором участвовали оба, был многозначительным. После того как оба закурили и несколько минут помолчали, Лис спокойно заговорил: — Твой табак хорош, не очень крепок. Голодный Медведь кивнул с закрытыми глазами: — Я смешал его с ивовой корой и медвежьими ягодами. Может быть, еще чуть-чуть листьев сумаха. — Он затянулся и произнес: — Полагаю, на нас идут Синие куртки. Вот почему ты привез столько винтовок. Я догадывался, что это должно случиться после того, как мы убили Длинного Волоса и его солдат на Реке Жирной Травы. Некоторые думают, что теперь они оставят нас в покое, но этого не будет. На место каждого белого, которого мы убиваем, приходит бесчисленное множество других. Они не позволят нам победить. Мы будем наказаны за борьбу за нашу жизнь и свободу. Лис молчал. Он смотрел на Голодного Медведя: бронзовая кожа, грустные черные, гордые глаза. Его недавно заплетенные в косы волосы были обвиты полосками меха. Когда Голодный Медведь протянул трубку Лису, тот подумал, насколько замечательна простая церемония, в которой участвовали оба. Когда мужчины передавали друг другу трубку, они как бы прокладывали мост из мира земного в мир духовный. Как мало белая раса знает о тайнах Вселенной! — Ты не отвечаешь, — заметил Голодный Медведь. — Я думал о том, как мало нам известно об обычаях твоего народа, — честно признался Лис. — Но я тебе отвечу. Думаю, ты прав, хотя по-настоящему не знаю. Мне известно что люди в Черных Холмах очень сердиты на Синие куртки которые были убиты с Длинным Волосом. Глаза Голодного Медведя стали жестче: — Ты знаешь, что это он проложил Воровскую дорогу к нашей священной земле Паха Сапа, которую вы называете Черными Холмами? Я никогда не пойму, почему твой народ должен иметь все, что видит, даже если от этого кто-то пострадает. Белые считают нас дураками. Должно быть, это так, потому что мы с такой готовностью следовали их советам. Много лет мы верили всему, что нам обещали, но белые выполнили только обещание забрать нашу землю. Он опять закрыл глаза. — Мне не нравится это чувство в моем сердце, но его вызвало предательство твоего народа. Кое-кто из племени лакота устал от борьбы. Только немногие из нас продолжают бороться за то, что принадлежит нам с тех пор, как Великий Дух создал наш мир. Слушая высказываемые Голодным Медведем простые истины, Лис чувствовал, что его разрывают вина и смущение. — Я согласен с тобой, друг. Мне очень жаль, что моя раса причинила всем столько зла. Жаль, что я не могу изменить то, что произошло. Индеец положил трубку между ними и посмотрел на безграничное, усыпанное звездами небо. — Ты знаешь Безумного Коня? — Я видел его только один раз, но слышал о нем много историй. — Он великий вождь. Я бы скорее умер, сражаясь рядом с ним, чем стал бы жить по правилам белого человека. — Где он сейчас? Голодный Медведь усмехнулся, блеснув в темноте белыми крепкими зубами. — Он делает тяжелой жизнь белым, которые пытаются украсть у нас Паха Сопа. Как много я понял рядом с ним! Он потратил всю жизнь в поисках тропы истины Великого Пуха. Многие не могут до конца понять эти вещи, пока не становятся старыми, но Безумный Конь знает, что этот мир лишь тень настоящего мира. Он с детства мог попасть в настоящий мир, когда Великий Дух приходил к нему во сне. Лис знал, что именно во сне юноши лакота находят свои имена, становясь мужчинами. — Я слышал, что в детстве Безумного Коня звали Кудрявым, а во сне ему явился танцующий конь, вот он и взял имя Безумный Конь. — Да! — Голодный Медведь был доволен осведомленностью своего друга. — Безумный Конь много знает. Он наблюдал за тем, как сражаются Синие куртки, и много думал о том, как использовать эти знания в битве против них же. Он также узнал, что если до битвы уйдет в настоящий мир через свои сны, то сможет выдержать любые испытания. Великий Дух дал ему особые силы, которые помогли ему командовать нами в тот день, когда мы убили Длинного Волоса и всех его людей. — Безумный Конь — великий воин, — заметил Лис. Ему было трудно думать о том, что крылось за этим, слышать об этой битве на Литтл Бигхорн. Каждый раз, вспоминая об этом, он чувствовал страшную усталость. Ответ убегал от него, а душа не хотела искать его. — Безумный Конь — великий человек, — сказал Голодный Медведь, потом без всяких церемоний взял трубку и встал. — Я рад, что ты приехал к нам. Голубоглазый Лис. Ружья и еда, которые ты привез, нам очень необходимы. Мы благодарны. Когда они вернулись в поселок. Лис небрежно спросил: — У тебя есть жена, друг? — Да. Она боялась, вот я и отослал ее в агентство. Не знаю, что еще сделать. — Он тихо вздохнул и пожал плечами: — Иногда я думаю, что следовало бы взять еще одну жену, но я скучаю по Маленькой Голубке. У нас есть дети. Трудно и подумать, чтобы содержать еще одну жену. Многие мужчины могут справиться более чем с одной, но я не уверен, что смогу, если мы снова соединимся с Маленькой Голубкой. Голодный Медведь остановился у своего типи. Было уже поздно, в поселке было спокойно, и только приглушенное шевеление стада пони, крик совы да вой койота нарушали тишину ночи. Зная, что Мэдди с нетерпением ждет новостей, Лис решил воспользоваться вновь обретенной близостью друга после долгого разговора. — Голодный Медведь… Скажи, есть ли в этом поселке женщина по имени Улыбка Солнца? Воин искоса взглянул на него и поднял клапан своего типи. Внутри можно было видеть спящего человека, а маленькая собачка поднялась, чтобы приласкаться к хозяину. — Я устал. Мы поговорим позже. Надеюсь, ты и женщина с огненными волосами хорошо поспите и проснетесь освеженными. Мгновением позже Лис стоял один в темном поселке. Сначала Мэдди ощутила странный запах. Она медленно открыла глаза, но ей показалось, что она все еще спит. Мягкий коралловый свет освещал какие-то странные предметы и рисунок на недубленой коже. Огонь, окруженный кольцом камней, лишь тлел красными огоньками. Она прижалась лицом к толстому коричневому меху и поняла, что запах исходит от него. Не то чтобы неприятный, но… чуждый. «Я лежу на постели из шкуры буйвола, — думала она, — в индейском типи». Потом она вспомнила, что вечером, устав ждать Лиса, она легла на постель, надеясь, что ни грызуны, ни насекомые не будут ползать по ней, если она закроет глаза. Теперь, наверное, уже середина ночи, кажется, что прошла целая вечность. Где же Лис? Может быть, с ним что-нибудь случилось? При этой мысли сердце ее забилось сильнее. — Ухм-х, — простонал низкий мужской голос. Через мгновение тонкая мускулистая рука обхватила Мэдди за талию и притянула к себе. Радость заполнила ее. Лис во сне обхватил рукой грудь Мэдди и прижался к ее шее: издав еще один удовлетворенный звук, он погрузился в глубокую дремоту. На ее глаза навернулись слезы, когда она увидела сильную, загорелую руку, крепко держащую ее. Все, что она могла сделать, это осторожно повернуться в его объятиях, чтобы не разбудить его. Она тронула его горячие пальцы, прижалась к нему спиной и уставилась на оранжевый свет огня. Это был не сон. Многое было неопределенно, но на сегодняшнюю ночь и этого было достаточно. Это было все. — Меня зовут Сильная, — проговорила женщина лакота на ломаном английском. — Ты иди со мной, потому что я говорить с тобой, — на лице ее сияла гордая улыбка и она добавила: — Сегодня. Уходя с мужчинами охотиться на антилопу, Лис предупредил Мэдди, что к ней может кто-нибудь прийти. Если женщины пригласят ее в свою компанию, чтобы она не оставалась одна в типи, то это хороший знак, и она не должна их отталкивать. Однако, добавил Лис, она не должна их спрашивать об Улыбке Солнца. Это она должна предоставить ему. — Откуда вы знаете английский? — спросила она Сильную, выбираясь с ней из типи на солнечный свет. — Я оставаться в… агентство долгое время. Я хочу, чтобы ты знать, что белые говорят обо мне. Я просить женщину в агентство учить меня говорить слова, — Сильная приветливо улыбнулась Мэдди, потянулась было к ее руке, но отпрянула. — Пойдем. Я показать тебе нашу жизнь. Вскоре Мэдди работала вместе с женщинами поселка. Сначала Сильная дала ей освежающий напиток. Чистая холодная речная вода, смешанная со свежими листьями мяты, была очень вкусной, Мэдди выпила ее залпом и улыбнулась своей новой подруге. Она увидела, как некоторые женщины соскребали шерсть со шкур, распятых на земле другие мылись в реке мылом, которое Сильная назвала хай-папайя. Сильная вместе с Мэдди, несколькими женщинами и детьми отправились выкапывать корни тинпсилы, растения, изобильно растущего в тени Бир Битта. Выкопав корни, женщины перевязывали их пучками и вешали на грабли, чтобы высушить по возвращении в поселок. Сильная объяснила, что корни можно есть сырыми, варить в супе или насушить на зиму. Сезон ягод и фруктов уже прошел, отошли земляника, вишня, дикая смородина, но колючие груши только начали поспевать, и Сильная сорвала одну, чтобы дать Мэдди попробовать. Ярко-красные плоды сверкали, как бриллианты, на колючем дереве и имели превосходный вкус. Когда солнце высоко взошло в лазурно-голубом небе, Сильная, Мэдди и все остальные с руками, полными пучков тинпсилы, отправились в поселок. Хотя Мэдди вспотела и испачкалась, ей доставляло удовольствие чувство товарищества, возникшее при совместной работе. Конечно, было бы очень приятно еще и говорить на их языке, иметь имя, говорящее в ее пользу, и носить мягкую свободную одежду из оленьей кожи, украшенную по ее вкусу. Белые женщины редко работали вот так, вместе, и поэтому не могли наслаждаться разговором, смехом и симпатий, сопровождавшими совместно выполняемую работу. — Я много узнала о вашем народе, который мне нравится, — сказала она Сильной, слегка краснея. — Хорошо, что ты можешь узнать, — ответила та, когда они подходили к поселку. — Многие из вашей расы смотрят на нас свысока. Они думают, что это мы должны узнавать. — Я сожалею, что мой народ никак не оставит вас в покое, — открыто призналась Мэдди. — Все изменилось. Они перебили всех буйволов, которые были нашим… средством пропитания. — Сильная печально улыбнулась, найдя слова. По мере того как шло время английский возвращался к ней с большей легкостью. Мэдди внимательно слушала объяснения Сильной, как женщины пытались приспособиться к жизни без буйволов или, по крайней мере, с гораздо меньшим их количеством. Теперь, когда белые истребили миллионы буйволов, когда-то гремевших копытами по прерии, лакоты стали довольствоваться оленем, антилопой и даже шакалом. «Когда-то, — сказала она, — работа женщины заключалась в бережном использовании каждой части буйвола, кроме потрохов. Ничего не пропадало. Использовались не только мясо и шкура, но и ребра, которые становились санями и игрушками, рога, из которых вырезались ложки, из оболочки желудка делали мешки для воды, а из копыт варили клей». — Мы относились к буйволам с уважением, — продолжала Сильная, — и убивали лишь столько, сколько нам действительно было нужно, как раз как рассчитывал Великий Дух. Мэдди опустила глаза, стыдясь за расточительный грабеж белых. Никто больше об этом не говорил, но печаль перемены витала в воздухе. Жизнь стала не такой, какой была с создания мира, и все, казалось, понимали, что возврата нет. — Вы знаете, как они делают еду, которой очень гордятся? — возбужденно прошептала Медди Лису, когда они направились к мулам и Уотсону. Повозка стояла в нескольких сотнях ярдов от поселка, но она все-таки говорила как можно тише, боясь, что кто-то подслушает и обидится. Ей не терпелось поделиться с Лисом всем, что она увидела и узнала. Наконец, когда они вычистили Уотсона и Лис смог слушать ее внимательно, слова так и полились из нее. — Сильная назвала это «хаш», но это не похоже на обычную смесь из мелко нарезанного мяса и овощей. Они разрубают кости и варят их до мягкости, пока жир не всплывет на поверхности. Затем снимают жир и жарят на нем сухое мясо, отбитое специальным каменным молотком, добавляя туда немного вишневых косточек. Каков рецепт? Растопленный жир они смешивают с этим мясом. Сильная сказала, что если этот «хаш» правильно приготовить, он станет жестким и может долго храниться! Мэдди высунула язык и скорчила гримасу, чтобы дать Лису понять, что она об этом думает. Он засмеялся, поглаживая Уотсона по шелковистому боку. — Вы говорите о васна, а это считается настоящим деликатесом. — Он погрозил ей пальцем, насмешливо упрекая: — Ваши новые друзья, конечно, думали, что оказали вам огромную услугу, передав вам этот рецепт, так что держите ваше мнение при себе! — О, я бы ни за что не задела чувства Сильной. Какой замечательный был у меня день! После работы все женщины купались в ручье, и это было очень забавно! Они смеялись, брызгались и играли, как рыбы, и я тоже вместе с ними. Это было замечательно! — Я верю, — сухо произнес Лис. Мэдди покраснела. — Я понимаю, но сразу трудно изжить все свои привычки. — Она замолчала, думая о той спокойной работе, которая наполняла вторую половину дня для женщин. В жаркое время дня весь поселок расслабился, некоторые дремали, женщины занимались изготовлением мокасин или вышивали бисером. Мужчины либо отдыхали, либо мастерили стрелы и другие военные приспособления. В воздухе всегда висело ожидание войны. — Что вы делали сегодня? — спросила Мэдди. — Я думала, вы вернулись в наш типи. — После охоты Голодный Медведь и я вместе с несколькими мужчинами распаковывали винтовки, и я показывал, как их заряжать. Их почти шестьсот воинов, так что ружей на всех не хватит, но и это поможет им. Выпрямившись, Лис взглянул на прерию живыми голубыми глазами и тяжело вздохнул. — Разумеется, их всех ждет конец. Вероятно, откладывать его не имеет смысла. У Мэдди заболело сердце при мысли, что эти люди обречены. Ей не терпелось сменить тему. —Лис? — Гмм? — на его лицо вдруг легла усталость, и он, прислонившись к повозке, провел рукой по ее руке. — Сегодня я видела совершенно необычную женщину. По крайней мере, я думаю, что это женщина. Так должно быть оно и есть, потому что ее звали «Женское Платье» и она помогала другим женщинам делать хаш… но у нее был грубый голос и широкие плечи. Смех Лиса остановил ее. — Вы прелестны. Женское Платье купалась со всеми остальными? Она или, точнее, он — то, что народ лакота называет «винтке». Таких мужчин, как Женское Платье, также много и среди белых, но они вынуждены делать вид, что они не такие, какими родились. У индейцев удивительная философия насчет винтке. Они верят, что каждому мужчине его судьба открывается Великим Духом во сне примерно в то время, когда мальчики становятся мужчинами. Если некоторые мужчины ведут себя, как женщины, это принимается как должное, и они занимают свое место среди людей. Облака на западе потемнели и скучились. Лис, наблюдая за ними, прикрыл глаза и продолжал: — Винтке помогают женщинам, когда все мужчины отлучаются. Часто они ухаживают за ранеными. Мне кажется, я встречался с Женским Платьем несколько лет назад. Кто-то заговорил о нем, и я ожидал увидеть женщину, услышав это имя. Насколько я помню, он был другом детства Безумного Коня, которого тогда называли Кудрявым. Кажется, они и остались друзьями. — Лис улыбнулся. — Люди лакота в основе своей питают уважение к Богу. Они не высмеивают его созданий. Мэдди слушала с широко открытыми глазами. — У индейцев поразительный дар жить! — воскликнула она. — Как они мудры! — Мы можем многому у них поучиться, — согласился он, — но не возводите их всех в святые. Они такие же люди, как и мы. Он замолчал, поняв, что ей трудно воспринять его слова. Тут все для нее в новинку, неудивительно, что она заворожена. — Вы счастливы, не так ли? — Очень! — Мэдди одарила его сияющей улыбкой. — Трудно поверить, что вы и есть та самая чопорная благопристойная леди, которую я встретил несколько недель назад. Лис медленно провел кончиком пальца по ее тонкой руке. — Я никогда не была чопорной, — слабо запротестовала Мэдди. — Конечно же были, дорогая моя мисс Эвери! — Он снова взглянул на облака и вдохнул аромат ветерка. — Думаю, собирается гроза. Вернемся в поселок. — Сначала можно спросить об одном человеке? Отводя мулов и Уотсона под деревья, Лис оглянулся через плечо: — Я слушаю, милая. От этого небрежного ласкового обращения сердце Мэдди встрепенулось. Следуя за ним по пятам, она описала женщину, которую видела ночью, сразу же после их появления в поселке. — Она сумасшедшая, как вы думаете? Я снова видела ее сегодня, и она выглядела такой же страшной, как и тогда. Почему никто не поможет ей? Под всей этой грязью оказалось хорошенькое личико, и я могу поклясться, что руки и ноги у нее расцарапаны и она втирала в раны грязь или еще что-то! Может быть, в волосах у нее полно вшей, но, когда мы сегодня купались, она лишь сидела на берегу и смотрела на нас. — Мэдди остановилась, чтобы перевести дух, и продолжала: — Она нуждалась в мытье больше всех остальных, вместе взятых, но не мыла даже лица, и никто, кажется, не обратил на это внимания. И не говорите мне, что она винтке, потому что совершенно очевидно, что это женщина! — Что вы, мисс Эвери, хотите этим сказать? — поддразнил ее Лис. Скользнув рукой по талии Мэдди, он усмехнулся, сжал ее и ласкающе провел пальцами по ее бедру и ягодицам. — Вы это имеете в виду? — Прекратите и ответьте мне! — с насмешливой суровостью отрезала она. Вечерний воздух донес до них запах варящегося мяса, и Лис вдруг понял, что отчаянно голоден. — Женщина, которую вы описали, очевидно в трауре, — объяснял он, ведя Мэдди в поселок. — Так ведут себя жены пакета, потерявшие мужей. Это нормально, поэтому никого не взволновал ее внешний вид. Молодые вдовы причитают, калечат себя и примерно год валяются в собственных нечистотах. — Что? — в ужасе перебила его Мэдди, — но это так… так негигиенично! Не успел Лис развить эту тему, как его внимание было отвлечено облаком пыли, быстро движущимся по прерии. Наконец он смог различить коня и всадника, мчащегося, как ветер, с юга к поселку. Приближающийся индеец ехал без седла и размахивал копьем. Темные волосы летели за ним, как знамя. Жители поселка тоже заметили всадника. Раздавались крики приветствия, люди выбегали из своих типи и бросались к нему навстречу. — Что происходит? — спросила Мэдди с любопытством. — Кто это? Вы знаете его? Он опасен, или это важная персона? — Можно сказать и так, — загадочно ответил Лис. — Это Безумный Конь! Глава 18 7 августа 1876 года Всем было интересно увидеть, какую добычу привез Безумный Конь с Паха Сапа, священных холмов, захваченных ныне белыми. Однако, соскользнув со спины своего пегого коня, он послал деревенских глашатаев за детьми и не стал разговаривать со взрослыми. Лис с Мэдди попали в толпу, ринувшуюся к реке навстречу великому воину племени оглайла. Он снял мешки со спины коня и спокойно напоил его. Мэдди увидела, что Безумный Конь не так уж велик ростом, как она ожидала от великого воина и героя. Едва достигая среднего роста, он был стройным, гибким, с темными волосами, скорее каштановыми, чем черными, острым носом и черными глазами, настороженными и живыми, несмотря на то, что он провел в пути весь день. На одной щеке у него была нарисована молния, на другой — град. Единственное пятнистое перо орла, воткнутое сзади в волосы, заменяло бесчисленные перья, которыми он имел право украситься по количеству пораженных им в битвах врагов. На шее у него висел боевой свисток, сделанный из кости орлиного крыла. Мэдди была поражена его осанкой, полной достоинства. Весь его облик свидетельствовал о высокой доблести этого человека. Он нес на своих плечах огромное бремя, но мужество и сила Безумного Коня, по-видимому, были неисчерпаемы. Лис, стоявший недалеко от Мэдди, произнес словно про себя: «Необыкновенный человек». Дети подходили ближе, и Безумный Конь, улыбаясь, поднял два кожаных мешка, лежавших рядом с винчестером, дубинкой и искусно сделанным луком и колчаном со стрелами. Он развязал мешки и открыл их. Изумленная толпа увидела, что они наполнены виноградом, который он привез детям. Маленькие ручки ныряли в мешки за угощением, соблюдая сдержанность, чтобы не показаться жадными перед этим удивительным человеком, который своей упрямой отвагой поддерживал дух всего племени. Сильная, новая подруга Мэдди, подошла к ней. — Он теперь еще больше любит детей, потому что его собственная дочь умерла, — сказала она. Мэдди удивленно посмотрела на нее. — Как печально! Что же с ней стряслось? — Одна из болезней вашей расы. — Нахмурив лоб, она пыталась вспомнить слово. — Холера, да? Так печально, но горе только укрепило волю Безумного Коня бороться против белых. Горе еще больше сблизило его с женой — Черной Шалью. — Сильная кивнула в сторону женщины, стоящей в ожидании снаружи типи Безумного Коня. Мэдди узнала ее, она была среди женщин, готовивших хаш. Ее удивило, что Безумный Конь — семейный человек. — Мать Черной Шали тоже живет в их типи. Они обе заботятся о своем мужчине. Мэдди поймала себя на том, что ей хочется больше узнать об этой стороне жизни Безумного Коня. — Его дочь была молодой, когда умерла? Как ее звали? — Ее звали Устрашающая. Мне кажется, что так ее назвал Безумный Конь. Когда смерть забрала ее, она была в том возрасте, когда девочку легче всего любить, Безумный Конь был отличным отцом. Он слышал ее первые слова, с восхищением наблюдал, как она училась ходить, а потом учил ее танцевать. Сильная уселась под деревом, ожидая, когда утихнет суета, и Мэдди присоединилась к ней. Сильная рассказала историю о том, как Безумный Конь вернулся в поселок из рейда против белых. В его отсутствие поселок перебрался из местечка близ реки Литтл Бигхорн на склон у реки Языка. Он с воинами пришел им вслед и узнал, что Устрашающая заболела и умерла еще до переезда поселка. — Как давно это было? Сильная пожала плечами. — Я узнала о вашем времени, только живя в агентстве. Это было в то время, которое вы называете летом, когда Длинный Волос и его Синие куртки проложили Воровскую дорогу к Паха Сапа. Думаю, горе помешало Безумному Коню продолжать сражение, чтобы не дать Длинному Волосу захватить наши священные земли. — Экспедиция Кастера на Черные Холмы была в 1874 году, — сказала Мэдди. — Два года назад. — Мрачное время для нас, — ответила Сильная. — Безумный Конь, когда узнал о смерти Устрашающей, заставил своего отца сказать ему, где могила девочки. Это было далеко, в опасном месте, рядом с Гнездом Ворона, но он все равно отправился туда. Найдя через два дня могилу, Безумный Конь раскопал ее и улегся рядом с Устрашающей. Она была крошечной, завернутой в шкуру буйвола… Так он пролежал три дня и три ночи… Глаза Мэдди наполнились слезами. — Очень печальная история. Опять пожав плечами, Сильная сказала: — Да, но это сделало Безумного Коня еще более великим человеком. Он никогда не стремился к власти, а только сражался за свой народ. Каждый удар, который он переносил, как мужчина, делал его сильнее, степеннее и все более яростным и решительным в его бесстрашных действиях против белых. — Сильная откинула масляно-мягкую шкуру буйвола и добавила: — Как видишь, Безумного Коня понять не легко. Но я не знаю, что было бы без него не только с нами, людьми племени оглайла, но и с другими из племен ла-кота и чейенна. Любой, кто хочет сражаться, а не смиренно уступать белым, может присоединиться к Безумному Коню. Он делает чудеса… Мэдди нравилось жить с Лисом в уютном типи, особенно она любила часы, когда спускалась ночь. Она с удовольствием занималась хозяйством: следила за одеждой Лиса, доставала провизию и готовила еду, поддерживала порядох. Вот и теперь они только что закончили ужин из сушеного мяса и колючих груш, которые ей принесли женщины, вернувшиеся из прерий, и теперь Мэдди пересказала Лису, лениво лежащему на постели, свой разговор с Сильной. Лис слушал спокойно и чуть иронично улыбнулся, когда она повторила слова Сильной: «Он делает чудеса…» — Да, чудеса, — задумчиво согласился Лис, — но, боюсь, даже чудеса Безумного Коня не могут сдержать армию. Слишком много в ней солдат. — А как же его набеги на Черные Холмы? А что, если армия не сможет найти Безумного Коня и его людей? Лис погладил рукой мягкий, ласковый мех буйвола. — Эти набеги и досаждают белым больше всего. Думаете, Безумный Конь действительно может что-то изменить, захватывая время от времени с вьючных мулов рулоны ткани для летних гамаш или бисер для мокасин? Это все только видимость борьбы. Люди устали от походов. Они хотят отдохнуть от борьбы, но Безумный Конь не знает отдыха. — Голубоглазый Лис, — послышался спокойный голос за поднятым затвором их типи. Мэдди приподнялась и пригласила Голодного Медведя войти. Он извинился за вторжение и сообщил, что важные воины собираются в Большом типи для совета, чтобы встретиться с Безумным Конем. Лиса приглашают присоединиться. — Но если он так ненавидит белых, небезопасно ли вам появляться там? — тревожно спросила Мэдди, когда Лис перевел ей слова Голодного Медведя. Лис с готовностью поднялся, провел рукой по волосам и поправил одежду. — Безумный Конь слишком умен, чтобы наказывать меня за грехи моей расы. Один из его лучших друзей в течение многих лет — белый разведчик Фрэнк Грауард. Не думаю, что я должен бояться. — Я уже спрашивал Безумного Коня. Он сам предложил, чтобы ты пришел, когда мы рассказали ему, что ты жил в городе, который называешь Дидвудом, — сказал Голодный Медведь, шагая с Лисом к Большому типи. — Он надеется, что ты сможешь помочь нам решить, как заставить твой народ покинуть Паха Сапа. Лис промолчал, хотя ему очень хотелось найти легкое решение этой задачи. Но Безумному Коню лучше знать. Над головой ярко светила полная луна, бросая свой отблеск на бесчисленные типи в тени Бир Батта. Лису вдруг вспомнилась другая ночь, не столь уж давняя, когда его тоже вызвали из палатки на совет. Холод пробежал по его шее, когда на память ему пришли офицеры, собравшиеся на бивуаке Джорджа Армстронга Кастера, и сам Кастер, его прилизанные длинные волосы, намазанные коричным маслом, и короткая борода, оттененная алым шейным платком. «Я не принадлежал к ним, мне не следовало быть там», — думал Лис, глядя на свои мягкие штаны из оленьей кожи и мокасины, которые утром ему дал Голодный Медведь. Они приближались к Большому типи, в ночном воздухе слышались возбужденные голоса. «Но, если я не принадлежу к белым, могу ли я претендовать на право быть одним из этих людей? Может, мне следует быть заодно с лакота и рискнуть ради них жизнью». Он не успел найти ответа на эти вопросы, так как появился Пес с двумя мужчинами и провел Лиса в Большой типи. В Большом типи было жарко, воздух был тяжелым из-за дыма костра, табака и ароматических трав, подброшенных в огонь. Церемония курения трубок подошла к концу, и мужчины сидели молча, словно отыскивая в своих сердцах слова истины, Лис почувствовал себя почти бестелесным. Ему казалось, что все вокруг происходящее — не реальность, а сон. Он был свидетелем действа, теперь почти потерявшего свое былое значение и похожего теперь больше на ритуал, который индейцы исполняли в агентствах без какой-либо цели. Индейцы в агентствах мало размышляли о своей судьбе, но здесь, сегодня вечером эти люди гордо цеплялись за свое право принимать решения относительно своего будущего. Племенное сознание, лежащее в основе их общественной жизни и поведения, позволяло им жить гармоничной жизнью: совет принимал решения по всем вопросам жизни поселка, и люди подчинялись этому решению. Сидя среди индейцев, Лис с пренебрежением думал о жадных, необузданных белых и о хаосе, создаваемом ими и царившем в таких местах, как Дидвуд. Он думал о том, как глупы белые, когда они воображают, что они более цивилизованны, чем эти люди, заполнившие Большой типи Безумного Коня. — Я видел их, — произнес наконец Безумный Конь ровным голосом. Его лицо, утомленное, тревожное, было сосредоточенно. — Я пытаюсь подавить ярость, когда думаю о них, копошащихся на склонах холмов Паха Сапа, как стая шакалов. Я стоял высоко над ними на вершине каньона и смотрел, как они вырубают деревья и превращают лес в болото со всеми нечистотами. Это осквернение Священной земли. Я хотел их всех уничтожить. Мне захотелось стать лесным пожаром, а они чтобы были полевыми мышами…— Его черные глаза встретились с глазами Лиса, и он добавил: — Но истина заключается в том, что они — пожар, а мы — мыши. Разве не так, Голубоглазый Лис? У Лиса закружилась голова, когда в его сторону повернулись головы всех, находящихся в типи. Дым слезил ему глаза, а сердце терзали самые противоречивые чувства. — Я всего лишь один человек из них. Я знаю слишком мало, чтобы предложить весомое мнение. — Разве ты нам не друг? — настаивал Безумный Конь. — Да, я ваш друг. — Он привез нам много винтовок, — напомнил Пес своему другу детства, — на тот случай, если Синие куртки нападут на поселок. Я не хочу сидеть здесь, как кролик, затравленный собаками, и ждать, когда Синие куртки ударят по нашему поселку. — Его голос повысился: — Разве мы только что не одержали над ними великую победу? Они думали, что мы разбиты и им осталось лишь въехать верхом на нашу землю, окружить нас и убить, как покорных пятнистых буйволов с длинными рогами, но они недооценили нас. Они недооценили нас! Лис знал, что пятнистые буйволы с длинными рогами были всего лишь коровами, которых агентства пытались навязать индейцам, как дополнительный источник мяса. Но скот был источником неприятного запаха, и индейцы считали, что и мясо их нечисто, и потому всячески избегали коров. Лисом снова овладел приступ неловкости, когда он понял, что склонен колебаться между двумя мирами, — белых и индейцев, и по мере того, как насыщался атмосферой Большого типи, его неуверенность возрастала. Как бы хорошо они к нему сейчас ни относились, он не мог забыть, что всего несколько недель назад он охотился на этих самых людей с Седьмым Кавалерийским полком под командованием Джорджа Армстронга Кастера. Он был также и жителем Дидвуда, которых Безумному Коню хотелось уничтожить как бешеных шакалов. Лис взглянул на свою обнаженную руку и сравнил ее с рукой Голодного Медведя. Его рука была рыжевато-коричневой от густого загара, рука же друга — густого цвета красного дерева. Двое мужчин отличались друг от друга так же, как буйвол и корова. Зачем притворяться, что дело обстоит иначе? Говорил Пес. В уважительной атмосфере Большого типи воины соблюдали очередность, внимательно выслушивая мнения всех, прежде чем определить общее мнение племени. — Мой друг, — обратился Пес к Безумному Коню, — ты должен понять, что тебе бессмысленно и дальше совершать набеги на Паха Сапа. Синие куртки пристыжены нашей победой над Длинным Волосом и его людьми. Они ищут повода, чтобы ответить нам тем же. Если вы ударите по ним без всякой причины это даст им еще один предлог нарушить Ларамийский договор и открыто отобрать у нас Паха Сапа. Они скажут, что мы не заслуживаем права владеть столь ценной землей. Они скажут, что мы — дикари. Тело Безумного Коня напряглось, и его черные глаза сверкнули. Нарушая этикет, он заговорил, когда Пес замолчал, чтобы перевести дух: — Я не могу считаться с тем, что скажут белые и какие шутки они сыграют с нами! Когда я даю слово — я его выполняю, но белые и понятия не имеют о слове чести! Все их слова — ложь и обман! Ты хочешь, чтобы я стал думать так же, как они, даже если это означает, что я предаю все, что я считаю правильным? Гнев и разочарование взяли верх над обычно достойной манерой Безумного Коня. — Мне больше известно об обычаях белых, чем хотелось бы. Я изучал их, чтобы одержать над ними победу в битве. — Его голос снова стал спокойным: — Я не запятнаю наши обычаи мыслями об их обычаях. Я могу поступать только справедливо и делать то, что видел в настоящем мире. — А как же безопасность народа здесь, в этом поселке? — настаивал Пес. Безумный Конь промолчал, а лицо Пса стало более грозным: — Ты уже не в глупом возрасте необузданного молодого воина! Ты должен думать о людях и не доставлять им лишних тревог — ведь ты принадлежишь им! Потом говорили и другие, но их голоса стирались в голове Лиса. Он видел и знал, что и все остальные видели то же, что и он: Безумный Конь не свернет с намеченного им пути. Он будет до смерти сражаться за то, что считает правильным для народа лакота. Мэдди разбудил оглушительный гром грозы. Капли дождя забарабанили по покрытию типи, и этот степенный, музыкальный звук неожиданно принес успокоение. Угрожавшая весь вечер буря наконец разразилась. Мэд. ди решила сначала, что уже середина ночи, но потом вспомнила, что, решив просто немного отдохнуть, легла рано, не дождавшись Лиса. Но где же он? Гром грянул снова, словно прокатившись по прерии, чтобы столкнуться с Бир Ваттом взрывом серебристого света. Дождь сильнее стучал по типи, капли пробивались сквозь завесу дыма и шипели, испаряясь в раскаленных угольках ночного костра. Мэдди содрогнулась и натянула до подбородка буйволиное одеяло. Она чувствовала себя сейчас более потерянной и одинокой, чем тогда, когда прокралась в повозку Лиса, когда он покидал Дидвуд. В детстве она боялась грозы, а детство, оказалось, было не так уж далеко. «Моя мама не узнала бы меня, — печально думала она. — Да что мама… Я сама не узнаю себя!» Наконец, под порывы дождя, траурный вой ветра, с нетерпеливо бьющимся сердцем Мэдди снова заснула. Лис, наклонив голову, вошел в типи. С его волос и бороды стекали капли воды. Он был зачарован видом Мэдди, спящей под шкурой буйвола. Даже Безумный Конь заметил белую женщину с огненными волосами, приехавшую с Голубоглазым Лисом: он упомянул о ней, когда они остались одни после окончания совета. Имя, которым назвал ее Безумный Конь, было новым для Лиса. Он не мог с уверенностью утверждать, придумал ли его сам Великий воин или повторил его вслед за кем-то из жителей поселка. Каков бы ни был источник, имя как нельзя более подходило Мэдди, особенно сейчас, когда она лежала с разметавшимися поверх меха волосами, обрамляющими ее изысканное лицо, в мерцающем свете красных угольков костра. — Огненный Цветок, — прошептал Лис, нежно любуясь ею. Сегодняшней ночью «Мадлен Эвери» казалась столь же отдаленным понятием, как и «Дэниэл Мэттьюз». Даже простое упоминание его имени бросило Лиса в жар. Он начал срывать свою мокрую одежду, борясь с болью, терзающей и отравляющей его жизнь. Лис подошел к Мэдди, как утопающий к спасительному берегу. Его тело было влажным, озябшим, напряженным. Он скользнул под одеяло, притянул ее к себе и вдохнул запах полевых цветов, исходящий от ее роскошных огненных волос. На ней была надета одна из его рубашек, Лис сорвал ее и обнял Мэдди. Сначала Мэдди была напугана неистовостью его ласк, но вскоре страх прошел под действием ее ответного желания. Она обхватила руками его плечи и спину, но по сравнению с ним была настолько легкой, что казалась бестелесной. Одной рукой он ласкал ее грудь, а другой притянул к своему холодному телу. Мэдди сгорала от нетерпения, напрягшись для сближения с Лисом, грудь ее набухла, и каждая частичка тела была напряжена и полна страстного желания. Рука Лиса пробежала по стройной фигуре Мэдди, словно выточенной из слоновой кости, бледной и сверкающей на фоне его загорелого тела. Она была гладкой и упругой, с розово-золотистыми волосками в низу живота и ярко-розовыми сосками. Правда, то там, то здесь были разбрызганы веснушки, но при сияющем свете казалось, что шея, щеки, грудь и бедра Мэдди усыпаны искрами огня. Лис подумал, что это самая великолепная женщина, которую он когда-либо видел. «Огненный Цветок…» — В его голосе звучали каприз и глубокая страсть, и, прежде чем Мэдди смогла усомниться в его чувстве, он стал целовать ее, и она погрузилась в море чувственного удовольствия. С каждой секундой он становился все более жадным, и она встречала его поцелуи с такой же жадностью. Мэдди не заметила, когда любовная игра с Лисом перешла опасную черту. Сначала некоторая грубость его прикосновений заставляла ее трепетать и давать выход своему, сдерживаемому ею пылу. Их прерывистое дыхание смешивалось с сильными порывами ветра и дождя. Мэдди покраснела, она почти вонзала ногти в спину Лиса, когда они целовались и ласкали друг друга, а их потребность в большем все возрастала. Рука Лиса запуталась в гриве ее мармеладных волос, и он держал их, обвив вокруг своего кулака. Мэдди не могла пошевелить головой, и она предприняла энергичную попытку освободиться. Именно тогда ее кольнула какая-то тревога. Чувствовалось, что Лис целует ее как-то… отстраненно, и его потребность в ней не созвучна с его желанием. Ее первый протест заглушили поцелуи его сильных губ. Она смутилась, но все еще была возбуждена, все еще хотела и любила его, хотя сознавала, что что-то изменилось. Теперь он лежал на ней, а Мэдди была распластана под ним, как бабочка под стеклом. Гнев поднимался в ней, гнев и оскорбление, но в глубине души она понимала, что что-то рвется внутри Лиса и исход, может быть, зависит от ее поведения в этой ситуации. Она пыталась протиснуть руки под его грудь, чтобы оттолкнуть его, но остановилась. Лис поднял голову, и на какой-то миг их взгляды встретились. В глубине изумрудных глаз Мэдди, сверкающих горько-сладкой любовью, смелостью и нежностью, Лис увидел собственное отражение. В течение нескольких недель он чувствовал себя запятнанным, терзался неуверенностью и виной. Он казался чужим самому себе, но теперь в глазах этой женщины он увидел знакомого человека. Возврата не было: Лис изменился навсегда в тот день на Литтл Бигхорн, но оставался цельным и нужным другим. Мэдди любит его, и это очень много значит. Лис немного приподнялся, и Мэдди смогла вздохнуть. Рука, сжимавшая ее волосы, теперь ласкала их. Нежные поцелуи возбуждали ее затылок, впадинку шеи, внутреннюю сторону ее рук, грудь, виски. Когда наконец он встретился с ней взглядом, она заметила, что в его глазах блестят слезы. — О Лис, — вздохнула она и прикоснулась рукой к его бородатому подбородку. Потом, отдыхая после медленного, сладостного занятия любовью, Мэдди прижалась щекой к вьющимся волоскам на его груди и, мигая, загнала назад слезы, обжигавшие ее глаза. «Ну как ей убедить его поделиться с ней своей проблемой? Можно ли то, что мучает его сердце, рассеять и отогнать, если только он произнесет эти слова вслух?» Она сейчас чувствовала себя ближе к нему, чем когда-либо, и все же между ними стояла огромная преграда, разрушить которую мог только Лис. Мэдди могла помочь ему, если бы только он раскрыл ей свою душу. — Мэдди, — прозвучал хриплый голос Лиса под барабанную дробь дождя, который не прекращался, хотя гроза прошла и ветер стих. Она оперлась на локоть и любовалась Лисом, лежащим на спине на меховой постели. На его точеном лице играли мерцающие отблески затухавшего костра, и, хотя он отдыхал, Мэдди чувствовала, насколько напряжено его тело. Неужели он наконец решился довериться ей? Улыбнувшись, она провела пальцем по краю его выгоревшей на солнце бороды. — Вы позвали меня? Он небрежно улыбнулся ей, но эта улыбка не изгладила боль в его глазах. — Я должен сказать вам… — Да? — Мэдди наклонилась ближе, сосредоточив во взгляде всю свою любовь. — Я не могу объяснить, что двигало мною, когда я был таким… грубым. Если я когда-нибудь снова обойдусь с вами подобным образом или даже буду кричать на вас, советую вам уйти от меня и никогда не возвращаться! Лис взял ее за подбородок, думая, что не заслуживает такой преданности и терпения. — Я никогда раньше не обращался с женщинами так дурно, хотя, могу смело обещать, что это никогда больше не повторится. Мэдди была разочарована. Вместо того чтобы поделиться с ней своими чувствами и проблемами. Лис обсуждал свое поведение, продолжая держать ее за руку. — О, не беспокойтесь обо мне, Лис, — произнесла она, заставив себя весело улыбнуться. — Я не беспомощна! Может быть, я гораздо слабее вас физически, но я находчива. Я бы нашла способ остановить вас! Лис, усмехнувшись, потер глаза. — Держу пари, что это так! Ну что ж, теперь, когда этот камень упал с моей души, мне бы хотелось закрыть глаза и заснуть мертвым сном. Я забыл, что эти советы могут продолжаться часами, в курении, разговорах и снова в курении и разговорах. — Он зевнул: — Поспим, что ли, Огненный Цветок? — Что значит «Огненный Цветок»? — осведомилась Мэдди, игриво пожав плечами. Он приоткрыл один глаз. — Кажется, так вас назвали люди лакота. Не каждый день среди них появляется женщина с огненными волосами! Ну, а теперь давайте ложиться. Уже почти рассвело. Положив голову на его согнутую руку, Мэдди обратилась к нему: — Лис? — Что? — Мы когда-нибудь поговорим о настоящей причине? Он слегка напрягся. — Вы имеете в виду Улыбку Солнца? — Нет, не это, — сказала она, почувствовав себя виноватой за то, что в этот вечер совсем не думала об Улыбке Солнца. — Я знаю, что вы сразу скажете мне, когда о ней станет что-нибудь известно, и понимаю, что на это нужно время. — Она глубоко вздохнула: — Я говорю о вашей тайне. О тени, которая преследует вас. Именно поэтому у вас такое настроение, и вы только поэтому так поступили со мной. Вы не можете по-прежнему убегать от этого. Лис, что бы это ни было. Вы должны смело посмотреть этому в лицо, и… Он открыл глаза иуставился на Мэдди своими чистыми, голубыми, как океан, глазами. Это заставило ее замолчать на середине фразы. — Я знаю, — просто сказал он. — Знаете? — Мэдди задохнулась слезами. — Я не так глуп, как притворяюсь, милая. Я знаю, о чем вы говорите, и даже больше. Если вы еще потерпите, думаю, я сделаю еще несколько шагов в битве с моими демонами. Улыбнувшись, увидев радость на ее лице, Лис снова закрыл глаза и добавил: — Но сначала мне надо отдохнуть. Ложись, женщина! Широко улыбнувшись, она подчинилась. Глава 19 8-9 августа 1876 года Утро было прекрасным. Лис встал рано, несмотря яа свои ночные протесты против разговоров. Он шепнул сонной Мэдди, что собирается поплавать с Голодным Медведем, а может быть, и поохотиться на другой стороне Бир Батта. Она с закрытыми глазами сонно поцеловала его и сноза погрузилась в сон. У племени лакота был обычай: вождь на рассвете подходил к каждому типи и криком «Ко-о-о!» давал знать, что начался новый день. Когда племя кочевало, люди проворно поднимались, но в такое время, как сейчас, можно было и не столь рьяно подчиняться взывающему. Мэдди дважды услышала зов за затвором своего типи и все же продолжала дремать, и с улыбкой думала об имени, которым назвал ее Лис. Огненный Цветок! Имя было настолько красиво, что она боялась надеяться, что лакоты действительно сделали ей такой прелестный подарок. Наконец к типи подошла Сильная и позвала свою новую подругу: — Огненный Цветок! Ты больна? Мэдди приподнялась на корточки и отодвинула затвор типи. — Так это правда? У меня новое имя! Сильная улыбнулась: — Тебе оно нравится? — Это самое замечательное имя, которое я когда-либо в жизни слышала! — Все восхищаются твоими волосами. Люди не могли не дать тебе имя в честь твоих волос, прекрасного лица и фигуры, все говорят, что ты красива, как цветок, а волосы у тебя похожи на огонь. Лучше я объяснить не могу. — Вдруг она встревожилась: — А может быть, ты хотела бы имя, которое прославляло бы твой ум? Ты не обиделась? — Конечно же нет! Я никогда и не мечтала, что буду принята твоим народом и даже заслужу имя. Я высоко ценю это. Я польщена. Сильная вежливо кивнула и замолчала. Она явно не понимала, почему Мэдди находится все еще в типи, хотя пришло время войти, но хорошие манеры удерживали ее от прямых расспросов. — На берегу ручья выросла новая земляника, — сообщила она. — Обычно в такие жаркие дни ее много. Женщины только что заметили ее, она краснеет в траве после дождя. Мы идем собирать ее. — Если я потороплюсь и оденусь, можно мне пойти с вами? — А почему я здесь, — посмеиваясь, ответила Сильная. — Не торопись, не нужно. Ягоды растут для всех нас. Накинув рубашку и с трудом влезая в потрепанное красное ситцевое платьишко, Мэдди поинтересовалась: — А как на вашем языке будет «земляника»? — Вазустека, — ответила Сильная, наблюдая с интересом, как подруга пытается одеться без посторонней помощи. — Ва-зу-сте-ка! — медленно повторила Мэдди. — Мило! — Ух!.. — не вытерпела Сильная. — Ты никогда не думала, что твоя одежда… — Нелепа? — весело докончила Мэдди. — Когда я жила в городе, где все одевались так же, я не думала об этом, но после того как мы приехали на Запад, мне стало все труднее и труднее носить мои платья. Я не понимаю, почему они сделаны так, что женщина не может одеться сама. Ты поможешь мне? — Она повернулась спиной и умоляюще взглянула через плечо. Сильная в замешательстве смотрела на застежку. И, правда, только белые могли придумать такую глупость! Мэдди подлила масла в огонь, весело описав корсет — эту муку белых женщин, на которую они пошли добровольно, и закончила кратким описанием полной фривольности — шелковых чулок! К тому времени, когда она закончила, Сильная справилась с застежкой на спине Мэдди, и обе они задыхались от смеха. — По крайней мере, у меня теперь есть это, — сказала Мэдди, взяв мокасины, которые подарил ей Голодный Медведь. — Я никогда не смогу больше втиснуться в мои туфли на высоких каблуках и с острыми носами! — Ты сегодня очень веселая, — заметила Сильная, выбираясь из типи. — Удивительный день!!! — Она подняла лицо к утреннему небу и сразу же заметила яркую радугу. Ее чистые краски казались покрытыми дымкой, и она протянулась дугой от восточного горизонта до Вир Ватта. — Смотри! Радуга! — Мэдди с детской радостью подняла руку и показала. — Нет! — закричала Сильная. Она оттянула вниз руку Мэдди, пока та не успела вытянуть палец. — Ты не должна! — Что ты имеешь в виду? Я ничего не сделала плохого! Уязвленная и удивленная, она хотела освободить руку и снова показать Сильной радугу. — Это викмунке, — распекала ее Сильная, — то есть ловушка. Она окружает землю и держит ее. Великий Дух нарисовал ее на небе, чтобы поймать в ловушку дождь и принести его нам! — Это? — чуть надувшись, спросила Мэдди. Она впервые удивилась тому, что умные люди могут верить в такую чепуху. Многие из их историй, объясняющих существование различных животных и явлений природы, напоминали басни, увлекательные, но, тем не менее, слишком примитивные, чтобы в них мог поверить человек, обладающий знаниями. Мэдди покровительственно посмотрела на Сильную. — А почему, скажи, я не могу показать на твою драгоценную ловушку-радугу? — Потому, что мой народ считает это опасным. Викмунке так сильна, что, если ты покажешь на нее, твои пальцы могут покрыться язвами и распухнуть. Увидев, что Сильная говорит совершенно серьезно, Мэдди устыдилась своего снисходительного поведения. Даже если объяснения лакота несколько детские, они более увлекательные, чем уроки, преподанные ей в детстве. Они знали столько, сколько им нужно, чтобы жить своей идиллической жизнью…, но что с ними будет, если им придется жить в мире белых? От этой мысли по спине Мэдди пробежала дрожь дурного предчувствия. Увидев над Бир Баттом дугу радуги, Лис благодарил судьбу за свою жизнь. Прохладная, приятная вода поддерживала его на плаву, она ласкала его обнаженное тело. Он поднял руку, поднес ко рту сливу и откусил половину. Сок брызнул ему на бороду и в воду. Лис почувствовал, как рыбка скользнула по его ягодицам, но был слишком расслаблен, чтобы уклониться. Он лежал на воде, прищурившись, улыбаясь и думая, как далеко простирается Бир Батт. — Мне бы хотелось, — услышал он голос поблизости от устья ручья, — чтобы время остановилось и моя жизнь навсегда осталась такой, как сейчас! — Ты не это имеешь в виду, Голодный Медведь, — ответил Лис, удивленный и довольный. — Ты можешь пропустить много удовольствий, если проведешь всю жизнь, лежа на спине в прохладной воде! Воцарилось долгое молчание. Легкий ветерок обдувал их мокрые тела, и настроение изменилось. — Вероятно. Я знаю, что должен прямо смотреть в лицо трудностям, которые ждут впереди, но трудно чувствовать себя отважным, как я обычно чувствую себя перед битвами, когда я могу ясно увидеть свое… как вы это называете? — Будущее? — Да. — Голодный Медведь легко подплыл к Лису и дотронулся рукой до щеки друга. — Я знаю, что ты тоже можешь видеть наше будущее, поэтому и отказался ответить на вопрос Безумного Коня. — Если бы я был уверен, что мои знания помогут народу лакота, я бы передал ему их, — сказал Лис. — Но мне неизвестны планы Синих курток, а то, о чем я могу догадываться, только еще больше опечалит Безумного Коня и ваш народ. Тяжело видеть, как все изменилось с тех пор, как я жил среди вас. Вы столько потеряли. Голодный Медведь резко поднялся на ноги. Вода доходила ему до груди, и он, быстро рассекая ее, двинулся к берегу, говоря: — Ты находишь эти изменения печальными, но жизнь в агентстве была бы гораздо печальнее! Она, — Голодный Медведь обернулся к Лису, сверкнув глазами, — просто жалкая! Оба мужчины сидели вместе на берегу, под кружевом солнечного света, пробивающегося сквозь листву деревьев, нагишом, с мокрыми волосами. У Лиса они, высыхая, завивались у основания шеи, волосы Голодного Медведя, как чернильные струйки, стекали по смуглой спине. — Я помню, как твое тело покраснело от солнца, когда ты пришел к нам в первый раз, — вспомнил Голодный Медведь, широко ухмыльнувшись. — Кажется, это было очень давно. Мы были совсем молодыми. — Ты моложе меня. Лис заметил, что его друг рассматривает не только его более светлую кожу, но и волосы на груди, руках и ногах. Голодный Медведь никогда бы этого не показал, но Лис знал, что к его любопытству примешивается определенная доля неприязни. Как и «пятнистый буйвол», человек с волосами на теле считался нечистым по сравнению с индейцем, кожа которого была гладкой. Они фыркали и подсмеивались над волосатыми белыми с их нечесаными бородами и курчавыми волосами на груди, к тому же ходившими немытыми в течение нескольких дней. Лакота мылись полностью каждый день, даже тогда, когда для этого им приходилось прорубать проруби во льду. Захари Мэттьюз рассказывал Лису об обычаях индейцев, поэтому Лис, впервые отправившись на Запад, сбрил с лица всю растительность. Сейчас, если бы он не был полон желания отрешиться от Мэттьюза и обрести свое новое «я», не имеющее ничего общего с чисто выбритым советником обреченного Седьмого Кавалерийского полка, он бы, не задумываясь, расстался со своей бородой, чтобы еще крепче утвердиться среди лакота. — Безумный Конь вернулся в Паха Сапа, — сообщил наконец Голодный Медведь. — На противоположном берегу ручья показался заяц и стал щипать сочную траву. — Касающийся Облаков приехал в поселок, пока мы спали, и они с Безумным Конем поехали посмотреть город, где белые роются на склонах холмов. С ними пошли Короткий Буйвол и Черный Лис, а Пес отказался. — Я бы хотел снова увидеть Касающегося Облаков, — с ностальгической улыбкой произнес Лис, вызывая в памяти образ военного вождя отряда миниконджу племени лакота. Его внушительный рост в семь футов и присущее ему достоинство внушали страх, но Лис знал, что он очень милый человек. — Приятно слышать, что возле Безумного Коня все еще находятся такие верные друзья. Голодный Медведь пожал плечами. — Многих вождей уже нет. Некоторых ослепили обещания белых. Некоторые ревнуют к Безумному Коню. Боюсь, его могут убить собственные люди так же легко, как и ваши. — Замолчав, он повернулся к Лису и уставился на него спокойным взглядом: — Мне надоел этот разговор о других людях и проблемах, причиняющих нам боль. Решить их мы не можем. Поговорим лучше о тебе, Голубоглазый Лис. От неожиданности Лису показалось, что ветер сдувает его с ног. Он попытался небрежно улыбнуться, чтобы избежать пронзительного взгляда друга. — Что ты хочешь узнать? — А, вижу мое чувство не обмануло меня! С тех пор как ты и Огненный Цветок приехали в наш поселок, я чувствую, что над тобой нависает какая-то тень, даже когда ты смеешься и работаешь, как друг, которого я отлично знал. Что-то не так. Несмотря на легкую панику, охватившую Лиса, он испытывал облегчение. Слова застряли у него в горле. Его тайна делала его предателем по отношению ко всем. Ни белые, ни индейцы не смогут простить его. Так как Лис молчал. Голодный Медведь мягко постарался помочь ему. — Вероятно, мне будет легче понять это, если ты расскажешь, как попал в город, который вы называете Дидвудом? Лис резко вздохнул и покачал головой. — Я не хочу лгать тебе, друг, но сказать правду не могу. — Я рад слышать, что ты достаточно уважаешь меня, чтобы не обманывать. Это уважение и к себе! Он сидел молча, взвешивая ситуацию, потом добавил: — То же самое мне говорил отец, прежде чем я ложился спать, каждую ночь, когда он был в нашем типи: Лакота может солгать один раз, но потом ему уже никогда никто не поверит». Я думал, что это только мой отец был таким мудрым, но, оказывается, все хорошие отцы говорят это своим сыновьям! — Голодный Медведь тихо засмеялся при этом воспоминании. Немного успокоенный тем, что между ними возникла атмосфера веселой непринужденности, Лис обрадовался: — Невероятно! Мой отец повторял мне это тысячу раз, когда я был ребенком! Голодный Медведь похлопал Лиса по согревшейся на солнце спине. — Считаю, что они были мудрыми людьми, наши отцы, и нам надо помнить этотурок. — Он снова посмотрел в лицо Лиса и спросил: — Ты знаешь эту поговорку лакота: Вови-каке хе йотан вова саке? Медленно, слыша стук своего сердца, Лис перевел: «Правда — это сила». Он откинулся на пышную траву. — Я знаю, что правда — это сила, но в моем случае, кажется, все иначе. Несколько минут назад ты сказал, что я не солгу тебе из уважения к себе, но у меня есть некий секрет, который так мучает меня, что я больше не уверен, уважаю ли сам себя… — Ты находиться в плену этого секрета, — решил Голодный Медведь. — Правда разрушит его, и ты будешь свободным. Лис приоткрыл один глаз и изогнул бровь. — Хотел бы я, чтобы это было так просто. — Это может быть просто, друг! — Голодный Медведь улыбнулся своей ясной улыбкой: — Подожди. Я достану трубку, и мы покурим! А потом ты должен будешь ответить на некоторые мои вопросы. Лис опять закрыл глаза. — Моя голова забита вопросами, а не ответами. — Он молча лежал и слушал, как Голодный Медведь готовит трубку и высекает искры, чтобы зажечь сухой табак. Когда до него донесся ароматный дымок, он неохотно приподнялся, подперся локтем и повторил: — Это будет не так просто. — В его тоне звучало упрямство: — Ваш народ считает, что трубкой можно решить все проблемы, но если бы все дело было только в табаке, я бы давно распутал эту неразбериху! Голодный Медведь протянул Лису трубку. — Ты знаешь, что говоришь чепуху. Табак, конечно, не даст решения. Голубоглазый Лис. То, что тебе нужно знать, уже внутри твоего сердца. Тебе надо лишь поверить в себя, доверять себе, и пусть Великий Дух руководит тобой. Лис почувствовал боль в груди, но, когда он взял трубку, слезы надежды навернулись ему на глаза. С удовлетворением глядя на курящего друга. Голодный Медведь прошептал: — Слушай свой внутренний голос. Если человеку суждено совершить что-то сверхчеловеческое, он должен обладать и сверхчеловеческой силой. Лис старался следовать советам друга, хотя это было не просто. Голодный Медведь посоветовал ему молиться Великому Духу, который приведет его к свободе. Да, чтобы вымолить прощение, вероятно, придется молиться не один год, и крепко молиться. Хотя Лис отнесся к этому предложению несколько скептически, оно, тем не менее, затронуло его душу, поскольку в течение многих лет Энни Сандей внушала ему, что страдание — это способ искупления грехов. Как взрослый человек Лис предпочитал рассматривать будущее как возможность бороться с событиями, заставившими его ощущать эту вину, шанс прийти к миру с самим собой. Могло ли в этом заключаться решение? При всем своем восхищении культурой лакота, некоторые их верования он просто не мог принять. Например, вера в то, что сны переносят человека в реальный мир, казалась ему столь же неестественной, как и уверенность в том, что неполная луна, в три четверти, бывает такой, потому что кто-то откусил оу нее кусок, как весело заметил один из мужчин лакота. Сегодня, сидя в одиночестве под ущербной луной над Бир Баттом, Лис поймал себя на том, что его мысли снова возвращаются в привычное русло. «Я не принадлежу ни к одному из этих миров, — думал он. — Я получил слишком хорошее образование в мире белых, чтобы принять все обычаи лакота, и был очень хорошо просвещен индейцами, чтобы уважать свою собственную расу». Он потер виски. Это была почва, которую он пахал уже множество раз, и каждая попытка выбраться из этой путаницы расстраивала его все больше и больше. Вероятно, пора попробовать способ Голодного Медведя. «Что я потеряю?» Лис снял с себя одежду, сложил ее и вступил в почти неподвижную воду, сверкающую серебром и черную при свете звезд. «Я напуган, — думал он, и это открытие дало ему некоторое облегчение. — Напуган чем? Самим собой? Может быть. Правдой? Пора, действительно, набраться мужества. Духовного мужества, а не позерства и безрассудства, которые многие выдают за мужество». Лис глубоко вздохнул и погрузился в воду, остро ощущая, как прохладная и чистая вода струится по его телу. Он лег на спину, расслабившись, и позволил постепенно всплыть верхней части тела. Немного прогнувшись в спине, он заставил всплыть все тело. Течение подхватило его и понесло, и он почувствовал невероятную легкость во всех своих членах. Его густые волосы мягко струились у него за головой, лаская затылок и плечи. Чем больше он расслаблялся, тем более сильное магическое чувство охватывало его. Так лежал он, плывя по ручью, плывя в себя. Он приказывал себе прекратить борьбу. Наконец стремление к борьбе и даже мысли о ней покинули его. Тогда он открыл глаза и сквозь кружево листвы увидел над собой небо, усыпанное удивительно белыми звездами. Ему казалось, что такое чудо он видит впервые в жизни. Слеза скатилась по щеке Лиса и растаяла в прохладной воде. И тут он понял. Он почти увидел протянувшуюся к нему руку. Ему ничего не оставалось, как принять ее. Он подумал об Энни Сандей, всегда так уверенной в жизни и в Боге. Иногда, в юности, ее непоколебимая уверенность в том, что правильно, а что нет, раздражала его, но ему всегда приходилось признать, что в ее суждениях присутствовал здравый смысл, а ее собственная жизнь лишь подтверждала ее мудрость. — Бог никогда не оставит тебя, — говорила она. — Он терпеливо ждет, даже если ты считаешь, что не нуждаешься в посторонней помощи. Но придет день, когда тебя прижмет спиной к стене, и тут вмешается Божья милость. Ты лишь должен покориться, — объясняла Энни Сандей. — Когда ты постигнешь это, тогда ты действительно станешь мужчиной. «Забавно… Голодный Медведь сказал почти то же самое. Вероятно, Энни Сандей и Безумный Конь, молясь, достигали одной и той же цели…» По всему телу Лиса успокаивающе пробежала волна полного покоя. Закрыв глаза, он медленно поднял руку к звездному небу. Продолжая плыть по течению. Лис про себя молился: «Боже, прошу тебя, помоги мне. Направь меня к ответам, которые принесут мир в мою душу. Помоги мне твоей милостью открыть мудрость в собственном сердце. Прошу тебя, подними меня своею силой». Словно вытянутый невидимой рукой, Лис вышел из воды. Со спокойным чувством найденного ответа он оделся и направился обратно в поселок. — Ты изменился, — одобрительно заметил Голодный Медведь. — Это хорошо. Откинув затвор типи, где он жил. Голодный Медведь произнес традиционное приветствие лакота: — Хохане, Голубоглазый Лис! Войдя в типи. Лис увидел, что женщина Голодного Медведя вместе с собакой спят в другой стороне типи. Горел свежий костер — по-видимому. Голодный Медведь не ложился, так как ожидал своего друга. — Рад, что ты не спишь, — сказал Лис. — Я не мог сомкнуть глаз в такое время. Входи. Посидим, покурим… Потом я дам тебе кое-что, сделанное для тебя сегодня ночью. Он провел друга в заднюю часть типи, сел на хозяйское место и жестом указал Лису на сиденье справа от себя, сев на которое, гость оказывался лицом к востоку. — Надеюсь, ты скажешь мне, что произошло… Я вижу по твоим глазам, что рассказ о твоем приключении будетважным. Белозубая улыбка Лиса сверкнула в янтарном свете костра. Ему хотелось быстрее выложить все Голодному Медведю, но чувство покоя придало ему терпения. Они долго курили вместе, ни одному из них не хотелось спать. Наконец Голодный Медведь отложил трубку в сторону и засунул руку за постель, в мягкий мешок из оленьей кожи, в котором хранил свое имущество. Он вынул оттуда тонкое ожерелье. Протягивая его Лису, Голодный Медведь гордо произнес: — Я дарю тебе подарок, сделанный специально для тебя в честь нашего братства и путешествия, которое ты совершил этой ночью под луной. Ожерелье, достаточно длинное, чтобы окружить шею Лиса, было сделано из крошечных голубых бусинок с тонким, острым зубом посередине. — Я долго искал и торговался здесь, в поселке, пока не набрал нужного количества бусинок этого цвета. Кажется, они подходят к цвету твоих глаз. — А это, — Голодный Медведь показал на зуб в центре, — это зуб лиса! Я долго хранил его и всегда вспоминал о тебе, когда вынимал его из мешочка, в котором храню особые вещи. Лис был очень тронут. Он посмотрел в темные глаза друга и многозначительно произнес — Я всегда буду носить этот подарок. Благодарю тебя! — Лис с минуту подержал ожерелье в руне, тронутый вниманием в восхищаясь смыслом, вложенным Голодным Медведем в его подарок. Бусинки и полированный зуб были нанизаны на тонкую жилку буйвола. На обоих концах бус оставались свободные от бусинок дюймы жилки. Лис поднял за них ожерелье я завязал их сзади на шее: — Прекрасно подошло! — Да! — Голодный Медведь поискал у себя в мешочке зеркало, давно приобретенное им у белых, и дал Лису полюбоваться собой. Зуб точно улегся в волосах, вьющихся за ямкой на шее, а голубые бусинки действительно подчеркивали цвет его глаз. Это был больше чем просто привлекательный подарок. Это был символ дружбы, который всегда будет ему напоминанием о народе лаваота и который он унесет с собой в мир белых. — Я очень счастлив иметь такого друга, Голодный Медведь! — Надеюсь, ты поделишься со мной своей историей, хотя бы частью ее. Некоторые вещи нельзя объяснить. Они принадлежат тебе одному. — Он зажег трубку, затянулся, и оба откинулись на подушки. — Великий Дух, которого я называю Богом, снял тяжесть с моего сердца. — Сказав это. Лис почувствовал еще большее облегчение. — Я знал многое, о чем ты говорил мне на заре. Помню, ту же самую мудрость я слышал от собственной матери. Я понял, что не могу позволять другим указывать мне, что правильно, а что нет. Это понимание пришло ко мне и сняло груз с моей души. Я должен слушать только голос собственной совести и следовать ему без колебаний. — Лис принял трубку, какое-то время покурил и добавил: — Это было нелегко для меня, так как, с одной стороны, я представитель своего народа, а с другой — испытываю большую привязанность к народу лакота. — А, — Голодный Медведь кивнул в знак понимания. — Ты чувствуешь, что попался в ловушку из-за этого? — Более чем ты себе представляешь. — У Лиса стали разгораться глаза. — Попался до такой степени, что чувствую невыносимую боль и вину, куда бы ни повернулся. Хотя сегодня вечером, открыв себя и попросив у Бога помощи, я понял, что мне нечего выбирать. Я должен делать то, что подсказывает мне мое сердце. — Я тоже так считаю, — серьезно ответил Голодный Медведь. — Не твоя вина, что ты предан и тем и другим, это твоя судьба. Ты любишь свою расу, но тебя приводит в гнев многое, что делают белые. Как это… должно быть… тяжело для тебя, друг! — Я достаточно долго мучил себя, пытаясь найти здравый смысл в происходящем, но, видимо, безуспешно. Я не могу причислить себя ни к одной из сторон, так что должен искать свой собственный путь. Я понимаю, что жить в прошлом бесполезно. Иногда я следовал велению своей совести, не раздумывая, что же впереди, а потом из-за недостойных поступков других часами сожалел, что бывал втянут в их дела. Если бы я мог предвидеть будущее, я, может быть, и поступал бы иначе, но это подвластно только Богу. — Не знаю, о каких поступках ты сожалеешь, но я знаю, что сегодня ночью ты приобщился к мудрости. Ты что-нибудь видел во сне? Лис знал, что индейцы безмерно ценят видения, сопровождающие их сны-путешествия. — Я? Ну да… Я видел звезды. Яркие звезды. Голодный Медведь был в восторге: — Это важный день, мой друг! По-моему, ты нуждаешься в имени, которое отразит мечту, изменившую тебя. Когда ты приходил к нам раньше, мы назвали тебя детским именем, отражавшим твою внешность. Но, когда мальчики лакота видят сны, делающие их мужчинами, они получают новые имена. Безумного Коня в детстве звали Кудрявым, не так ли? — Голодный Медведь выразительно кивнул. — Думаю, у тебя тоже будет новое имя. Ты будешь Увидевшим Звезды! Лиса пронзила радость. — Мне это очень нравится. Я буду гордиться таким именем. Внезапно он почувствовал прежний, знакомый приступ муки, глубоко сидевшей в нем с того самого дня в конце июня. Теперь Лис понимал, что пора открыть свой секрет-вину, избавить себя от бремени. — Увидевший Звезды, — удовлетворенно пробормотал Голодный Медведь. Он немного покурил, улыбнулся и повторил: — Увидевший Звезды! Прекрасное имя. Завтра мы будем праздновать и танцевать, чтобы отметить начало новой жизни Увидевшего Звезды и конец твоим тревогам! — Подожди, — Лис поднял руку, когда Голодный Медведь хотел передать ему трубку. — Здесь нечто большее. Я должен рассказать тебе секрет. Надеюсь только, что, услышав его, ты не убьешь меня. — Никогда! — насмешливо произнес Голодный Медведь. — Я… — Лис глубоко вздохнул, — в тот день, когда лакота. и чейенны сражались с Длинным Волосом и его Синими куртками на берегах Реки Жирной Травы… Голодный Медведь нахмурился: — Да? И что же дальше? — Я тоже был там. Я скакал верхом с Кастером! Глава 20 9 августа 1876 года — Ты шутишь? — воскликнул Голодный Медведь, но, когда его женщина зашевелилась и открыла глаза, понизил голос: — Должен сказать тебе, Увидевший Звезды, это не смешно! — А это не шутка, это правда. — Лис вдруг почувствовал невероятную усталость. — Ты забываешь, что я тоже был там? — гневно прошипел его друг. — Если бы ты был с Длинным Волосом, тебе бы не пришлось плавать сегодня ночью, потому что ты погиб бы вместе с Длинным Волосом, Синие куртки опозорили себя, моля о милосердии, но мы убили всех! Мы делали это наверняка, чтобы они были мертвы! От безразличного голоса Голодного Медведя у Лиса по спине пробежала дрожь. В его памяти невольно всплыли зловещие рассказы об увечьях, наносимых индейцами мертвым солдатам. Когда он снова заговорил, его губы пересохли. — Этот день был главной причиной тяжести на моем сердце. Я должен объяснить… Я отправился с Седьмым Кавалерийским полком только потому, что президент Грант — Великий Белый Отец — попросил меня наблюдать за Длинным Волосом, потому что не верил ему. Я поехал, так как думал, что смогу уговорить Кастера не совершать безумств против народа лакота. — При этих словах у Лиса дрогнула бровь. — Ну что ж, я был идеалистом и глупцом. Кастер никогда не славился умением слушать разумные советы и быть осторожным. Все мои уговоры приводили к спорам. Ты не можешь себе представить, что было у меня на душе, когда стало ясно, что Кастер собирается вести кавалерию в бой против твоего народа. Голодный Медведь по-прежнему оставался хмурым: — Я слушаю тебя. Быстрее. — Когда мы с Кастером поссорились в последний раз, незадолго до начала атаки, он так рассердился, что приказал мне покинуть полк — не вернуться в лагерь, а вообще покинуть полк. Я был для него постоянным источником раздражения. Я уехал из полка с ужасным чувством. — Лис говорил резко, почти гневно, его голос прерывался от нахлынувших чувств: — Я был героем американской войны за освобождение негров-рабов, воевал за свой народ, так что мне было тяжело покидать полк перед битвой. Я чувствовал себя предателем. Я поехал в Дидвуд. Прошли недели, прежде чем я узнал, что все, кто был с Кастером, убиты. Вина начала съедать меня заживо. Я упрекал себя за то, что не нашел верных слов, чтобы убедить Кастера отказаться от нападения. — Лис помолчал. — Я никогда не соглашался с политикой моей страны в отношении к индейцам и особенно в отношении к этой битве. Я встречался с Безумным Конем и знал, что рядом с ним, возможно, сражаются мои друзья… и считал ваше дело справедливым». — Он потер глаза: — Я устал. Говорю бессвязно… Голодный Медведь постепенно оттаивал: — Тебе потребовалось огромное мужество, чтобы рассказать мне это, Увидевший Звезды! — Да, — бесхитростно согласился Лис. — Да. Теперь я понимаю все гораздо лучше. Твоя душа действительно разрывалась на части, но теперь тебе станет легче. Я благодарю тебя, что в тот день ты покинул Синие куртки. — На его губах появилась зловещая улыбка: — Мне было бы очень жаль убивать тебя. — А мне было бы жаль умирать… но вина оказалась хуже смерти. Если бы я мог вернуться и поговорить с Кастером по-другому! Мне нельзя было позволять себе так срываться… — Но ты не можешь вернуться назад, и никто из нас не может! Каждый о чем-нибудь сожалеет, но ведь ты не мог знать, что случится с этими солдатами? Друг мой, ты сделал все, что мог, чтобы изменить исход дела, — возразил Голодный Медведь. — Разве не этому научил тебя твой сон, что каждый человек намечает свой собственный путь, а не следует за сбитым с толку стадом? У вас, белых, нет военных советов, на которых каждый воин может высказать свое мнение. Длинный Волос никого не слушал, и у его людей не было другого выход а, как только подчиниться. У Синих курток нет племенного сознания, и мне их жаль! — Голодный Медведь махнул рукой, как бы говоря, что незачем больше тратить время на разговоры. — Не думаю, что ты смог бы заставить Длинного Волоса передумать, правда? А если бы ты не уехал с Берега Жирной Тррвы, а пошел в бой вместе с Синими куртками, история была бы другой — погиб бы еще один белый. Ты! — Это правильное замечание, — сухо заметил Лис. — И конечно, я бы действительно в тот день не изменил решения Кастера. Вот что излечило меня сегодняшней ночью: я понял, что не смог бы изменить то, что сделала армия. Я действовал по своему разумению, разрываясь между миром лакота и своей расы. Он наклонился вперед. — Я выдал тебе свой секрет. Ты перестал меня уважать? Голодный Медведь пожал плечами и округлил глаза. — Услышав всю историю, я понял… но, думаю, тебе не следует говорить об этом в этом поселке. Здесь есть яростные воины, которым вряд ли захочется давать приют в лагере Безумного Коня выжившему в битве с Длинным Волосом! Оба улыбнулись иронии судьбы. — Ты, как всегда, говоришь мудро, Голодный Медведь, — сказал Лис. — Благодарю тебя за заботу, ожерелье и мое новое великолепное имя. Но теперь… Я так устал… Голодный Медведь доброжелательно смотрел, как Увидевший Звезды зевнул и откинул голову, чтобы отдохнуть. Он что-то пробормотал, что уходит, но им овладела дремота, и он захрапел. Лис, ослепленный полуденным солнечным светом, направлялся к излучине ручья вблизи поселка. Здесь, в тени деревьев, на великолепном ковре из травы, женщины занимались своей работой. Позже, когда солнце станет печь сильнее, женщины с детьми будут купаться в ручье, а мужчины отдыхать в поселке. Лис остановился невдалеке и стал высматривать Мэдди по ее платью, которое должно было выделяться среди других. Одни женщины очищали шкуры, оттирая их песчаником, отчего они становились мягче, другие отмывали шкуры в свежей воде ручья. Взгляд Лиса упал на группу детей и женщин, стоящих в кружок. В центре кружка стояла большая, вырезанная из дерева чаша, полная земляники. Мальчик сыпал из мешка на землянику, должно быть сахар, потому что визг удовольствия заглушал даже голоса довольно громко разговаривающих во время работы женщин. — Увидевший Звезды! Лис удивленно оглянулся и увидел девушку — подругу Голодного Медведя, живущую в его типи. Как ее звали? Как она узнала его новое имя, которому всего-то несколько часов? Лис смутился и поэтому просто улыбнулся и почтительно поздоровался с ней. — Ты меня не знаешь, — сказала она, слегка раздув ноздри. — Меня зовут Убегающая. Ты ищешь свою женщину, ту, что с огненными волосами? — Рад познакомиться с тобой, Убегающая, — ответил Лис, пытаясь определить ее отношение к себе. — Я отведу тебя к Огненному Цветку, но сначала ты скажешь мне… почему ты говоришь Голодному Медведю, что он не должен жениться на мне. Лис удивленно прищурился: — Я ему этого не говорил, Убегающая. — По ее поджатым губам он увидел, что она не верит ему, и потому добавил: — Даю тебе слово. Но ты же знаешь, что у Голодного Медведя уже есть жена, правда? Ты же знаешь, что семья ждет его в агентстве? Ее глаза сверкнули, как полуночная гроза. — В его типи места больше, чем для одной жены! Я не боюсь борьбы! Лис мельком оглядел ее и беспристрастно, по-мужски оценил: Убегающая, несомненно, в постели подобна дикой кошке. Она не была доброй и мягкой, но, вероятно, могла предложить Голодному Медведю что-то такое, на что была неспособна его любимая Маленькая Голубка. Единственной проблемой было то, что Убегающая никогда не вынесла бы невнимания к себе. Лис сказал ей: — Уверяю тебя, Голодный Медведь не спрашивал моих советов по этому вопросу. — Он бы и не послушал тебя, — многозначительно ответила она. Луч солнца пробился сквозь листву над их головами, и Лис, прищурившись, нетерпеливо ответил: — А я бы и не вмешался. Прости. Ты обещала отвести меня к Огненному Цветку… — Они там, — огрызнулась Убегающая и гордо удалилась. Инцидент с Убегающей вызвал у Лиса чувство неловкости, но он продолжал искать Мэдди. Убегающая указала ему на толпу вокруг чашки с земляникой, но, кроме женщин в одеждах из оленьей кожи и мокасинах и их детей, он никого не видел. Однако он все-таки подошел к толпе, и в этот момент один из детей слегка отодвинулся от остальных, так что в этом маленьком просвете Лис смог разглядеть гриву огненных волос. Но, скорее всего, эта женщина была лакота. На ней было хорошенькое платье из оленьей кожи, украшенное бахромой и бисером, и, казалось, она верховодила над всем сборищем. Даже когда Лис прошел вперед, мимо возбужденных мальчиков, и дотронулся до плеча стоящей на коленях женщины, она что-то произнесла на ломаном языке лакота. К ней, ковыляя, подошла девчушка с полными щечками, вымазанными сахаром, и протянула руку за еще одной цорцией. — Хун-хун-хе! — засмеялась женщина, когда девчушка встала рядом на колени. Лис понял, что она, увлеченная делом, не заметила его прикосновения. Подняв голову, он встретился с глазами Сильной, которая наблюдала за ним и, похоже, немало забавлялась. Досадуя, Лис наклонился вперед и еще раз похлопал женщину по плечу. Казалось, время остановилось, когда она медленно повернулась и подняла глаза. Шелковистые вьющиеся волосы цвета зари локонами падали вниз, обрамляя прекрасное, сияющее лицо Мэдди. У Лиса отвисла челюсть, он просто онемел от удивления. Прежде чем он опомнился, Мэдди вскочила, сделав пируэт, и крепко обняла его. — Ну, что вы обо всем этом думаете? — воскликнула она. — Разве это не прекрасно? Я совсем по-другому себя чувствую, одевшись как они. Я, конечно, понимаю, что это не совсем идет к моим волосам, но с тех пор, как Сильная дала мне это замечательное платье, женщины стали обращаться со мной совсем иначе! Она восхищенно провела по платью рукой и с широкой улыбкой спросила: — Вы не считаете, что это лестно? Я чувствую себя настолько свободной, меня ничто не сдерживает! Ну? Что вы скажете? Честно, Лис, если вам не нравится… Заставив себя наконец закрыть рот, Лис, покачивая головой, засмеялся: — Мадлен Эвери, вы самый хорошенький Огненный Цветок в этом городе сиуксов. Есть ли лучше? Мэдди потянула его за руку за ствол гигантского дерева и обвила руками его шею. — Вы уверены? — кокетничала она. — Полностью. — Покоренный, Лис поднял ее на руки, потрепал ее длинные локоны и поцеловал. Губы Мэдди приветливо раскрылись ему, неся вкус амброзии, а сама она счастливо жмурилась в его объятиях. Наконец он поднял голову и заметил: — Вы чертовски хорошо чувствуете себя в этом платье. Я ничуть не ощущаю нехватки вашего нижнего белья! Мэдди хихикнула: — Я тоже! — Затем, нежно проведя рукой по его аккуратно подстриженной бородке, она прошептала: — Мне так не хватало вас! Он недоверчиво поднял брови. — Мне кажется, что эти два дня вы были больше заняты, чем степная собака! Вы гораздо больше работали здесь, чтобы приспособиться, чем в Дидвуде, и очень многие не поверят, что вам это удалось. По крайней мере, в Дидвуде вы бы по-прежнему говорили по-английски, жили в доме, носили платья, привезенные из Филадельфии, ели бы ту же самую… — Скуку, — перебила его Мэдди. Она раскрыла рот, чтобы продолжить, но что-то за деревом привлекло ее взгляд. Встав на цыпочки в своих мягких мокасинах, она притянула к себе голову Лиса и прошептала: — Помните, я рассказывала вам о молодой женщине, которая никогда не моется и почти не говорит? Она здесь, сидит за тем отдаленным деревом на траве и наблюдает, как все едят землянику. У нее такие печальные глаза. Я хочу поговорить с ней, но, признаюсь, мне немного страшно. Лис выглянул из-за дерева и посмотрел на женщину, сидящую в нескольких ярдах от них. Она не была стара, но ее вид подтвердил догадку Лиса, что она в трауре. Мэдди оказалась права: под лохмоть-ями, спутанными волосами и кожей, вымазанной грязью и пеплом, скрывалось очень обаятельное существо. Словно почувствовав его взгляд, она подняла подбородок и затравленно посмотрела ему в глаза. Лис снова спрятался за дерево, странно взволнованный. — Я… я уверен, что она в трауре. В поселке есть и другие вдовы, но я думаю, что она самая заметная и трогательная, потому что так молода. Она напоминает мне внезапно сраженную прекрасную птицу. Она потеряла кого-то, кого глубоко любила, и ее мечты тоже умерли. Мэдди ухватилась за эту мысль: — Да! Она напоминает мне птицу, которой сломали крылья! Лис обнял ее и поцеловал в макушку. — А у вас, оказывается, очень нежное сердечко, милая! — Вы не спросите о ней у Голодного Медведя? — умоляла она. — Может быть, мы чем-нибудь сможем помочь ей? — Да, я спрошу его. А пока давайте прогуляемся просто вдвоем. Мне нужно поговорить с вами о чем-то важном. Мэдди зашагала в ногу рядом с ним. Они направились в сторону от поселка. Глубокое счастье переполняло все ее существо. Почти два дня она, насколько возможно, старалась быть занятой, не думать о Лисе и не гадать, каким он вернется. Когда он уходил, то сказал ей, что собирается изгонять своих демонов, и тогда Мэдди почувствовала, что пропасть между ними постепенно сужается. Сейчас Мэдди испытывала робость и нервничала. — У вас есть новости о моей сестре? Лис посмотрел на нее в замешательстве и увидел горящие щеки и мерцающие глаза. — Я намерен сегодня же заняться этим. Я был занят другим, простите. — Он сжал ее руки: — Не возражаете, если сначала мы поговорим обо мне? Мэдди обнаружила, что они совершенно одни. Отсюда поселок казался крошечным, она и не представляла, как далеко они ушли. По берегу ручья росла пышная трава, они сели на нее и посмотрели друг на друга. Ей показалось, что Лиса окружает некая аура, причиняющая ей боль. — Это изменит нас? — пробормотала она. Его красивое лицо было серьезным. — Мэдди, я хочу рассказать вам этот секрет. Вы по-прежнему хотите его знать? Блестящий пастельный свет возвещал об особенно восхитительном закате. Мэдди лежала рядом с Лисом в высокой траве. Ей было тяжело, сердце болело, глаза распухли от слез. — Ради Бога, как вы могли так долго скрывать это от меня? — У меня не было выбора. — Теперь вы должны рассказать мне все. Лис был вымотан: — Я все расскажу! История заняла целую вечность — провалы в памяти, которые он никогда бы не заполнил без ее помощи, подробности его конфликта на Литтл Бигхорн, пропитанные виной недели, проведенные в Дидвуде, и, наконец, тщательное описание последних часов, проведенных с Голодным Медведем, и очищающее начало новой жизни в прохладном, освещенном звездами ручье. — Вы как все мужчины! Думаете, что все объяснили мне, бросив кость без капли мяса на ней! — Мэдди снова оживилась. — Не могу передать, какой гнев вызывают у меня мысли о Кастере, заставившем этих людей следовать за ним в поисках славы. Только у вас. Лис, был здравый смысл! Вы сделали правильно, что не подчинились слепо, как овца! — Да, в этом есть правда — женская правда. — Он криво улыбнулся. — Но солдатам приходится подчиняться. Это их обязанность. Войны никогда не выигрывались бы, если бы каждый солдат ставил под сомнение указания своего офицера. Конечно, в Седьмом Кавалерийском полку были и другие, сдержанно относившиеся к нашей политике, но споры с Кастером ничего бы не изменили. — Но вы же подняли голос! Вы выразили свои сомнения той ночью на бивуаке Кастера! — Да, но он не обладал властью Бога над моим будущим. Я ведь объяснил вам, что приехал лишь как советник, а военный чин, который мне присвоили, был чистой формальностью. Я состоял на службе у Гранта, а не у Кастера и не разделял преданности других Седьмому Кавалерийскому полку. Я был с ними только несколько недель до битвы. — Лис приподнялся на локте и посмотрел в глаза Мэдди. — Остальные солдаты долгое время переносили трудности жизни на Западной границе. Они привыкли смотреть на мир глазами Кастера. Ненормальное стало для них нормальным… но я был слишком свежим человеком, человеком из Вашингтона, слишком долго прожил вне армии и слишком хорошо был знаком с подлинной историей индейцев, чтобы с такой же готовностью встать в строй. — Лис пригладил выжженные солнцем волосы и добавил: — Кастер это понимал. Он знал, что я иначе отношусь к индейскому вопросу, об этом он догадался, когда мы вместе ехали в поезде из Вашингтона. Вот почему он всегда оборонялся, когда бы я ни бросал ему вызов. Знаете, когда я уступил просьбе президента, у меня было чувство, будто я бросился в трясину. Я знал, что встречусь с многими моральными конфликтами, но моя мать возражала, что мне все равно не избежать их, отправлюсь я с Кастером или нет. Она говорила, что я прячу голову в песок, оставаясь в стороне от того безобразия, которое мы творим с индейцами. Ей казалось, что я смогу чем-нибудь им помочь и пролить свет на истину, если воспользуюсь шансом и присоединюсь к Седьмому Кавалерийскому полку. — Взгляд Лиса смягчился при воспоминании о матери. — Энни Сандей — неистовая идеалистка, очень отважная и самоуверенная. Как большинство ее теорий, эта в ее устах звучала безупречно, но чем дальше я отъезжал на Запад, тем менее пригодной она становилась. И в самом деле стыдно, что индейцы не смогли привлечь мою мать на свою сторону, чтобы она подняла свой голос в их пользу там, в Вашингтоне. Никто не осмелился бы нарушить обещание, данное Энни Сандей. — Разве ее фамилия не Мэттьюз? — Строго говоря, да… но ей никогда не удавалось жить в тени мужчины. — Лис говорил теплым, любящим голосом. Мэдди молчала, стараясь привести в порядок все открытия сегодняшнего дня, теперь она поняла, как мало на самом деле она знает о Лисе. — Я всегда знала, что вы что-то скрываете… Я никогда не могла получить от вас прямой ответ о вашем настоящем вмени, но теперь, слушая, как вы говорите о матери, и складывая по кусочкам то, что вы до сих пор рассказывали о себе… я будто заново знакомлюсь с вами. Вы сейчас даже говорите иначе! Раньше вы говорили иногда как образованный человек, но… — Я говорю как житель пограничной полосы, мэм, — согласился он. — Не могу ходить кругами и говорить слова вроде «безупречный» или «повестка дня», иначе люди будут просто смеяться надо мной. Каждый примет меня за хлыща, такого, как этот ваш придурковатый дружок из бостонских Скоффилдов! Мэдди в притворном оскорблении замахнулась на него рукой, но он поймал ее и поцеловал в ладонь. — Грэхем не был моим дружком! Если он и думал так, то только потому, что это ободряло его, мистер Дэниэл Мэттьюз! — Для вас, Огненный Цветок, Увидевший Звезды, — смеясь, Лис притянул ее к себе, пока она не свалилась на него, счастливая, что снова попала в ловушку его объятий. — О Мэдди, я так долго боялся, — он целовал ее снова и снова. — Одни секреты рождали новые секреты, пока я не почувствовал себя чужим даже самому себе. Обманщиком. — А сейчас? Лис широко улыбнулся. — Как будто меня выпустили из тюрьмы. Раньше я этого не понимал, но мне нужно было поехать сюда и побыть вместе с народом лакота, с теми, кто убил Кастера и всех его солдат, чтобы наконец поставить все на свои места. Шелковистые волосы Мэдди струились вниз, как завеса над их головами. Лис нежно ласкал ее лицо и алебастровую шею. — Я чувствую, что с меня свалились тысячи фунтов… Впереди у меня свет, а не темнота. Я могу снова жить в мире с самим собой. Слезы навернулись на глаза Мэдди. — О Лис… Теперь, если мы найдем Улыбку Солнца, все будет прекрасно! — Вы говорите, как моя матушка, связывая концы в хорошенький узелок. Я согласен с вами в одном: мы многое узнали о себе за эти несколько дней в Бир Батте. — Он вздохнул: — Я знаю, что линия, разделяющая людей, не так отчетлива. Я не могу считать себя полностью белым, прокладывая путь на Запад с остальными людьми моей расы, но и не могу отвернуться от своего прошлого и жить как индеец. — Мы все поставим на свои места, вернувшись в Дидвуд, — твердо ответила она. — Первое, что вы должны сделать, — это стать самим собой. Мэдди прижалась к нему, целуя его ухо, так что Лис не сразу понял, что она сказала. Когда до него дошло, он перевернул ее и посмотрел на нее сверху. Видя ее лицо, милое от усыпавших его веснушек, прекрасные зеленые глаза, он снова был поражен силой, притягивающей его к ней, своей потребностью в ней — во всем в ней. Это было очаровывающее и настойчивое чувство. Усилием воли он заставил себя заговорить: — Я просто хочу сказать вам одну вещь, Ваше Безумство, теперь, прежде чем я утону в ваших глазах… Я не могу быть Дэниэлом Мэттьюзом, когда мы вернемся в Дидвуд. Может быть, я буду опять чувствовать себя отважным, но я не глуп. То, что я доверился Голодному Медведю и вам, еще не значит, что эта тайна предназначена для всеобщего разглашения, милая. Мы не можем никому больше говорить об этом. Мэдди смутилась: — Что? Почему? Лис поперхнулся ироническим смехом. — Вы забыли, каково мнение об убийстве, как они это называют, на Литтл Бигхорн? Если я сам порицаю себя за то, что уехал из полка, прежде чем он встретил свою судьбу, то что же обо мне подумают люди? Я буду парией и в Дидвуде, и в любом другом месте до конца жизни! — Лис помрачнел, и настроение сразу же упало у обоих. — Я буду пользоваться дурной славой как единственный выживший в бесславном, кровавом убийстве! — Но, Лис, — в ужасе возразила Мэдди, — если все, кто был с Кастером, погибли, как люди узнают, что вы были на Литтл Бигхорне? Многие в Дидвуде вообще ничего не знают. Никто ничего не заподозрит, если вы вернете себе полное имя и станете более открытым и респектабельным, если, — она восхитительно покраснела, — если будет очевидно, что вы влюблены! — А. — Он глубокомысленно кивнул. — Понятно. Освободите меня от еще одного из ваших женских планов касательно моего будущего. Как вам хочется облагородить меня и поверить, что настоящая любовь и брак внезапно сотрут из моей памяти события того дня! — Я не говорила о браке, — горячо запротестовала она. — Позвольте мне встать! Лис помог ей подняться я одарил ее непреклонным взглядом: — А вам и не надо было говорить. Но это не выход. Вы забыли, Мэдди, что Седьмой Кавалерийский полк был разделен в тот день на три отдельных батальона, буквально за несколько минут до того, как я переехал через Холм. Погибли все люди Кастера, но большинство остальных остались живы. Все склонны забыть о батальонах Рено и Бентина, потому что они сражались на другой стороне Холма. — Он утомленно потер глаза. — А я не могу! Сердце Мэдди сжало, как в тисках. — Вы хотите сказать… что кто-то из солдат мог видеть, как вы уезжаете перед битвой? И кто-то может указать на вас пальцем, если узнает вас в Дидвуде? — Только Кастер и я знали о том, что произошло на самом деле: что я покинул полк по его приказу. Но Кастера нет, чтобы подтвердить это. Остальные не знают, что было сказано, и нетрудно догадаться, что они подумали, увидев, что я уезжаю от них в направлении, противоположном лагерю. Если один из них встретит меня в Дидвуде, шансов у меня нет. Я буду удобным козлом отпущения. Ее расстройство растаяло, уступая место любви и отчаянию. Мэдди подтянула юбку из оленьей кожи и забралась к нему на колени. — О Лис, почему жизнь такая трудная? — Будь я проклят, если знаю. — Он наклонил голову и поцеловал ее шею. — К счастью для нас, есть в ней и развлечения… Глава 21 10 августа 1876 года — Вы должны попробовать васяа, которую приготовила Убегающая, — проговорил Голодный Медведь. Он развернул драную шкуру, и все увидели хаш, считающийся у лакота деликатесом. — Она здорово потрудилась, чтобы украсить наше празднество в честь твоего сна и нового имени, но потом оробела и спрятала это. Она боялась, что ее васна хуже, чем у других женщин. — Голодный Медведь пожал плечами и прошептал: — Я не знаю, Увидевший Звезды, но, по-моему, Убегающая в чем-то права. Она не так хорошо готовит, как моя жена. Маленькая Голубка. Мне не нравится жизнь в агентстве, но мне не хватает моей семьи. Надеюсь опасности пройдут, и она не побоится вернуться ко мне. Голодный Медведь наблюдал, как Лис, зевая, пробовал хаш. — Я слишком много говорю. И возбужден. В последние дни я мало спал. Лис согласно кивнул. Он едва мог проглотить хаш Убегающей, и надеялся, что друг не станет настаивать, чтобы он поел еще. — Я тоже устал, но танцы и праздник вчерашней ночью оставили во мне много теплых воспоминаний. Я благодарен людям за то, что они устроили мне такое прекрасное чествование. — Огненный Цветок была очень хороша в своей новой одежде, — заметил Голодный Медведь. — Ей понравилось? — Очень… — Лис замолчал, наблюдая, как его друг пробует хаш, и ждал его реакции. — Гмм… — Голодный Медведь медленно жевал, кивал, жевал, кивал, затем наморщил лоб, поджал губы и наконец выкрикнул: — Тьфу! Пропасть! — Он выплюнул кусочек на ладонь, укоризненно посмотрел на него и перевел удивленный взгляд на Лиса: — Как ты мог проглотить эту… эту дрянь? Я всегда считал тебя человеком со вкусом, но… — Ну хоть теперь замолчи, — оскорбление возразил Лис. — Я чувствовал то же, что и ты, старый друг, но не хотел обижать тебя намеком, что Убегающая не умеет готовить! — Почему? — мягко спросил Голодный Медведь. — Она же мне не жена! Засмеявшись, Лис откинулся на шкуры буйволов и посмотрел через дымовое отверстие на кусочек голубого неба. — Ах! Иногда я думаю, что смог бы остаться здесь навсегда! Это прекрасный сон! — Вы, белые, всегда хотите стать индейцами, увидев, как хорошо мы живем. Ты из тех, кого люди могли бы принять, и я бы хотел, чтобы ты остался, но знаю, что это не то, чего тебе действительно хочется. Ты хочешь сложить вместе все кусочки своей жизни. Разве не так? — Голодный Медведь воспользовался палочкой из пера птицы, чтобы почистить свою трубку. — Если сказать все, что я думаю, то скажу: я чувствую, ты хочешь покинуть нас и вернуться в город, который называешь Дидвудом. — Да. — Лис следил за струйкой ароматного дыма, скрывающей лицо Голодного Медведя. Какой-то момент прошел в молчании, потом воин-лако-та протянул трубку другу. — Ты заметил девушку в трауре? Печальное зрелище. Ее одежда изорвана, она резала себе руки и ноги, втирала пепел в раны, не мыла и не расчесывала волосы. — Он покачал головой. — Когда-то она была самой красивой девушкой во всей группе лакота из Тетона. У нее были сверкающие глаза цвета ястреба-тетеревятника, длинные, блестящие волосы с приятным запахом и улыбка, от которой слабели даже самые сильные мужчины. — Знаешь, я обещал Мэдди — Огненному Цветку спросить тебя именно об этой женщине. Огненный Цветок питает к ней нежные чувства. Она хочет знать, может ли она что-нибудь сделать, чтобы приободрить девушку? Голодный Медведь пожал плечами: — Ей нечего веселиться. Она в трауре. Она очень любила своего мужа и правильно делает, что не скрывает свое горе. Затягиваясь дымом, Лис задумался, с чего это его друг заговорил о молодой вдове. Должна быть причина. — Ее муж, должно быть, был хорошим человеком, — осмелился произнести Лис, отхлебывая глоток воды. Голодный Медведь поправил орлиные перья у себя за головой и отвел взгляд: — Да, да, был. Он был моим братом, Метким Стрелком. «Странно, — подумал Лис, — что он чувствует вину за смерть Меткого Стрелка, хотя и не участвовал в сражении». — Меткий Стрелок был счастлив иметь такую жену и такого брата. — Теперь я должен заботиться о ней, у нее здесь нет родственников. Лис сощурил голубые глаза и попытался разглядеть сквозь завесу дыма лицо друга. — У тебя есть какие-нибудь проблемы с этим? Почему Голодный Медведь рассказывает ему все это? К чему приведет этот разговор? — Проблемы? — повторил Голодный Медведь. — Может быть. Я не могу уверенно сказать, что лучше для этой девушки. У нее много дарований, и она много что могла достичь в этой жизни, но с тех пор, как погиб Меткий Стрелок, погрузилась в глубокую скорбь. Она редко говорит… а я не тот человек, который поможет ей жить дальше. Это прозвучит эгоистично, но я хочу видеть ее страдающей по погибшему мужу. Это делает ему честь. — Ты ищешь моего совета? — спросил наконец напрямик Лис, не пытаясь далее вести игру терпения, свойственную лакота. Голодный Медведь встретился с ним удивленным взглядом. — Нет. Я все время думал об этом, с тех пор как ты и Огненный Цветок появились в нашем поселке. Все время, с тех пор как ты сказал мне, что Огненный Цветок — дочь Стивена Эвери. Лис затаил дыхание. — Я не говорил тебе о Стивене Эвери до этой ночи, — решительно продолжал Голодный Медведь, — потому что догадался, зачем ты приехал к нам. Мне нужно было подумать. Я принял решение. — Какое же? — Надеюсь, ты возьмешь вдову моего брата с собой в Дидвуд. Она будет очень одинока, если останется здесь, среди наших людей. Прошлой ночью я видел сон, что Меткий Стрелок сидит со мной в этом типи и просит меня помочь его жене найти новую жизнь. Он говорил, что все еще любит ее, хотя они теперь в разных мирах. Он говорил, что она слишком молода, слишком необыкновенна, чтобы умереть от горя. — Меткий Стрелок после смерти стал более разговорчивым, чем был при жизни, — пробормотал чуть слышно Лис. — Что ты сказал? — Ничего особенного. Просто пытаюсь осмыслить все это. — Лис жестко посмотрел на друга: — Есть еще что-то, да? Голодный Медведь посмотрел на трубку и кивнул: — Да, Увидевший Звезды, есть еще кое-что. Вдову моего брата зовут Улыбка Солнца. Человек, которого ты назвал Стивеном Эвери, — ее отец. — Он вздохнул: — Я верю, что тебя прислал Вакен Танка, Великий Дух, чтобы ты отвез Улыбку Солнца в ее другую семью. Лис заставил себя слабо улыбнуться: — Ну что ж… это… Так это Улыбка Солнца! Мэдди будет так… удивлена! Он поднялся, неожиданно задохнувшись теплым, пропитанным дымом воздухом типи. — Я сейчас же скажу ей об этом. Она горит нетерпением встретиться с сестрой. Лис нырнул головой под затвор типи, почти столкнувшись с Убегающей. — Ты ел васна, которую я приготовила? — крикнула она ему вдогонку. Он остановился на полпути, повернулся и одобрительно улыбнулся: — Да! Благодарю тебя. Это было… незабываемо! А теперь, прости… — Подожди, Увидевший Звезды! Скажи мне, ты говорил с Голодным Медведем? — Да, говорил. — Ты сказал ему, что он должен сделать меня своей женой? — От возбуждения она повысила голос. Лис покачал головой: — Нет, Убегающая, не говорил. И не буду! Разговор окончен — я не хочу снова говорить об этом! — С этими словами он зашагал к типи, в котором он жил с Мэдди. Наблюдая за исчезающим Лисом, Убегающая испытывала недобрые чувства к нему. — Ты не должен так обращаться со мной, Увидевший Звезды, — пробормотала она. — Вы с Огненным Цветком думаете, если вы белые, то судьба благоприятствует вам. Но, когда вас будут резать, вы так же истечете кровью, как и мой народ… Прежде чем сообщить Мэдди новость, он снова отвел ее на берег ручья в густую траву, где никто не мог ни видеть, ни слышать их. Важно, чтобы она была в состоянии излить свои чувства, как в тот день, когда он поведал ей свой секрет. — Это не может быть правдой! — воскликнула она, когда Лис повторил ей все, что рассказал ему Голодный Медведь. — Я не ожидала… — Знаю, милая! — он наблюдал, как она яростно вышагивает по высокой траве, и сердце его болело за нее. — Не хочу показаться эгоистичной или жестокой, но я надеялась найти сестру, которую смогла бы полюбить! Можно было решить самые разные проблемы, чтобы установить близкие отношения, но если бы Улыбка Солнца была… нормальной! Даже, если бы она была похожа на Сильную, было бы трудно взять ее в Дидвуд и ожидать, что она приживется там, но это… просто… кажется… — Мэдди зарыдала: — Это кажется безумием! Эта женщина как животное. Она не говорит, вопит, грязная и отказывается мыться… Интересно знать, как мы сможем взять ее? Лис? По щекам Мэдди текли слезы разочарования. — А как мы сможем не сделать этого, Мэдди? Улыбка Солнца ваша сестра! Она прижала обе руки к лицу, не пытаясь скрыть гнев на себя. — Я знаю! Знаю, что она моя сестра! О Лис, по-моему, я это поняла, когда увидела ее в первую нашу ночь здесь. — Крепко закусив губу, она сказала: — Хотя она была похожа на сумасшедшую, но, когда наши глаза встретились, у меня возникло мимолетное чувство узнавания. — Ее подбородок задрожал. — У нее глаза отца! У меня не его глаза, а у нее — глаза отца! — Мэдди, вам надо успокоиться. Это не конец света! — Он подошел к ней, и она позволила удержать себя на несколько минут. — Если сейчас Улыбка Солнца кажется дикой, то это не значит, что она такой останется навсегда. Она в трауре. Но Голодный Медведь говорил, что она была самой прелестной девушкой, яркой, красивой и веселой. — Вы действительно верите, что она станет прежней, если мы возмем ее в Дидвуд, в полностью чуждый ей мир? — По мере того, как Мэдди говорила, ее сомнения возрастали: — Не думаю. Она, вероятно, забьется на корточки в углу и прибавит только хлопот моей семье… — Мэдди, прекратите, — твердо произнес Лис. — Вспомните о вашем отце. Это было его желание. И Голодный Медведь говорит, что это наилучший выход для Улыбки Солнца в той ситуации, в которой оказались племена лакота. Они считаются противниками правительственных войск. Армия всегда может напасть на них и убить вашу сестру, если мы оставим ее здесь! — Он поймал руки Мэдди и сжал их. — Если это не удастся, мы отправим ее в агентство. Это достаточно справедливо? — Кажется, другого выхода у меня нет, не так ли? — ответила она. Ее щеки покраснели от разочарования: — Лучше бы я вернулась с волком, чем с такой сестрой! Тут Лис повалил ее на траву и, улыбаясь, прижал ее к земле своим телом. — Почему мне хочется смеяться, когда я рядом с вами, даже если вы в скверном настроении? — Он щекотал ее бородой, целуя ее ухо и нежные веснушки у края волос. — Скоро вам будет лучше. Просто нужно некоторое время, чтобы вы приспособились к этой ситуации. — Я… — о! Полагаю, что это так… Когда Мэдди находилась в руках Лиса, любящего и ласкающего ее, все ее страхи и сомнения, казалось, улетучивались. В ее сердце не оставалось ничего, кроме чистой, горячей любви к нему. В такие моменты, как этот, когда она ласкала его вьющиеся волосы и трепетала от прикосновения его губ, Мэдди чувствовала себя такой счастливой, такой везучей, что была уверена в своих силах преодолеть любые препятствия. После долгих совещаний пришли к решению, что Мэдди лучше всего познакомиться с сестрой с помощью Сильной. Существовали давние традиции народа лакота, по которым строились отношения между родственниками — мужчинами и женщинами, и эти обычаи удерживали Голодного Медведя от прямого разговора со свояченицей, разве что не будет другого выхода. Лис все объяснил Мэдди, пока Сильная ждала ее возле их типи. Мэдди махнула рукой на бессмысленность этих условностей, но втайне, за пустыми словами недовольства, она была рада, что именно Сильная сведет ее с Улыбкой Солнца. Было достаточно поводов для нервозности и без пугающего присутствия Голодного Медведя. Торопливо порывшись в саквояже, Мэдди вытащила что-то, завернутое в кусочек бархата, и по-детски зажала это в кулачке. Лису было любопытно узнать, что это, но он не стал спрашивать ее. И без того ее горящие щеки и нахмуренный лоб выдавали возбуждение и страх, которые она испытывала. Но несмотря на внешнюю неприязнь к виду и поведению Улыбки Солнца, ее явно тревожила судьба сестры, хотя она и не хотела в этом признаться признаться. — Ну что ж, — Мэдди встала перед Лисом на колени на шкуре буйвола, перед тем как выбраться из типи: — Пожелайте мне удачи! — Она за порогом, милая! Тронутая нежным взглядом Лиса, она поцеловала его и положила кончики пальцев на лазурные бусинки и лисий зуб, окружающие его сильную шею. — Иногда у меня возникает чувство, что все это сон. Как я могла очутиться здесь, вот так, с вами? Как все это могло произойти с нами? — Не думайте об этом сейчас. Огненный Цветок. Просто принимайте это. А теперь идите! — Засмеявшись, Лис похлопал ее по попке, прикрытой платьем из оленьей кожи, и поднял затвор типи, чтобы выпустить Мэдди и впустить внутрь чистый воздух. Стояли теплые дни, и вторая половина дня обещала быть жаркой. Подул легкий ветерок, и Лис снова лег и закрыл глаза. Скоро они тронутся в обратный путь, и эти минуты безмятежного покоя кончатся навсегда. Женщины подбрасывали в костер ветки зеленых деревьев, чтобы дымом отгонять москитов. Запах этого дыма смешивался с другими запахами жизни, к которым Мэдди постепенно привыкла, живя среди лакота. Сегодня в поселке продолжали заготавливать пищу, которая сохранится до тех дней, когда поселок тронется с места, поэтому повсюду стоял запах варящегося мяса и капающего на угли жира. Теплый ветерок доносил запахи гниющих отбросов из-за ряда ив и огромного стада пони, пасущихся в высокой траве близ деревни. Откуда-то доносился аромат кофе, присланного в подарок Стивеном Эвери, а когда они с Сильной подошли к ручью, Мэдди своим чувствительным носом уловила чистый аромат мяты. Оглядевшись вокруг, она увидела яркие цветы крапивы, росшей вдоль берега, появившиеся только вчера. Все эти запахи великолепно сочетались друг с другом: запахи земли, животных и этих людей, относящихся с почтением к дарам природы. На опушке рощи, где освещение было лучше, чем в другом месте, Сильная и Мэдди повстречались с Женским Платьем. Винтке сидел на бревне, рисуя на сыром полотне, укрепленном на иве, силуэт журавля. Он поприветствовал обеих женщин улыбкой и продолжил свою работу. Поблизости жена Безумного Коня, Черная Шаль, сидя в тени деревьев, кормила кусочками груши старого Одного Мокасина. Сильная объяснила, что Один Мокасин болен с тех пор, как медведь гризли нанес ему тяжелые увечья, и иногда в жару теряет сознание. Дети лениво брызгались в ручье или просто лежали в воде: было слишком жарко, чтобы двигаться! Даже собаки спокойно лежали в тени. Именно здесь Сильная и Мэдди нашли наконец Улыбку Солнца, безразлично сидящую, опершись на ствол дерева, в окружении дремлющих собак. Мэдди попятилась назад, одолеваемая сомнениями, но Сильная схватила ее за руку и потянула вперед. Собаки нехотя поднялись и перешли подальше, очистив пространство вокруг Улыбки Солнца. — Она грязная, — шепнула Мэдди Сильной, приблизившись настолько, чтобы понять, что дурной запах исходил скорее от ее сестры, а не от собак. Сильная пронзительно посмотрела на нее. — Улыбка Солнца знает много слов на твоем языке, — предупредила она. Рассматривая Улыбку Солнца, Мэдди никак не могла поверить, что это ее сестра. И впрямь, даже животные были отзывчивее, чем это грязное, опустившееся существо, с безжизненным взглядом. Жалость, которую ранее испытывала Мэдди к Улыбке Солнца, сменилась ужасом, как только она узнала, что это и есть ее сестра. Когда Сильная, улыбаясь, опустилась перед молодой вдовой на колени и успокаивающе что-то заговорила на языке лакота, Мэдди подумала: «Не тем предполагалось обернуться этому приключению! Как я привезу эту сумасшедшую дикарку домой, к отцу?» Наконец Улыбка Солнца взглянула на Сильную, сфокусировав на ней взгляд, полный глубокой боли, после чего отвернулась и что-то тихо простонала себе под нос. — Что ты ей сказала? — спросила Мэдди. — Она потому так ведет себя, что не хочет иметь со мной ничего общего? — Я сказала ей, что она очень страдает и что Меткий Стрелок не хотел бы, чтобы она так себя мучила. Я сказала, что ей пора вернуться к жизни. Видя тревогу на лице Мэдди, Сильная добавила: — Теперь я расскажу ей немного о тебе, и ты сможешь поговорить с ней, а я попытаюсь перевести ей твои слова на язык лакота, чтобы мы были уверены в том, что она поняла нас. У Мэдди часто забилось сердце, когда Сильная взяла за руку Улыбку Солнца и стала нашептывать ей какие-то нежные фразы. Улыбка Солнца неподвижно смотрела в пространство с минуту, Сильная ждала, а у Мэдди перехватило дыхание. Вдова медленно фыркнула и посмотрела на Сильную, которая кивнула ей в подтверждение своих слов. Мадлен не была готова к волне захлестнувших ее эмоций, когда Улыбка Солнца подняла голову и посмотрела на нее. Она буквально лишилась присутствия духа, видя пристально смотрящие на нее глаза отца на очень чуждом лице женщины лакота. На какой-то момент в глазах Улыбки Солнца, прекрасных серых глазах, промелькнули и ум, и чувствительность, и удивление, но тотчас же они снова стали пустыми. Мэдди не знала, что делать. Ничто в прошлом не подготовило ее к такой ситуации. Ей захотелось вежливо попрощаться и убежать, но Сильная взяла ее за руку и вложила ее в грязные дальцы Улыбки Солнца. — Сестры, — сказала Сильная с окончательным кивком я заговорила с Улыбкой Солнца на их языке. — Что ты теперь ей говоришь? — встревоженно спросила Мэдди. — Я хочу знать, что ты собираешься ей сказать, чтобы решить, следует ли тебе говорить это. Я имею в виду, знаешь… — Щеки Мэдди залились краской. — Ты не можешь изменить правду. Огненный Цветок! Я говорила твоей сестре только правду. По-моему, она знает о своем отце. Желтая Птичка была из тех женщин, которые не скрывают правды, и мы всегда знали, что Улыбка Солнца немного отличается от нас, она светлее. Сильная замолчала. — Итак, я говорю имя вашего отца? Мэдди услышала, как имя ее отца соскакивает с губ Сильной монотонными словами, и невольно, как эхо, повторила: — Стивен Эвери. Наш отец. Снова этот короткий, острый взгляд Улыбки Солнца, как луч солнечного света, пробившийся сквозь грозовые облака. Мэдди была возбуждена, но всем своим существом противилась правде. Эта дурно пахнущая девушка в лохмотьях ничего общего не имела с сестрой, образ которой нарисовала ее фантазия. Однако пребывание в лагере лакота изменило Мэдди, и теперь, ради приличия, она сумела подавить свои истинные чувства. Она вытащила бархатную тряпочку, развернула ее и вынула золотой медальон. — Это медальон моей матери, — дрожащим голосом объяснила она. Улыбка Солнца опять отвернулась, несома ненно пытаясь вернуться в собственный мир, но Мэдди была настроена решительно. Трясущимися пальцами она открыла медальон. — Улыбка Солнца, посмотри, пожалуйста. Это Стивен Эвери, наш отец! Улыбка Солнца медленно отодвинулась, пристально глядя на кору дерева, а не на дагерротип. Он был сделан много лет назад, вероятно в то время, когда родилась Улыбка Солнца. На нем был изображен бледный, серьезный молодой человек с вьющимися темными волосами, лучистыми глазами и в тугом белом воротничке. — Скажи, чтобы она посмотрела! — крикнула Мэдди Сильной. — Скажи ей, что это наш отец! Сильная начала что-то бормотать молодой вдове, но та скорчилась, как бы желая защититься. Мэдди была оскорблена: — Ты должна гордиться, что у тебя такой отец! — заявила она, наклонившись ближе и поднося открытый медальон к лицу Улыбки Солнца. Буквально на мгновение затравленный взгляд женщины коснулся отражения своих глаз на миниатюре, и она ударила по ней грязной рукой. — Нет! — Определить, произнесла ли она английское слово или просто протестующе проворчала, было невозможно. Мэдди вскочила на ноги, глаза ее наполнились слезами. — Лучше бы я не обещала отцу, — обратилась она к Сильной, — но я обещала и должна выполнить свое обещание. Скажи Улыбке Солнца, что она поедет со мной в Дидвуд. Я возьму ее познакомиться с отцом, нравится ей это или нет, и другого выбора у меня нет. Голодный Медведь хочет, чтобы она поехала! Прижав медальон к сердцу, она поднялась и пошла прочь, крикнув на прощание: — Думаю, Голодный Медведь рад предлогу избавиться от вдовы своего брата, и я не виню его! Сильная только вздохнула, наблюдая за удаляющейся Мэдди. Улыбка Солнца смотрела куда-то вдаль своими безжизненными глазами, что-то тихо стонала себе под нос, никого и ничего не замечая. Тогда Сильная оставила ее в покое и направилась в поселок. Оставшись одна, Улыбка Солнца нагнулась и выдернула что-то из сухой земли под хвостом одной из собак. Это была бархатная тряпочка, в которой хранился медальон. Она долго рассматривала драгоценную тряпочку. Потом, прислонившись к стволу дерева, она потерлась щекой об нее, и ее прекрасные серые глаза наполнились слезами. — Люди лакота расстаются с большей легкостью, чем мы, — объяснил Мэдди Лис, закончив собирать повозку, — поэтому вам ничего не надо говорить им. Все они понимают, что нам пора ехать, а уговоры остаться подольше будут считаться невежливостью. Мэдди нервничала, то и дело выглядывая из повозки. Без ящиков с ружьями и корзин с провизией места в повозке было гораздо больше. Они устроили удобное местечко для Улыбки Солнца, но Мэдди решила, что всю дорогу в Дидвуд будет сидеть впереди рядом с Лисом. — У меня в голове все смешалось, — жаловалась Мэдди. — Я была счастлива здесь, но понимаю, что пора возвращаться к нашему настоящему дому. Жаль, что невозможно стереть разницу между двумя мирами. Как жаль, что снова придется носить корсет и нижние юбки и говорить и делать не то, что хочешь, а то, чего от тебя ждут… Лис поднял ее и, успокаивая, пробежал рукой вверх и вниз по ее спине. — Знаю, это трудно — возвращаться, когда вы вкусили этой более простой жизни. Но мы должны, мисс Огненный Цветок. Мы белые! Она невольно засмеялась и прижалась щекой к крахмальной груди его рубашки. — О Лис, а как же Улыбка Солнца? — А что она? — Лис тщательно выбирал слова, пытаясь говорить спокойно и разумно: — Мы берем ее с собой, к вашему отцу, как он и просил. Мы преуспели в нашей задаче: не только нашли Улыбку Солнца, но и устроили все так, что везем ее в Дйдвуд. На самом деле, я осмелюсь сказать, это мы помогаем ей. Она сейчас уже по-настоящему не принадлежит к группе Безумного Коня. Ее нужно оградить, пока она не оправится от горя. — Вы верите, что это возможно? — Мэдди было стыдно за нотки неприязни, прокравшиеся в ее голос. — Я сомневаюсь! — Дайте ей время, — посоветовал Лис, — будьте только терпеливы, Ваше Безумство! Для дальнейшей дискуссии времени уже не было. Уотсон в восторге гарцевал, как будто понимал, что его снаряжают для нового путешествия. Мэдди предложила Лису размять чалого, пока она сама поведет повозку, запряженную мулами. Наконец, когда все было погружено, из типи, где с семьей погибшего мужа жила Улыбка Солнца, появилась она с мешком из оленьей кожи, растерянная и испуганная. Сильная взяла ее за руку и подвела к повозке. Мэдди отпрянула, когда ее подруга объяснила Улыбке Солнца, что она в безопасности и о ней будут хорошо заботиться. Потом Лис и Голодный Медведь показали ей маленькое гнездышко, которое будет ее жилищем во время путешествия в Дидвуд. Улыбка Солнца села на стеганые одеяла, все такая же грязная и зловонная, но удивительно грациозная в своих движениях. Она уставилась на свои колени и так и сидела, словно скованная льдом, пока друзья и родственники мужа прощались с ней, желая ей всего хорошего. Убегающая уклонилась от разговора с отъезжающим трио, но внимательно наблюдала за ними, прищурив глаза. Сильная позволила Мэдди обнять себя и поблагодарить за дружбу, но они не поцеловались. — Не борись с волей Великого Духа, — сказала Сильная, глядя в зеленые глаза Мэдди. — У тебя много достоинств. Будь благодарной за них и будь осторожна. Другие люди будут завидовать твоей счастливой судьбе. Мэдди не все поняла из этих загадочных слов, но запомнила их. Так много чувств взыграло в ней, когда она оглянулась на живописный поселок: как много она узнала здесь и как много стали значить для нее это место и эти люди. Но одна мысль как кинжалом пронзила ее: эта жизнь закончилась для всех индейцев. Даже сейчас они цепляются за свой счастливый сон. Она с болью в сердце подумала, что те, кто последует за Безумным Конем, победы не одержат и рано или поздно всем им придется уступить и жить в резервациях. Тем временем Голодный Медведь признавался Лису в том же самом: — Не знаю, смогу ли я смириться с этим, когда придет время, — тихо произнес он. — Смогу ли я жить за загородкой и делать вид, что коровы — это буйволы? Скучно. Лис осмотрел все, чтобы убедиться, что все в порядке, и Мэдди, взгромоздившись на высокое сиденье, взяла в руки вожжи, Лис не мог сказать ни слова утешения ни Голодному Медведю, ни остальным, собравшимся проводить их. Они понимали это. Он вскочил на спину Уотсона, дотронулся до лисьего зуба у основания своей шеи и улыбнулся: — Хэг ун, кола! Мужайся, друг! Я никогда тебя не забуду, и, если я тебе понадоблюсь, позови меня, и я приду! С этим они и тронулись в путь, медленно двигаясь к югу от Бир Батта, места, где родился Безумный Конь, к Воровской дороге, которую Джордж Армстронг Кастер проложил к Черным Холмам. Уотсон радовался вновь обретенной свободе и весело бежал галопом впереди повозки с Лисом на спине. Небо, голубое, как яйцо малиновки, было усеяно облаками, похожими на сбитые сливки. Мэдди видела, как Уотсон с Лисом на спине, радостно бежит впереди в лучах солнечного света, но не разделяла их удовольствия. Ее мулы, казалось, ползли, а стоящая вокруг тишина подавляла. Время от времени она заглядывала внутрь повозки, где сидела ее сводная сестра, смотря в лицо неизвестному. Мэдди была рада, что Улыбка Солнца не видит ее, потому что она не знала, что ей сказать или сделать. Ей бы хотелось, чтобы все происшедшее было бы сном. Она так верила Лису и почему-то думала, что Улыбка Солнца будет совершенно другой. «Но, — решила Мэдди, — вероятно, ей не надо отказываться от мечты. Кто может сказать, что таит будущее?» ЧАСТЬ 4 Он касается твоей души, Как музыкант клавишей.      Эмили Дикинсон (1836-1886) Глава 22 16 августа 1876 года Входная дверь дважды хлопнула от порывов ветра. Стивен Эвери, все еще бледный, как его подушки, слегка вздрогнул. — Я неоднократно просила вашего сына плотнее закрывать за собой дверь, — сказала Энни Сандей, сидевшая на стуле рядом с постелью Стивена. Сняв очки, она отложила книгу «Дом семи башен» Натаниэла Готорна, которую читала вслух. — Дорогая моя, миссис Мэтт… — Энни! Стивен вздохнул. — Энни, вы знаете, как мы все рады, что вы приехали в Дидвуд, и я никогда не смогу достойно отблагодарить вас за все, что вы сделали для моего выздоровления, но вспомните, что это — Запад. Видя, как напряглась ее спина, он понял, что его шансы убедить ее равны шансам остановить паровоз голыми руками. — Я хочу сказать, что Бенджамен всего лишь мальчик! Он никому не желает причинить вред, но у него на уме тысяча разных детских дел! — Поверьте мне, Стивен, я прекрасно понимаю психологию мальчиков. Однако понимать — не значит идти у него на поводу. Несколько простых правил пойдут ему только на пользу! Смотря, как Энни поднялась во весь свой величавый рост, Стивен в который раз был поражен ее природной красотой и силой характера. Эта женщина одновременно и гипнотизировала и смущала. Она была прекрасной представительницей своего пола, с блестящими каштановыми волосами, тронутыми сединой, стянутыми сзади в простой узел, чистыми карими глазами и упругим телом, облеченным в простое платье с высоким воротом. В ней, определенно, была сила, с которой приходилось считаться. Энни появилась две недели назад, ища своего сына. Ее радушно приняли в доме Эвери, где она и осталась помочь наладить домашнее хозяйство. «Теперь, — предположил Стивен, — она прошествует в гостиную и примется за моего сына, который, вероятно, в отместку будет вдвое чаще оставлять дверь приоткрытой». — Бенджамен? — позвала Энни спокойным учительским голосом. Дверь в спальню распахнулась, и с криком влетел Бенджамен, почти сбив с ног Энни Сандей, — Эй! Вот вы где! Ради Бога, а где бабушка Сьюзен? И Титус? — Его рыжеватые волосы стояли потными вихрами, а веснушки ярко блестели на его мордашке. Когда мать Лиса схватила его за плечи, стараясь успокоить, Бенджамен попытался увильнуть, завопив: — Пустите меня, леди! — Бенджамен, веди себя прилично! — приказал Стивен. — Слушайте меня! Это важно! — Он остановился, задыхаясь, пока не удостоверился, что оба взрослых готовы выслушать его. — Мэдди и Лис возвращаются! Я видел их, Уотсона и повозку на Главной улице, и Мэдди правит повозкой! Сейчас, вероятно, они уже поднимаются на холм! Стивен был возбужден. — Боже правый! Интересно… О, мой… — Он начал бороться с покрывалом: — Где мой халат? — Дэниэл? Дэниэл возвращается? Прямо сейчас? — Энни Сандей осмысливала сообщение Бенджамена. Она ждала встречи с сыном с того самого дня, как покинула Вашингтон, получив известие, что он в Дидвуде. Она так долго ждала, что не могла поверить, что он наконец предстанет перед нею. — Это так неожиданно, — пробормотала она, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Папа, я не знаю, можно ли тебе вставать с постели, — с сомнением произнес Бенджамен, подавая Стивену его халат. — Все будет прекрасно. Я не выйду из дома, но я должен видеть, просто на тот случай. — Стивен почувствовал прилив бодрости, как будто магическое лекарство возымело успех. Завязав кушак своего парчового халата, он просунул ноги в поношенные полуботинки из телячьей кожи и с достоинством вышел. — Бенджамен, по-моему, бабушка сказала, что собирается лечь и вздремнуть наверху. Пойди посмотри, ладно? А потом поищи Титуса возле дома Лиса. Мы все должны присутствовать в такой момент. — Протянув руку Энни, он добавил: — Я провожу миссис Мэттьюз к парадному крыльцу. Бенджамен кивнул и бросился из комнаты, но его остановил голос отца. — Сынок… Ты действительно видел их? Я имею в виду, — он откашлялся, — я понимаю, что ты был высоко на нашем холме, но я подумал, может быть, ты увидел с ними еще кого-нибудь. Другую молодую женщину, вероятно?.. — Его голос задрожал от волнения. — Ух! — Бенджамен нетерпеливо посмотрел на отца: — Я видел Лиса верхом на Уотсоне и как Мэдди ведет повозку. Я различил ее по волосам. Вот и все. Больше никого. — Понятно, понятно, — нервно кивнул Стивен. — Ну что же, прекрасно. Пойдемте же поприветствовать путешественников, да, миссис Мэттьюз? Энни Сандей, посмотрела на хозяина дома с сияющей улыбкой. — Безусловно, сэр, но вы должны взять меня под руку! Они стояли на крыльце маленькой группкой, и Лис поймал себя на том, что его сердце переполняется нежностью при виде этих людей, которых он и знал-то всего несколько недель. Он подъехал на Уотсоне и поравнялся с мулами, чтобы помочь Мэдди провести повозку по ухабистой дороге, ведущей по склону холма к их домам. — О, смотрите, Лис! Это отец! Ему, должно быть, стало лучше! — Держа вожжи в руках, Мэдди заслонила рукой глаза от солнца и попыталась разглядеть получше. — Как замечательно видеть его не в постели! И бабушка Сьюзен здесь, и Титус, и Бенджамен… и женщина! О Господи! Надеюсь, это не Гарнет Лумис — она растрезвонит по всему городу об Улыбке Солнца! Лис пожал плечами: — Боюсь, новость распространится достаточно быстро. Вы должны взять себя в руки! — Бедный отец, — она украдкой взглянула назад в повозку, где ее сводная сестра сидела скрючившись вот уже более трех дней. Если бы не ее запах, они вообще забыли бы о ее присутствии. — Не знаю, будет ли он рад, что мы привезли ее? — Конечно, он будет рад, — раздраженно огрызнулся Лис. — Ради Бога, Мэдди, не думаете ли вы, что в его представлении она может быть чем-то другим, нежели неиспорченной индейской девушкой, на что вы явно надеялись? Он хочет видеть свою дочь такой, какая она есть, даже если она не пахнет как розовый куст! Взяв себя в руки, Мэдди кивнула. Лис был прав, и ей стало стыдно за себя. Улыбка Солнца покинула все, что ей было дорого, ей понадобится доброта и сочувствие, поддержка и подбадривание. И именно Мэдди, как сестра, должна о ней заботиться, а не придираться к ней! Они огибали вершину холма, и Мэдди видела, как прыгает в нетерпении Бенджамен. Титус придерживал его сзади за рубашку, чтобы не позволить ему броситься им навстречу. Отец улыбался, но… — Лис, кто эта высокая женщина? Вы узнаете ее? Теперь, когда они ехали по чистому месту и Лису не приходилось беспокоиться о том, чтобы мулы не оступились и не сорвались со склона холма, он взглянул еще раз на крыльцо. Сьюзен 0'Хара помахала ему рукой, и он ответил ей тем же. И тут он узнал эту женщину. — Лис? — Мэдди тревожно взглянула на его открытый рот и округлившиеся глаза. Уотсон почти врезался в мулов. — Лис! Кто эта женщина? — Прошу тебя, Господи, не надо больше сюрпризов! — думала она. — Лис? Его губы пересохли от волнения. — Я, — он судорожно проглотил слюну и, оторвав взгляд от фигуры на крыльце, посмотрел на Мэдди: — Не могу поверить! Может быть, вам следует ущипнуть меня. По-моему, я увидел там мою мать! В следующие несколько минут Мэдди с Лисом попали в сплошной водоворот приветствий, объятий и поцелуев, и наконец Лис смог все свое внимание сосредоточить на матери. Энни Сандей проделала две тысячи миль, чтобы навестить сына, и им было о чем поговорить. Мэдди осталась с отцом, который вопросительно уставился на нее. — Я мог бы высечь тебя за то, что ты вот так убежала, Мэдди, — сурово произнес он и улыбнулся. — Однако когда ты целая и невредимая вернулась домой, мне не терпится услышать твой рассказ. Я благодарен Лису, что он поехал от моего имени и присматривал за тобой, но это семейное дело, и я очень рад, что вы здесь. Стивен наклонился к Бенджамену и печально улыбнулся: — Насколько я понимаю, вы не смогли найти Улыбку Солнца? — На самом деле… — Мэдди комкала свою поношенную ситцевую юбку и судорожно искала глазами Лиса за головой Энни Сандей. — Мы нашли ее, отец! Лис придвинулся к ней. — Мы сделали все, что вы просили, сэр. Улыбка Солнца с нами, в повозке, но прежде, чем вы увидите ее, я должен кое-что вам объяснить. — Лис, почему бы вам втроем не разобраться в этом, — предложила Сьюзен, — пока мы — Бенджамен, Титус, миссис Мэттьюз и я — пойдем в дом и приготовим что-нибудь поесть? Энни Сандей явно не хотелось покидать сына, но в интересах здоровья Стивена она подчинилась без протеста. Лис вынес на крыльцо кресло и усадил в него Стивена. Затем, как можно более кратко, они с Мэдди рассказали свою историю. — Она действительно здесь? — прошептал Стивен, пристально и недоверчиво глядя на повозку. — Что она подумает о нас, если мы занялись собой и оставили ее на жаре? — Полагаю, она дремлет, — заверил его Лис. — Отец, ты, может быть, не готов к встрече с Улыбкой Солнца, — неуверенно начала Мэдди. — Она… — Я знаю, что значит для женщины лакота быть в трауре, — перебил ее Стивен, — и понимаю, что сейчас она, должно быть, напугана. Лис, пожалуйста, приведите ее ко мне! Мэдди стояла рядом с отцом и вместе с ним наблюдала, как Лис подошел к повозке и помог Улыбке Солнца встать и спуститься на землю. Рядом с цивилизованными людьми девушка еще более напоминала дикое животное. Солнце безжалостно освещало ее грязные лохмотья, весь ее отвратительный облик. Она сощурилась, съежилась и осторожно озиралась вокруг, когда Лис вел ее к дому. Опустившись на колени рядом с отцом, Мэдди готовилась утешить его, боясь увидеть, как он с отвращением отшатнется от Улыбки Солнца. Вместо этого она увидела, что он тихо рыдает. — Как она похожа на Желтую Птичку, — прошептал Стивен. Когда Улыбка Солнца приблизилась к нему и поднялась на крыльцо, их глаза встретились, и они узнали друг друга. — Ей сказали, кто я? — спросил Стивен. — Да, — с сомнением ответила Мэдди, — но она не говорит и вообще редко с кем-нибудь общается. — Отчасти именно поэтому Голодный Медведь, ее свояк, счел за лучшее отправить ее сюда, — объяснил Лис. — У народа лакота неопределенное будущее, и ему показалось, что будет лучше, если кто-то будет присматривать за ней. Стивен, казалось, не замечал ничего, что так расстраивало Мэдди, ни во внешнем виде, ни в поведении Улыбки Солнца. Он протянул руку, чтобы прикоснуться к руке дочери, она же, защищаясь, свернулась калачиком на ступеньке крыльца. — Ей станет лучше, — спокойно и твердо произнес он. — Мы позаботимся об этом. — Голодный Медведь говорил, что она была прекрасна, пока ее мужа не убили на Литтл Бигхорн, — сказал ему Лис. — Ну не удивительно! Событиям на Литтл Бигхорн всего несколько недель, а люди Безумного Коня с тех пор постоянно находились в движении! У нашей бедной Улыбки Солнца не было времени оправиться от удара, а траур у лакота, насколько я помню, длится год. Так что ничего необыкновенного… Его голос неуверенно затих, так как он не мог не видеть разницу между трауром и полным уходом из жизни Улыбки Солнца. Наконец Мэдди вздохнула: — Ну, так что же нам теперь с ней делать? — Твоя сестра будет спать наверху с тобой и бабушкой Сьюзен, — ответил Стивен. У Мэдди округлились глаза: — Но, отец… — Я знаю, что ты, так же как и я, рада, что нашла Улыбку Солнца и привезла ее в семью, — отрезал он. — Нам всем придется принести некоторые жертвы, чтобы быть уверенными, что она чувствует себя желанной и способной как можно скорее победить свое горе. Мы должны окружить ее огромной любовью и показать ей, что значит быть членом семьи Эвери. После короткого колебания Мэдди кивнула. У нее возникло ощущение, что все, кто ее окружают, великодушнее и чище сердцем, чем она. Она решила очень постараться и, что бы ни чувствовала, будет с довольным видом соглашаться не только для того, чтобы доставить удовольствие отцу, но и для самой себя. — Ну что ж, что ж, я бы сказала, ты сильно изменилась, — бормотала бабушка Сьюзен, пока Мэдди мыла по суду. — Я всегда слышала, что жизнь среди индейцев меняет женщину, и, полагаю, так оно и есть! — О, честное слово, бабушка! — закричала Мэдди, но, заметив блеск в глазах старушки, осеклась: — Ты дразнишь меня, да? Прости, я просто устала. — Она помолчала. — Бабушка, ты будешь считать меня нехорошим человеком, если я признаюсь, что не в восторге от своей новой сестры? — Я это заметила, — ответила Сьюзен. Она вытерла тарелку и поставила ее на полку. — Как я могу полюбить, по-настоящему полюбить человека, который ведет себя как бешеная собака? — с вызовом заметила она. — Шшш… Ты сама ведешь себя точно так же, дорогая, — предупредила бабушка. — Но спать в одной комнате с этой вонючкой! Если бы она хоть вымылась… — Если ты не заметила, — перебила бабушка. — Улыбка Солнца еще не переступила и порога нашего дома, и я сомневаюсь, что сделает это в обозримом будущем. Если я правильно догадываюсь, это бедное дитя останется в повозке где она сможет побыть в одиночестве и чуть пообжиться здесь. Ей будет уютнее под этим брезентовым навесом, с видом наружу, свежим воздухом и уединением. Ты, знаешь ли, не единственная, кто умеет приспосабливаться! Мэдди стояла, опустив руки в таз с мыльной водой, и думала. — Ты считаешь, отец позволит ей остаться в повозке? — Разумеется позволит, если таков будет ее выбор. Он позволит все, что необходимо для того, чтобы Улыбке Солнца было уютно. Ты могла бы иногда поставить себя на место другого человека, Мэдди! Сьюзен мягко пригладила локон, выбившийся на лоб внучки. — Я никогда не была в большом восторге от твоего отца, но теперь я им горжусь. Должно быть, он все это время чувствовал себя очень виноватым, думая о Желтой Птичке и Улыбке Солнца. Он очень рисковал, пытаясь привезти ее в свою семью, и я уверена, что он напуган больше, чем хочет это показать. Ты должна проявить к нему немного сочувствия, милая. От слов бабушки Мэдди захотелось снова стать маленькой и забраться к ней на колени. — О, бабушка, как хорошо быть дома с тобой! Ты так мудра! — Правда? — Сьюзен потерла уставшую поясницу и нетвердой походкой проковыляла к стулу, чтобы сесть. — Я должна признаться, дорогая, я сама недавно испытала ужасные эгоистические чувства. — О, бабушка, как восхитительно! — Мэдди захлопала влажными руками, вытерла их о передник и бросилась придвигать свой стул к стулу Сьюзен. — Расскажи мне все! Нет, дай мне сначала угадать. Это мать Лиса… да? — Она хихикнула, когда Сьюзен неохотно кивнула. — Признаюсь, я была так удивлена, увидев ее здесь, но так занята всем остальным, что не сразу распознала характер миссис Мэттьюз. Она очень властная? — Прошу тебя, Мэдди, — Сьюзен округлила глаза. — Она приехала сюда и, совершенно посторонняя, стала управлять домом! Я, может быть и стара, но я не слаба! И может быть, я не самая усердная сиделка для твоего отца, но я не служанка, которую можно без всяких разговоров выбросить в сторону! — Разумеется нет! — Не покровительствуй мне, Мэдди. Я вовсе не хочу строить из себя важную персону и должна признать, Энни очень милая женщина. Но от ее доброты мне только хуже. — Сьюзен налила себе в рюмочку немного хереса. — Скажем лишь, я рада, что ты вернулась… и рада, что и Лис здесь; Энни все свое внимание перенесет на него! В течение долгой минуты Мэдди покусывала нижнюю губу, обдумывая слова бабушки. Сьюзен допила свой херес и налила е1це один бокал внучке. — Гммм… — вздохнув, та выпила. — Ты не собираешься поведать мне, как ваши отношения с Лисом? — спросила она наконец, потеряв терпение. — В конце концов, я приложила к этому руку. Мэдди усмехнулась. — Да, и это счастье, что тебя не было поблизости, когда он обнаружил, что я убежала с ним. Я решила, что он смягчится, если я упомяну, что ты благословила этот план, но… — Честное слово, Мэдди, иногда я думаю, что у тебя здравого смысла не более чем у кузнечика! Лис не тот человек, которого я хотела бы рассердить. Я удивлена, что он не прочел мне нотацию сегодня вечером за тортом и кофе! — О, не беспокойся, с этим он справился. — Мэдди застенчиво улыбнулась бабушке: — Мы, так сказать, заключили мир. Мы сейчас очень близки… но до свадьбы еще далеко, если это тебя интересует. Лис все время предупреждал меня, что не готов к этому ответственному шагу, так что я знала, как рискую, и все равно ничего бы не изменила! — Вы любите друг друга? Мэдди мило покраснела. — Да, верю, что это так. Иногда я верю в это больше, чем остальные, но теперь, по крайней мере, мне понятно, что жизнь Лиса осложняется не только из-за меня. Если он не готов жениться и осесть на одном месте, это не потому, что недостаточно любит меня. — Она уставилась в пространство и вздохнула. — Признаюсь, я порой надеялась, что мои мечты осуществятся, когда мы вернемся в Дидвуд и у Лиса будет время расставить все на место в своей жизни. Я думала, что, если он будет жить рядом со мной, ему будет не хватать близости, которая была между нами, когда мы жили среди племени лакота. О, бабушка, — она подняла свои блестящие изумрудные глаза, — это было самое удивительное время в моей жизни. Я столько узнала за такое короткое время — о себе, о Лисе, о жизни! Бабушка Сьюзен задумчиво поглядела в окно. — Ты с самого рождения слышала рассказы о карьере моего отца в Сенате Соединенных Штатов и помнишь, не так ли, что его наставником был Бенджамен Франклин? И моего и твоего брата — обоих назвали в его честь. Я помню, что в молодости обсуждала с папой индейскую проблему, и он повторил кое-что, сказанное ему доктором Франклином, а именно, что в большинстве случаев белые пленники, выросшие среди индейцев, отказываются впоследствии от своей расы. Он говорил о случаях, когда белого человека, часто женщину, выкупали и белые обходились с ними со всем возможным уважением, и, тем не менее, он или она при первой же возможности убегали назад… чтобы никогда больше не видеть белых. Кухню окутали сумерки, усиливая эффект, произведенный ее рассказом. — Прелестно, не так ли? В молодости я часто мечтала побывать в этом мире. Я рада, что тебе, дорогая, это удалось, прежде чем эта культура не исчезла полностью. — Да, бабушка, я тоже рада, — горло Мэдди сжалось от волнения. — Но ты говорила о своих мечтах; касающихся тебя и Лиса, — оживленно произнесла Сьюзен. — Чего мы можем ждать от этого молодого человека? — Хотела бы и я знать, — Мэдди встала, чтобы зажечь лампу. — Раньше я думала, что все изменится, но теперь здесь мать Лиса, и кто может сказать, что это будет значить? Во всяком случае, думаю, он вряд ли горит желанием привести к себе в дом жену, пока она здесь. — Не могу представить, Дэниэл, чем ты занимался в эти последние недели! Энни Сандей Мэттьюз, подбоченясь, стояла в середине просторного дома сына и оглядывалась вокруг с нескрываемым неудовольствием. Ее взгляд упал на скатанную, сбитую постель в углу, скользнул по открытой лестнице на чердак, остановился на втором каменном камине, столе и стульях из бревен и бочек, нескольких корзинах с продовольствием и кухонной утвари. — Долж насказать, я шокирована. Как ты можешь так жить? Титус Пим сидел в открытых дверях, попивая из кружки эль и наблюдая, как солнце садится за вершины гор. Наконец он в замешательстве поднялся: — Я лучше уйду, приятель? Я так рад, что ты и леди вернулись! — Титус, куда ты уходишь? — спросил ошеломленный Лис. — Ну, пойду в гостиницу Кастера. Теперь, когда миссис… — его голос смущенно оборвался. — Мэттьюз, — подсказал Лис. — Да. Теперь, когда миссис Мэттьюз здесь, чтобы заботиться о тебе, и будет жить в этом доме, ей захочется мира и уединения. Так будет лучше, по крайней мере, пока мы не построим подходящих комнат. — Пим усмехнулся и поклонился Энни Сандей. Она подошла к двери, чтобы помахать на прощание корнуэлльскому рудокопу, и обратила внимание на маргаритки и цинии, весело цветущие перед бревенчатым домом. — Вижу, у тебя цветы. Как это трогательно с твоей стороны, мой дорогой мальчик! Лис еле удержался от саркастического ответа и попытался изобразить свою лучшую мальчишескую улыбку. Обняв Энни Сандей, он умолял: — Не будь так сурова со мной, мама! Посмотри на этот дом! Это дворец по сравнению с другими домами в Дидвуде. Я просто не успел обставить его как следует. — Вздор! Ты просто решил жить как язычник, спать на полу, есть бобы из банки и мыться в оловянном тазу! — А вот и неправда! — возразил он. — Я практически каждый день хожу в баню на Главной улице, особенно в жару. Я даже дополнительно плачу за свежую воду! — Ну, ну, о тебе, должно быть, говорят в городе с такими шокирующе развитыми обычаями, — Энни отвернулась от него. — Мама, ты знаешь, что я восхищаюсь тобой более чем кем-нибудь, но я должен быть честен. Такое поведение тебе не идет. Ты не рада видеть меня? У нее слегка задрожал подбородок: — Разумеется, рада. Вероятно, мне слишком тебя не хватало, и я пыталась хотя бы казаться сдержанной в этом незнакомом месте и среди множества незнакомых людей. Признаюсь, я начинала беспокоиться, что с тобой что-то случилось. Ты можешь представить себе мой страх, когда я приехала сюда и узнала, что ты отправился к Безумному Коню? Ее слова теперь текли быстро. — О Дэниэл, услышав об этом ужасном убийстве на Литтл Бигхорн, я рыдала целыми днями, думая, что ты убит. — Ты рыдала? Невозможно! — нежно упрекнул Лис, целуя блестящие волосы матери. — Нет, нет, это правда, — настаивала она. — Слава Богу, У тебя хватило ума дать мне знать, что ты невредим и где находишься. Меня настолько переполняло чувство облегчения, что я, не откладывая, решила ехать сюда. По-моему, если говорить совершенно честно, у меня было такое чувство, что я вернулась в те времена, когда твой отец оставил меня в Вашингтоне и уехал к границе. Я постоянно жила в страхе, что он не вернется домой, что индейцы, которым он так сочувствует, убьют или изувечат его, но никогда не сказала ему ни слова об этом, и он в конечном счете перестал уезжать. — Энни Сандей, взяв себя в руки, заговорила спокойнее: — Должно быть, ты прав. Я устала и так счастлива что вижу тебя, дорогой. Ты не против, что я приехала? — Против? — отозвался Лис. — Я люблю тебя, мама. И очень рад видеть тебя! — Ну что ж, тогда все решено. Совершенно очевидно что тебе нужна моя помощь по дому! Ему нужно гораздо больше, чем несколько цветочков, Дэниэл! — За цветы ты фактически можешь поблагодарить Мэдди. Это ее дело. — Его взгляд устремился к соснам, разделяющим их дома. — Кому? О да, мисс Эвери. Она, кажется, очень милая молодая леди. Я подружилась с ее отцом! — Энни Сандей задержалась взглядом на лице сына, стряхнула с себя страхи, и ее настроение поднялось. — Посмотрим, на чем же мне сегодня придется спать? А завтра пойдем в лавку Стара и Бьюллока и купим приличную домашнюю утварь. Господи, Дэниэл, хорошо бы нам сегодня получше выспаться. Завтра у нас насыщенный день! Энни торопливо обошла дом, а он вышел, осматривая свои владения и прикидывая место для новой хижины. Она не должна быть очень большой, но вполне достаточной для Энни Сандей. Глава 23 16 августа 1876 года Лис нашел могилу Д.Б. Хиккока на дидвудском кладбище, изобретательно названном «Приют новичков». Кладбище располагалось на естественном расчищенном участке леса на восточной от города стороне ущелья. Дис пошел туда, когда солнце еще только поднималось с другой стороны белых скал, обрамляющих каньон, и легко нашел могилу Билла. Она еще была покрыта цветами. На лицевой стороне доски, врытой в холмик, неопытной рукой были вырезаны имя Хиккона, его возраст, обстоятельства и дата смерти. Перед тем как идти на кладбище. Лис рано утром вымылся, забрал из прачечной жены Вонг Чи свою чистую и накрахмаленную одежду. Ему было приятно, что он пришел к другу вычищенным, выбритым и одетым в чистую полосатую рубашку и выцветшие синие брюки, пахнущие солнцем, мылом и горячим утюгом миссис Чи. С тоской вспоминая о народе лакота, он еще раз утвердился в мнении, что принадлежал он все-таки именно этим местам. Даже со всеми своими бросающимися в глаза недостатками и несообразностями, Дидвуд был его домом, и он вернулся сюда с новым чувством, что чего-то стоит. Может быть, у него тоже есть изъяны, но у него есть и цель — и ему приятно было снова это осознавать. Как будто пламя его души снова загорелось. В бане Лис услышал от старого Френчи подробности смерти Билла, разумеется уже приукрашенные ради создания легенды. Он держал тузы на восьмерках, названных теперь «рукой мертвеца», и сидел спиной кдвери салуна, когда туда вошел Джек Мак-Колл и выстрелил ему в затылок. Некоторые говорили, что убийца просто пьяница, другие считали, что он последовал за Бешеным Биллом в Дидвуд, чтобы отомстить за брата, застреленного Хиккоком в Эбилене. Как бы то ни было, суд рудокопов, собравшийся в Жемчужном театре, счел возможным отпустить его. В этой истории было столько темного, что Лис решил не задумываться над обстоятельствами смерти друга. — Просто пришло его время, — размышлял Лис, глядя на полевые цветы, которыми была отмечена могила. — Эй, приятель! — раздался голос в нескольких ярдах внизу. — Я слышал, ты вернулся! Лис увидел приближающегося Колорадо Чарли Аттера и иротянул руку: — Рад тебя видеть! — Я ушел той ночью и не возвращался из Чейенна, пока они его не похоронили. Я пытался собрать по кусочкам всю эту историю, но, кажется, у каждого своя судьба. Во всяком случае, я ничего не могу сделать, чтобы вернуть его… — Аттер пожал плечами, внезапно прекратив разговор, так как глаза его повлажнели. — Я думал точно так же, — Лис открыл свое сердце другому человеку; он потерял своего лучшего друга. — Мне будет очень не хватать его. Знакомство с ним его было честью для меня. Отвратительно, что этот город превращает его в миф: еще один способ делать деньги, знаешь ли. — Такой уж город этот Дидвуд, хотя… Хочешь позавтракать вместе? Я думал навестить тетушку Лу Марчбенкс в Большой Центральной. Хочешь пойдем? Ее бисквиты ни с чем не сравнить. Билл любил их, мы можем поесть в его честь. По лицу Лиса медленно расплылась широкая улыбка: — С удовольствием, Чарли. Чертовски хорошо быть дома! Они спустились с холма и прошли по шаткому деревянному мостику через Бухту Белой Рощи. Чарли сказал: — Я собираюсь сделать надпись на могиле Билла и долго думал, что вырезать на ней. Хочу написать: «Приятель, мы встретимся снова на счастливой охотничьей земле, чтобы больше не расставаться». — Чарли искоса взглянул на Лиса, ожидая его реакции. — Прекрасные слова, Чарли. Именно то, что понравилось бы Биллу, — ответил Лис. — Дай мне знать, когда соберешься это сделать, и я помогу тебе, если нужно. — Очень признателен. Лису очень хотелось полностью довериться Колорадо Чарли Аттеру, но это казалось ему слишком рискованным. Он был уверен, что может доверить ему секрет, но что, если ют проговорится во сне или что-нибудь в этом роде? Так что вместо этого они ели ячницу с колбасой, бисквиты и запи-вали все это большим количеством кофе, обсуждая в общих чертах путешествие Лиса в Бир Батт. — Здесь люди действительно ненавидят сиуксов, — заметил Чарли, наполнив желудок. — Разумеется, большей частью это вызвано страхом, да и виной, даже если они этого не понимают. Каждый кричит о том, что индейцы нуждаются в цивилизации и о том, что наш долг делать это, так как индейцы слишком простодушны и дики. — Он опустил в кофе кусок сахара и поболтал им в чашке. — Я не знаю ответа. Не думаю, что Господь Бог послал нас, белых, для развития цивилизации. Сдается мне, кончится тем, что мы, вероятно, уничтожим огромную часть этих прекрасных мест. Но, с другой стороны, я не хочу возвращаться назад. А ты? Лис тер переносицу в течение нескольких секунд. — Нет, не хочу. Но я не вижу, почему эта земля должна принадлежать или им, или нам. — Потому что мы слишком высокомерны, чтобы делиться. — Черт возьми! Я это знаю. — Ты, может быть, иной, но это лишь ты! — Печально видеть все это, Чарли. — Лис откинулся на стуле, простонавшем в знак протеста. — Эти люди просто хотят, чтоб их оставили в покое и дали им жить так, как они жили всегда, в гармонии с землей и природой. Они хотят открытых прерий и буйволов и, если бы мы смогли дать им эту свободу, нам бы не пришлось учить их обрабатывать землю или заботиться об их пропитании. — Да, но это означало бы, что мы признали существование другого образа жизни, чем наш, а мы для этого слишком высокомерны. Нам нужно превратить их в подобие белых или убить в попытке это сделать. Лис вспомнил, как вел себя Кастер перед событиями на Литтл Бигхорн и о том, что сотни людей действовали по его приказам. — Надо восхищаться таким человеком, как Безумный Конь, знаете ли. На следующий день, после того как мы отправились сюда из поселка, он повстречался нам с парой своих людей, возвращавшихся после последнего набега на Холмы. Не думаю, что они многого добились, но Безумный Конь вез захваченный им красный зонт от солнца. Он прихватил его для старого индейца по имени Один Мокасин который последнее время теряет сознание от жары. Он был горд, что возвращается с этим красным зонтом. Даже такая победа, пусть чисто символическая, поддерживает его дух. Есть что-то по-настоящему благородное и восхитительное в таком человеке, как Безумный Конь, который отказывается сдаваться перед превосходящими силами противников. — Да, я догадываюсь, — с сомнением прошептал Колорадо Чарли. — Но ведь это глупо, не думаешь? — Для посторонних, может быть, но не тогда, когда ты рядом с ним. Вокруг него аура, которая так сильна, что ты почти веришь, что он мог бы победить. — Я понимаю, что ты имеешь в виду. В Билле это тоже было. Но посмотри, что с ним произошло… И Безумный Конь тоже будет побежден. Здесь Крук, я слышал, — сказал Чарли. Лис кивнул: — Безумный Конь сказал мне, что генерал пытался выгнать их после Литтл Бигхорн. Его разведчики лишь выследили Три Звезды с его отрядом, стоявшим в прериях далеко к северу. У Безумного Коня хватило смекалки поджечь траву за спинами своих людей, двигавшихся на юг из Монтаны, а Крук недооценил сиуксов, и теперь, говорят, его кони умирают от голода, да и людям не хватает еды. — Нет ничего глупее, чем белый человек в индейской местности, — заметил Чарли. — Знаешь, Лис, на твоем месте я бы не стал публиковать в «Пионере» отчет о твоих приключениях с Безумным Конем. Здесь, в Дидвуде, многие могут заинтересоваться, насколько ты подружился с сиуксами. Может быть, ты слышал, что «Пионер» призывал вешать белых, уличенных в продаже оружия индейцам? — Вытерев рот салфеткой, он оттолкнул свой стул. — Конечно, я знаю, ты бы не сделал ничего подобного. Другое дело привезти индианку, но тут большая разница. — Ты слышал об Улыбке Солнца? — удивленно спросил Лис, когда они направились к освещенной солнцем двери гостиницы. — Твоя мама любит поболтать. Она была в лавке Стара и Бьюллока последний раз, когда я заходил туда. Вероятно, у нее большой список вещей, которые нужно купить. Лис поспешно распрощался с Колорадо Чарли, поблагодарив его за завтрак и беседу и договорившись, что вскоре они снова встретятся. Чарли зашагал на «Бесплодные земли», а Лис направился к новой лавочке Дидвуда на углу Главной улицы и Уолл-стрит. Энни Сандей Мэттьюз представляла собой потрясающее для Дидвуда зрелище. Она стояла в центре простой провинциальной лавки, еще пахнущей свежеспиленной сосной, в прогулочном костюме из тонкого кремового сукна с синими, как сапфир, пуговицами и такого же цвета каймой. Хотя ее костюм был по покрою очень прост и на ней не было никаких драгоценностей, кроме обручального кольца с бриллиантами, Энни Сандей олицетворяла собой вкус и воспитание. Ее блестящие волосы были стянуты на затылке простым узлом, что делало ее лицо и глаза еще более красивыми. Темноволосый мужчина, приметный своими густыми бровями и усами, оживленно беседовал с Энни. Второй человек с угловатыми чертами лица и редеющими каштановыми волосами сидел за прилавком. Лавка была заполнена огромным количеством разнообразных товаров. — Дэниэл, как замечательно, что ты зашел! — приветствовала Лиса мать, протянув ему руку в перчатке. — Интересно знать, куда ты ушел так рано? Ты забыл о простых правилах вежливости, например, что следует оставить записку, в которой сообщить, где ты находишься? От ответа на этот невероятный вопрос Лиса избавил Сет Бьюллок, шагнувший вперед, чтобы представиться самому и представить своего партнера Сола Стара, который лишь вежливо кивнул из-за прилавка. Оба мужчины были в костюмах и бумажных воротничках. — Вы должны гордиться тем, что у вас такая замечательная мать, — заявил Бьюллок. — Ей потребовалось огромное мужество и находчивость, чтобы одной проделать весь этот путь. Дидвуду действительно нужна такая женщина. — Не буду с вами спорить, — уклончиво ответил Лис. — Миссис Мэттьюз рассказывала нам, что она много лет преподавала в школе, — вставил Сол Стар… — Это и нужно Дидвуду — первоклассная учительница, чтобы обучать наших детей. — Пока у меня нет таких планов, — заколебалась Энни. — Прежде всего я нужна своему сыну. — Мама! Ну что ты говоришь? Я же не эгоист, чтобы держать тебя дома, когда в Дидвуде нет учительницы! Похоже, что ты предназначена для такого дела, и я начинаю думать, что тебя привела рука Бога, — Лис вскинул руку вверх, — сюда, в пустыню! — Я, конечно, подумаю об этом, — пробормотала она, пронзительно взглянув на сына. — Должна сказать, я нахожу гражданский дух этого города весьма… горячим. Ты знаешь, Дэниэл, мистер Бьюллок принял должность шерифа? Он только что сказал мне, что любому, кто принесет голову индейца, награда поднята до пятидесяти долларов золотом! — Энни Сандей чуть побледнела: — Да, здесь есть стороны жизни, к которым мне будет трудно приспособиться. Я молюсь, чтобы никто не причинил вред нашей дорогой Улыбке Солнца. — Не думаю, что награда обещана за таких индейцев, мама, — заверил ее Лис, лихорадочно соображая, как увести ее из лавки, пока она не произнесла его настоящее имя или еще что-нибудь, о чем потом пожалеет. Ему не следовало выпускать ее из поля зрения, не объяснив, что его здесь не знают, как Дэниэла Мэттьюза. Разумеется, она уже не один день в Дидвуде! Не разболтала ли она уже по всему городу его настоящее имя? — Ты не против того, чтобы подождать меня на улице? — Но мои покупки… — Я обо всем позабочусь, мама, — ответил Лис сквозь натянутую улыбку. — Ну, если так… Господа, я должна распрощаться! — Величественная, как королева, она кивнула обоим и вышла из лавки. Лис попросил показать ему список вещей, которые купила его мать. Большая часть мебели была заказана, и он попросил Стара и Бьюллока продолжить поиски предметов, которые она заказала. Все остальное можно доставить в любое удобное для них время. — Я вернусь через несколько дней, чтобы лично забрать хозяйственную утварь, — предупредил он, расплатился и попрощался. Энни Сандей забралась на сиденье открытой коляски Эвери. Маленький Бен сидел рядом с ней, держа в руках вожжи. Деревянное крыльцо лавки и коляску разделял ров с отбросами и грязью, так что Лис был вынужден остановиться в нескольких футах и поговорить с матерью. — Я ценю, то, что ты делаешь, мама, но я взрослый человек. Я бы хотел сам делать покупки для дома. — Он говорил мягко. — Думаю, мы обсудим это дома. Почему бы… — ТЫ никогда раньше пальцем о палец не ударил, чтобы что-то приобрести для себя, — перебила она. — Если бы я не знала тебя лучше, я бы решила, что ты собираешься жениться! — Мы поговорим об этом позже. Встретимся дома в полдень! С этими словами Лис отправился на поиски проповедника Смита. Мэдди казалось, что она сходит с ума. По приказанию отца она большую частьугра потратила на попытки убедить Улыбку Солнца выйти из фургона и войти в дом. Однако каждый раз, когда она пыталась найти со сводной сестрой общий язык, ее усилия, казалось, только расширяли пропасть между ними. Улыбка Солнца непреклонно отвергала ее. Делать вид, что дело обстоит иначе, было невозможно, как и препятствовать обиде и негодованию, охватывавшим Мэдди, когда ее отталкивали в очередной раз. С трепетом она снова пошла к повозке в полдень, неся тарелку с нарезанными кусочками курицы, жареной картошкой, ржаным хлебом с маслом и сливами. Коща она просунула голову под брезент, зловоние оглушило ее. Улыбка Солнца сидела в тени возле чемодана, наполненного ее любимыми вещами. Как только она услышала шаги Мэдди, она отвернулась так, что была видна лишь масса спутанных черных волос. — Улыбка Солнца, ты не хочешь поесть?.. Я знаю, ты понимаешь меня, — медленно и ясно произнесла Мэдди. — Я принесла тебе еду. Отец надеется, что ты войдешь в дом. Мы хотим заботиться о тебе. Улыбка Солнца грязной рукой сделала отталкивающее движение и начала тихо петь свою траурную песню. Мэдди покачала головой, поставила еду в повозку и повернулась в сторону дома. Ее внимание привлек всадник на коне, приближающийся к вершине холма, который находился по дороге к их дому. Всадник махал рукой, и через минуту Мэдди узнала его. Это был Грэхем Горацио Скоффилд Третий. Мэдди вздохнула. Сейчас ей меньше всего хотелось играть светскую роль хозяйки. Она, по крайней мере, выглядела прилично в изящном костюме из желтого фая, оттеняющем ее блестящие волосы и в самом выгодном свете показывающем ее фигуру. Когда он окликнул ее, она прошла вперед, чтобы поздороваться с гостем. — Дорогая моя мисс Эвери! — Скоффилд несколько неуклюже слез с коня и сжал в руках котелок. — У меня дух захватывает от вашей красоты! — Правда? — капризно спросила она и улыбнулась: — Приятно вас видеть, мистер Скоффилд. — Ах, вы не забыли! Как мне описать мою радость? Не могу не отметить, что мы сегодня выбрали поразительно подходящую одежду! Разве это не странно? — Он наклонил кудрявую светлую голову и провел рукой вниз, как бы приглашая ее последовать взглядом. И в самом деле, на Скоффилде был легкий коричневый костюм, светло-коричневый жилет из муара и коричневый шелковый галстук на крахмальной манишке с целлулоидным воротничком. — Действительно, странно, сэр! — Подчиняясь правилам приличия, Мэдди пригласила его в дом выпить лимонада. Они уселись на небольшой диванчик, и Скоффилд прошептал: — Я должен сделать признание! Мэдди видела отца через дверь его комнаты и знала, что он слушает. — Признание? — тихо повторила она. — Да, да, признание. Сегодня утром я узнал, что вы были у индейцев. Я хочу, чтобы вы знали, это никоим образом не изменяет моего мнения о вас, мисс Эвери. Должен сказать, приключение, кажется, совершенно не испортило вас! — Не испортило? Мне кажется, я не совсем понимаю вас, сэр! Он поставил бокал с лимонадом и попытался взять ее за руку, но она увернулась от него. — Я имею в виду, дорогая, вы слишком прекрасны, чтобы что-либо из того, что вы вынуждены были испытать, могло бы вас опорочить. Вероятно, вы стали более… как бы мне это сказать? Более женственной! — Он покраснел и начал покрываться испариной. — Мисс Эвери, я понимаю, что между нами не завязалась та дружба, на которую я надеялся с самого первого визита сюда. Однако с тех пор многое изменилось. Я все больше и больше теряю надежду найти подходящую жену в этом Богом покинутом городке. Мыслями я всегда возвращаюсь к вам! — На этот раз Грэхем поймал ее руку и крепко схватил своей влажной рукой. Испуганная Мэдди попыталась вырваться. — В самом деле, мистер Скоффилд, я не… — Подождите! Выслушайте меня! Вам не приходило в голову, дорогая, что здесь не много подходящих мужчин, из которых можно выбирать? А теперь, после вашего маленького путешествия… Ну что, нужно мне говорить дальше? Однако я не хочу обращать на это внимание! — торжествующе заявил он. — В самом деле, я даже могу сказать, что считаю вас в некотором роде… обольстительной… — Мистер Скоффилд! — Мэдди от удивления разинула рот. — Я уверена, что неправильно вас расслышала! — Осмельтесь же поверить в это, Мадлен! — страстно воскликнул он. — Это правда: я прошу вас стать миссис Грэхем Горацио Скоффилд Третьей! — Из бостонских Скоффилдов! — раздался с постели насмешливо-удивленный голос Стивена. Грэхем вскочил на ноги, все еще держа Мэдди за руку, и воскликнул: — Да, да, сэр, именно! Мэдди безумно хотелось смеяться, но в это время с кухни раздался другой голос: — Ну, продолжайте! Дверь распахнулась, и Лис, казалось, заполнил всю комнату, угрожающе нависнув над молодым человеком. — Отпустите ее руку! — Думаю, вы вряд ли имеете право приказывать мне! — Лис! — на лице Мэдди сияла лучезарная улыбка. — Я бы на вашем месте придержал язык, мистер Скоффилд, — тихо и угрожающе произнес Лис. — В данный момент я имею все права угрожать вам. Вы делаете предложение женщине, на которой я сам намерен жениться в эту субботу. По гостиной пронесся общий вздох удивления. Даже бабушка Сьюзен высунула из кухни свою седую голову, сияя от удовольствия. Стивен пытался встать с постели, а Мэдди побелела, и ее губы застыли в форме буквы «о». Не произнеся более ни слова, Скоффилд отпустил ее руку, повертел котелком и направился к двери. — Не торопитесь возвращаться, — крикнул ему вдогонку Лис, не устояв перед этим искушением. Скоффилд повернулся в дверях. — Никто не смеет безнаказанно унижать бостонского Скоффилда! Вы еще услышите обо мне, мистер Дэниэл Мэттьюз! Глава 24 19 августа 1876 года — Я все еще не могу понять, что нашло на Лиса, — размышляла Мэдди, сидя в ванне, поставленной в загороженном занавеской углу кухни. — Ты уверена, что он действительно намерен сегодня жениться на мне, бабушка Сьюзен? — Ну, разумеется, намерен! — Сьюзен 0'Хара прекратила покрывать миндальной сахарной глазурью богатый свадебный торт, над которым трудилась больше двух дней. Украдкой заглянув за занавеску, она добавила: — Я сама поговорила с Лисом. Он любит тебя, дорогая. Ты не веришь? — В самом деле, да! Стоял мягкий для августа день — превосходный день для Холмов. Мэдди подогнула колени в небольшой ванне, запрокинула назад голову на ее край и лениво намылила красивую руку. — И правда, мне, вероятно, больше известно о его любви ко мне, чем ему самому, но все равно я не думала, что он женится на мне, особенно так быстро. Мы едва поговорили с тех пор, как вернулись в Дидвуд! Я хочу сказать, даже после этой сумасшедшей сцены с Грэхемом Скоффилдом он не остался со мной наедине, чтобы нежно, как полагается, сделать мне предложение! — Нет? А я, кажется, припоминаю, что после мелодраматического ухода мистера Скоффилда, Лис повернулся к тебе и сказал что-то вроде: «Мы поженимся в субботу на фоне вашего сада в час дня!» Ты хочешь сказать, что на этом все и закончилось? Мэдди вытянула носок, выставив напоказ свою элегантную ножку и весело улыбнулась Сьюзен. — Очень даже хочу! Он спросил меня еще раз, когда куда-то торопился, действительно ли я хочу выйти за него замуж, и мне было ясно, что он хочет от меня услышать, я и ответила «да». Все остальное время он что-то строил там, за соснами, а мы были заняты здесь, да и с Улыбкой Солнца целое дело! И вот пришла суббота, пришла так быстро, что у меня почти не было времени все обдумать. — Думаю, эта внезапная свадьба будет счастливым развлечением для всех нас, — призналась Сьюзен внучке. — Даже твой отец, кажется, растерян и не знает, что же делать с Улыбкой Солнца. Ты заметила, что Энни Сандей потратила немало времени, чтобы вызволить ее из фургона? — Она, вероятно, ищет себе развлечений, — заметила не без иронии Мэдди. — Если хочешь чистую правду, я думаю, Лис решил, что жена, может быть, оградит его мать от работы по дому! Она скользнула под воду, чтобы прополоскать волосы, и вынырнула с широкой улыбкой: — Он, несомненно, считает, что из нас двоих я сговорчивее! Сьюзен растревожилась. — Дорогая, я надеюсь, что ты вступаешь в этот брак с чистым сердцем, полным любви. Я могу понять, что сегодня ты можешь нервничать, но, надеюсь, сомнений у тебя нет. — О, бабушка! — ее голос оборвался от нахлынувших чувств. — Я никогда в жизни не была ни в чем уверена больше, чем в своей любви к Лису. Я так скучала по нему с тех пор, как мы вернулись домой, что все это время стремилась к нему. Мы были так близки в те несколько недель, и я была счастлива… Знаю, что и он тоже. Она встала, мокрая и восхитительная, и потянулась за полотенцем. — Не могу отрицать, что нахожу эту свадьбу чуть эксцентричной, но ничего не хочу больше, чем стать миссис Дэниэл Мэттьюз! Это просто моя судьба — разделить с ним его дом и жизнь! — Мэдди замолчала, вытирая копну волос, и потом добавила: — Я только не ожидала, что это произойдет так скоро и так легко. Лис говорил, что не может жениться на мне, так как такая жизнь, которая нужна мне, для него невозможна. — Дэниэл Мэттьюз — его настоящее имя, — задумчиво проговорила Сьюзен, точно пытаясь осмыслить это. — Я предполагала, что он что-то скрывал, а потом появилась Энни Сандей, заговорила свободнее и освободила Лиса от его секрета. — Я не могу говорить об этом, бабушка. Пока, во всяком случае. — Влажная и сверкающая, Мэдди накинула свободный муслиновый халат, отдернула занавеску и подошла к столу, где готовился свадебный торт. — Надеюсь только, что Грэхем Скоффилд не использует это знание против Лиса. Для малого, изображающего из себя утонченного джентльмена, у него явно диковатый блеск в глазах. — Ну, я думаю. Лис может сам о себе позаботиться! — заявила Сьюзен. — Бабушка, должна сказать тебе, что торт просто потрясающий! Как мне отблагодарить тебя? Если бы не твой труд, мы были бы вынуждены за свадебным столом угощаться бобами и вяленым мясом! Обе рассмеялись. Сьюзен усадила внучку на стул и встала у нее за спиной, мягко расчесывая ее мокрые волосы. — Я рада сделать все, что смогу, дорогая, чтобы у тебя остались самые лучше воспоминания о дне твоей свадьбы, — прошептала она. — А что после сахарной глазури? Ты можешь украсить торт маленькой гирляндочкой из глазури или цветком? Я помню, когда я была маленькой, ты однажды на день рождения сделала торт, украшенный засахаренными фиалками. Тихий голос Сьюзен звучал успокаивающе: — Ну вот, после того как я покрою торт глазурью, я поставлю все три слоя на холод, чтобы глазурь застыла. Оставшуюся глазурь я подкрашу соком смородины или коринки и через кондитерский мешок выдавлю ее узорами на застывшую глазурь. Ты хочешь, я сделаю ярко-розовые ленты-гирлянды и уложу их по краям каждого слоя? — Прелестно! — Мэдди поймала руку бабушки и приложила ее к щеке. Рука была хрупкой, прохладной и пахла миндалем. — Бабушка Сьюзен, ты мне очень, очень дорога. Ну разве это не замечательно, что даже замужество нас не разлучит? — И правда замечательно! — Сьюзен наклонилась и поцеловала мокрые волосы Мэдди, быстро высыхающие на утреннем воздухе. Легкий ветерок шевелил занавески на окнах кухни, из-за сосен раздавался крик сойки. — О нет! Он скорее хотел досадить мне, а не свататься! — лучистое лицо Мэдди стало мечтательным, когда она вспомнила свои ранние встречи с Лисом. Оглядываясь назад, она поняла, что ее настоящая жизнь началась только в тот день, когда он на Уотсоне привез Бенджамена с «Бесплодных земель». Лис был самым впечатляющим человеком, которого она когда-либо знала. Она горела ожиданием разделить с ним свою жизнь. Каминные часы в гостиной пробили одиннадцать, вернув ее в настоящее. — Господи, мне надо начать пошевеливаться! Я загляну к отцу, посмотрю, как его дела. Хочешь, я скажу Бенджаме-ну, чтобы он сейчас вымылся? — Прекрасная мысль, дорогая. Затем я сама поднимусь и оденусь. Только украшу этот торт гирляндами, как полагается. — Голос Сьюзен звучал чуть устало. Мэдди поднялась, и они стояли, глядя друг на друга и думая об одном и том же. Первой заговорила Сьюзен: — Вероятно, тебе следует спросить отца, что он собирается делать с Улыбкой Солнца. — Бабушка… — Мэдди молчала, прикусив губу. — Ты будешь считать меня эгоисткой и негодницей, если я скажу, что не хотела бы сегодня думать об Улыбке Солнца и тратить на нее свою энергию? Одобрительно кивнув, Сьюзен обняла внучку за талию и прошла вместе с нею к двери кухни. — Я прекрасно понимаю, дорогая. Это день твоей свадьбы! А что касается Улыбки Солнца… Вероятно, нам следует сказать: «Будь что будет», — и так и оставить. Гмммм? За несколько минут до часа перед садом, который разбила и о котором так заботилась Мэдди, начала собираться небольшая группа. Шток-розы, средние колокольчики, синие васильки, веселые цинии, маргаритки, турецкая гвоздика и незабудки предстали во всей своей красе, и даже анютины глазки по-прежнему поворачивали личики к августовскому солнцу. За садом виднелся склон холма, круто спускающийся вниз к улицам Дидвуда, где обитал всякий сброд, а далее простирались увенчанные скалами стены ущелья. Проповедник Смит пришел пораньше и совещался с Лисом в его доме, прежде чем проследовать к владениям Эвери. С тех пор как он, методистский священник, весной появился в Дидвуде, он большую часть времени посвящал попыткам спасения душ обитателей «Бесплодных земель», и настоящая свадьба, вроде этой, казалось, несколько пугала его. Лис пригласил Колорадо Чарли Аттера, и проповедник Смит почувствовал себя увереннее, увидев рядом знакомое лицо. К ним присоединился Титус Пим. — У нас у всех такой вид, что краше только в гроб кладут, — заметил рудокоп, кивнув священнику, который был облачен в его лучшее субботнее одеяние, и нежно поглядывая на Чарли. Титус был во взятом напрокат черном костюме и бумажном воротничке. — Я так разоделся только для этого хорошего парня Лиса — сообщил он. Чарли Аттер усмехнулся. — Ваш парень Лис, выйдя на открытый воздух после свадьбы, увидит, что я ему сделал громадное одолжение: мне понадобились все силы убеждения, чтобы отговорить Горе-Джейн, Гарнет Лумис и милашку Викторию идти на свадьбу! Проповедник Смит широко открыл глаза, но воздержался от комментариев и только крепче прижал Библию к груди. Титус же развязал свой язык: — Господи, если бы Джейн и все остальные пришли, была бы не свадьба, а представление! Он пожал руку Чарли. — Лис будет вам очень благодарен, сэр! — Я рад, что он нашел свою любовь. Не так давно я посетил его во время его… уединения в «Жемчужине». Он был само отчаяние. Такой благородный человек, как Лис, — редкость в таких городах, как этот. Он всегда готов помочь друзьям и любит с ними повеселиться. Как приятно сегодня любоваться его счастьем! Я знаю, Билл тоже смотрит на него с улыбкой с небес. От этих слов глаза Чарли чуть затуманились, но в этот момент появился юный Бенджамен Франклин Эвери. — И вы позволили им уговорить себя надеть эту дрянь, мистер Пим? — недоверчиво воскликнул мальчик, оттягивая свой бумажный воротничок, словно задыхался в нем. Его рыжеватые волосы были разделены пробором, приглажены и на висках уложены модными завитками. Костюмчик, проделавший вместе с семьей путь из Филадельфии, говорил о том, что мальчик подрос, плечи были узковаты, а между ботиночками с боковой застежкой и краем штанишек образовалась щель. — Я ненавижу это! Когда я вырасту, я заделаюсь наездником пони в транспортной конторе или игроком и никогда не буду носить бумажные воротнички! — Бенджамен, дорогой, попытайся запомнить, что так не говорят! — Сьюзен 0'Хара говорила мягким голосом, идя за внуком. — Твоя мама упала бы в обморок, услышав, что срывается с твоего язычка в последнее время. Все обменялись приветствиями. Сьюзен тщательно оделась по такому торжественному случаю. Она привезла с собой изящное платье для приемов и теперь гордо красовалась в юбке со шлейфом и баской, сшитой парижской знаменитостью. Платье было из синего, как сапфир, шелка, богато украшено бархатом и бахромой, с высоким воротником из рюша, оттеняющим ее вечную красоту. В аккуратно уложенных волосах блестели сапфирового цвета гребни, а в руках у нее был синий зонтик, подбитый белым шелком, чтобы защитить ее от полуденной жары. Осыпанная комплиментами мужчин, Сьюзен покраснела от удовольствия: — Благодарю вас! Преподобный Смит, как вы любезны, что согласились провести это бракосочетание! — Это доставит мне удовольствие, мэм! — ответил Генри Уэстон Смит. — Нам надо подождать еще кое-кого из гостей? — Только мать жениха, — ответила Сьюзен, многозначительно взглянув на Титуса Пима. — Она должна быть здесь. Мадлен с отцом готовы выйти из дома, когда миссис Мэттьюз и, разумеется. Лис будут на месте. — Когда я уходил от Лиса, он завязывал галстук, — сообщил Титус. — Я должен буду помахать ему, когда мы будем готовы. Он вовремя наклонился, заметив, что Бенджамен готовится встать на траву на колени и схватить детеныша змеи. Когда он выпрямился, то увидел, что все молчаливо и пристально смотрят в сторону сосен, разделяющих дома. Огибая сторону дома Эвери, появилась Энни Сандей Мэттьюз, величественная в платье из розовой тафты с каймой из кремового бархата. Шею охватывал сверкающий, расшитый жемчугом, стоячий воротник, а каштановые волосы были тщательно причесаны. Однако всеобщее изумление вызвала, разумеется, не она, а ее спутница: рядом с Энни Сандей шла Улыбка Солнца. — Боже правый! — прошептала бабушка Сьюзен, недоверчиво щурясь сквозь очки. — Простите, преподобный, — поспешила добавить она, продолжая разглядывать вновь пришедших. — Ну, колите меня в печенки, — пробормотал Титус, — только посмотрите на нее! — Кто это такая? — поинтересовался Чарли Аттер. — Моя индейская сестра, — последовал неясный ответ Бенджамена. — Меня трясет от ее вида! Улыбка Солнца была почти неузнаваема. Так или иначе, она перенесла всю процедуру мытья, в том числе и волос, и теперь была одета наподобие белой женщины, в простенькое платье с корсажем из зеленого шелка и такой же, собранной в сборки, юбкой над нижней юбкой из клетчатой бумажной ткани. Она медленно и неуклюже двигалась в узких комнатных туфельках на маленьких каблучках, а ее чистые волосы блестели на солнце, стянутые жгутом на затылке. Все это великолепие венчала белая фетровая шляпка, поля которой были кокетливо приподняты с одной стороны и украшены зеленым пером и лентой. Только ее затуманенные глаза, такие траурно-серые, и опущенные вниз кончики рта выдавали изображаемый ею фарс. — Надеюсь, вы простите нас за небольшое опоздание, — щебетала Энни Сандей, подталкивая Улыбку Солнца в круг гостей. Мать Лиса гордо улыбалась. — По-моему, на наше опоздание надо смотреть сквозь пальцы! Ну разве Улыбка Солнца не выглядит просто прелестно? Над этим пришлось потрудиться, но я не из тех, кто легко сдается! Я знаю, что присутствие Улыбки Солнца здесь именно сегодня будет значить очень много не только для Дэниэла и Мадлен, которые привезли ее в Дидвуд в надежде приобщить к более цивилизованной жизни, но и для дорогого Стивена, так страстно желающего ей благополучия! — Энни Сандей ободряюще прижала к себе Улыбку Солнца, чтобы придать той мужества. — Я так горжусь ею, что едва могу сдержаться! Наступила пауза, за которой последовали многочисленные кивки в ответ на речь Энни. Наконец Сьюзен сжалилась над девушкой и тепло улыбнулась ей; — Мы рады, что ты сегодня с нами, Улыбка Солнца! Внимание всех с молодой вдовы лакота было переведено на жениха, когда тот появился из-за сосен и энергичными, быстрыми шагами направился навстречу собственной судьбе. Он был одет весьма официально — безупречная серая визитка, брюки в тон, накрахмаленная белоснежная рубашка с отложным воротничком и галстуком в серую и белую полоску, голубино-серый жилет — все шло ему и создавало впечатление, что он только что побывал в Лондоне у Сэвила Роу. Выцветшие волосы и борода были аккуратно подстрижены. Весь он был воплощением волнения и тщательно сдерживаемой силы. — Наконец! — рассеянно улыбнулся он гостям и взял проповедника Смита за руку: — Начнем? Бенджамен отправился дать сигнал невесте и отцу, которые медленно вышли из двери дома и через двор прошли к небольшой группе, собравшейся перед садом Мэдди. У Мэдди и бабушки Сьюзен было менее трех дней, чтобы сшить приличное свадебное платье, и они сделали все, что могли. Платье из белого викторианского батиста, отделанное бельгийским кружевом, с низким прямоугольным вырезом на груди и юбкой с пышными оборками и кружевными воланами не требовало никаких дополнительных украшений. На Мэдди и не было никаких драгоценностей, кроме золотого медальона с портретами родителей. Под газовой фатой ее лицо сияло, а блеск чудных волос не могла скрыть даже фата. Когда отец подвел ее к Лису, сердце Мэдди бешено заколотилось. Стивен поцеловал ее, похлопал по руке и вложил ее пальчики в смуглые пальцы жениха. Достаточно странно, но Мэдди чувствовала, что очень близка Лису, даже если ему еще придется убеждать ее в своей любви и объяснять причину этой неожиданной свадьбы. Она так любила его, что приняла бы на любых условиях, но в глубине души верила, что Бог благословит их союз. Проповедник Смит произносил обычные слова свадебной церемонии, сделав только паузу для оригинального замечания: — Мистер Мэттьюз просил меня прочесть несколько строк, написанных любимым поэтом его и мисс Эвери! Откашлявшись, он прочитал: «Любимая, я даю тебе мою землю! Я даю тебе мою любовь, более драгоценную, чем деньги. Я даю тебе себя перед Богом и Законом. Дашь ли ты мне себя? Отправишься ли ты со мной в путешествие? Будем ли мы держаться друг за друга, пока живы?» Проповедника Смита, казалось, потрясло прочтенное, но он добавил: — Это строки поэта Уолта Уитмена. Сердце Мэдди переполнилось любовью, на глаза навернулись слезы, взгляд затуманился. Но сквозь слезы она видела Лиса, такого красивого, что от одного взгляда на него начинала кружиться голова. На мгновение он крепче сжал ее руку, и она поняла, что все у них будет именно так, как она мечтала. Прозвучали слова клятвы, после чего проповедник Смит провозгласил: — Объявляю вас мужем и женой, которых соединил Бог, чтобы никто вас никогда не разлучил! Лис поднял фату Мэдди и заговорщически улыбнулся. Подняв ее подбородок, он поцеловал ее сладкие, нежные, как лепестки, губы и притянул ее к себе. Когда Сьюзен захлопала в ладоши, все присоединились к ней. И только Улыбка Солнца стояла в стороне. В волнении никто и не заметил, как по ее напудренной щеке скатилась слеза. Глава 25 19-20 августа 1876 года После того, как был съеден свадебный торт и выпито несколько бутылок шампанского, открыты подарки и Сьюзен 0'Хара рассказала всем историю свадьбы своих родителей, замечательную тем, что посаженным отцом был Джордж Вашингтон, Лис сообщил, что ему и новой миссис Мэттьюз необходимо уйти. Последовали новые объятия и поздравления, и все толпой отправились к дверям кухни. Не было только Улыбки Солнца и Энни Сандей. Улыбка Солнца вернулась в фургон, как только гости принялись за торт, и Энни Сандей, заметив ее отсутствие, поспешно вышла из дома. — Моя мать очень деятельна, — заметил Лис своему тестю. — Не бойтесь осадить ее, если почувствуете, что она суется не в свое дело в том, что касается Улыбки Солнца. Признаюсь, у меня есть сомнения, но, с другой стороны, можно еще многое исправить, и, может быть. Улыбку Солнца нужно слегка подтолкнуть в новый мир. — Он пожал плечами, добавив: — Мама — Великий крестоносец! Я предсказываю, что вскоре она отправится покорять «Бесплодные земли»! Чарли Аттер засмеялся. — Хотел бы я видеть Ола Свиринджена, когда твоя мама войдет в Жемчужный театр! — Ради Бога, можно мне снять этот проклятый воротник? — в дюжинный раз спросил Бенджамен. Сьюзен зашикала на него и шепнула Мэдди: — Дорогая, ты увидишь мой подарок в своем новом доме. И не беспокойся об ужине. Я поставлю его в семь часов возле вашей двери! — Она подмигнула внучке. — Спасибо, бабушка! — Мэдди обняла ее и перешла в объятия Стивена. — Ну, не надо меня так душить! — пробормотал Эвери. —Умоляю, Мэдди, ты же будешь рядом, за соседней дверью! — Он посмотрел на Лиса через голову дочери: — Мне не приходится говорить вам, что лучшего мужа я не мог бы пожелать для моей дорогой девочки! Я уже считаю вас своим сыном! — Я ценю это, сэр! Лис протянул руку проповеднику Смиту. — Благодарю вас, что вы пришли сюда и устроили моей невесте настоящую свадьбу! Она привыкла к некоторым формальностям! — Это доставило мне только удовольствие, миссис и мистер Мэттьюз, — улыбнулся Генри Уэстон Смит. — Я уверен, что впереди у вас долгая и счастливая жизнь. — Аминь! — сказал Лис, выгнул бровь и озорно усмехнулся Мэдди. — Что касается меня, я готов всерьез начать нашу семейную жизнь! Она покраснела, схватилась за его руку, и они под градом риса побежали из дома. Свободной рукой Мэдди подняла свои юбки, стараясь не споткнуться. Маленькая группа у них за спиной весело побадривала их, а Лис и Мэдди смеялись над своим свадебным путешествием на другую сторону сосен. Как только они скрылись из вида, он схватил ее в свои объятия. — Наконец! — Прежде, чем его жена смогла ответить, он покрыл ее губы таким неистовым поцелуем, что они оба растерялись. Лис поднял голову, пристально посмотрел на нее и хрипло сказал: — Я хотел сделать это раньше, как только проповедник Смит объявил нас мужем и женой. Господи, как я тогда хотел тебя! У Мэдди очаровательно покраснели щеки. — Не думаю, что твоя мама одобрила бы это, не говоря уже о проповеднике Смите! Лис шел к дому, легко держа Мэдди на руках. — Могу вас заверить, миссис Мэттьюз, что меньше всего меня волнует одобрение моей матери. Она прижалась к его груди и, сияя, обвила руками его шею. Вдруг ею овладела беспокойная мысль. — Лис, мы не говорили с тех пор, как ты сделал мне это головокружительное предложение, и эта свадьба свершилась так быстро, что мне еще многое не вполне ясно… — Что касается меня, то мне ясно лишь одно, — перебил ее Лис, — мы поженились, а это значит, что мы вместе ляжем в постель и не встанем до тех пор, пока… — Лис, не пугай меня! — Мэдди изо всех сил хотела показаться встревоженной, хотя смех так и бурлил в ней. — Скажи мне, Лис, что мы будем делать с твоей матушкой? Она будет жить с нами? Я имею в виду, что она должйв жить с нами после сегодняшнего вечера, и я понимаю… Все еще неся свою молодую жену, Лис прошел мимо передней двери своего дома и завернул за угол. У Мэдди расширились глаза при виде миниатюрной копии его дома, расположенной всего в нескольких ярдах к северу. Он указал на дом и объяснил: — Мама будет жить здесь. Ты безумна, если думала, что она будет жить в одном доме с нами! Мэдди была потрясена. — Я… ради Бога, когда ты выстроил эту хижину? — Выстроили мы ее с Титусом, с некоторой помощью Чарли и Вон Чи за эти два дня. Вот почему вы не видели меня, Ваше Безумство! — Лис улыбался самому себе, довольный выражением удивления на ее лице. Неся ее обратно к входной двери своего дома, он сказал: — Ну, а теперь, миссис Мэттьюз, если вы удовлетворены, что вам не придется жить в одном доме с Вдовствующей Королевой, я бы котел войти и усадить вас. Не то чтобы у меня устали руки, но у меня действительно другие планы на сегодняшний день! — Озорно сверкая глазами, он добавил: — Не говоря уже о вечере, ночи и прекрасном часе рассвета… Мэдди уткнулась лицом в накрахмаленный край его воротничка, вдыхая упоительный аромат его кожи за ухом. — Я буду рада войти с вами в наш дом, мистер Мэттьюз! — Это имя все еще звучало для нее несколько странно, но еще более странным было то, что это теперь и ее имя! Положив руку на дверную ручку, Лис поцеловал ее в ухо и прошептал: — Ты, может быть, заметила, что я до сих пор не сделал тебе подарка. Он внутри, вместе с подарком твоей бабушки!!! — Так вы вдвоем что-то замыслили за моей спиной? В уголках его глаз появились морщинки, когда он толкнул дверь, перенес Мэдди через порог и поставил на сосновый пол. После яркого солнечного света снаружи Мэдди потребовалось несколько мгновений, чтобы приспособиться к более затененному интерьеру дома Лиса. Некоторое время Мэдди стояла смущенная. Неужели она все забыла с тех пор, как последний раз была здесь? Конечно, дом не был по-настоящему обставлен, но теперь по одну сторону открытой лестницы стоял сосновый стол и четыре стула со спинками из реек вместо прежних досок и бочек. Рядом с каменным камином стояла прекрасная новая плита и полки с кухонными принадлежностями, несколько оловянных тарелок и чашек и кое-какие продукты. Лис следовал за нею, когда она обходила новое жилище. — Я знал, что тебе захочется самой выбрать посуду, белье и обстановку для гостиной по своему вкусу, но я хотел, чтобы здесь были необходимые вещи для нашего удобства, пока ты будешь готова сделать остальные покупки. Я даже раздобыл нам собственную ванну. Мне пришло в голову, что тебе, может быть, не захочется ходить со мной в баню! — добавил он с кривой улыбкой. Мэдди старалась обрести дар речи. Ее глубоко тронула нотка надежды в его голосе, что ей все понравится. Сколько хлопот было у него за эти три коротких дня! — О Лис, это замечательно. Превосходно! Здесь достаточно всего, чтобы я могла почувствовать себя хозяйкой в доме! С твоей стороны очень любезно позволить мне выбрать все остальное! — Она смахнула слезу и засмеялась дрожащим смехом. — Должна тебя предупредить, что в эти дни я стала очень надоедливой: плачу, если вижу, что что-нибудь не так! Схватив ее в свои объятия. Лис вытащил шпильки из ее великолепных волос и прошептал: — И почему же, Ваше Безумство? — Потому что я безумно счастлива, — шепотом призналась она в крахмальную манишку его рубашки и обнаружила, что ее муж уже успел снять пиджак, жилет и галстук, пока она осматривала свою новую кухню. — Бессмысленно делать вид, что я выше всего этого. Я отчаянно тебя люблю! Если бы ты хотел, ты мог бы разбить мое сердце! — Моя дорогая глупышка, зачем бы мне это делать? Ты со мной в безопасности до конца наших дней! Его голос, низкий и невероятно пьянящий, вызвал новый прилив эмоций и новые слезы радости. — Лис, зачем ты это сделал? Я имею в виду, женился на мне? Ты говорил лишь… — Пожалуйста, не напоминай мне о каждой глупости, что я наговорил за последние недели, — произнес он с самоуничижающим смешком, крепче обнимая ее. — С того самого момента, как мы вернулись в Дидвуд, в наши разъединенные, но прижатые друг к другу дома, мне до боли не хватало тебя, и эта боль терзала меня и днем и ночью. Может быть, это не требовало немедленного радикального решения, если бы мама не ждала. — Он, улыбаясь, провел пальцами по ее шелковистым волосам: — Господи, она же свела меня с ума! Я не мог бы быть с тобой наедине, когда она была бы здесь. Мое решение подтолкнул ее проект. Она пошла в лавку Стара и Бьюллока за мебелью для этого дома в тот самый день, когда я сделал тебе предложение. Я понял, что должен что-то очень быстро предпринять, или она возьмет верх, и будет слишком поздно для этого дома, а может быть, и для нас. Если мама что-либо начинает, она превращается в снежный ком, перерастающий в лавину! — Я все еще не могу поверить, что ты построил ей собственную хижину, и так быстро! Он засмеялся: — Я решил это в тот же вечер, когда мы вернулись домой. Да, я вспомнил… Я начал планировать и еще кое-что в тот вечер. Закрой глаза, и я покажу тебе мой свадебный подарок. Она крепко зажмурила глаза, протестуя: — Но у меня не было возможности приготовить подарок тебе! — Ваше Безумство, вы самый лучший подарок для меня! — многозначительно ответил Лис. Он взял ее за руку и повел в другую часть дома за лестницей. — Ну ладно. Теперь можешь взглянуть! Открыв глаза, Мэдди увидела сказочную кровать с пологом, стоящую перед ними. Широкий луч солнца врывался в окно и окутывал золотистым светом простое сооружение с высокими столбиками по углам, обструганными в форме карандаша. К столбикам был прикреплен белоснежный балдахин из нескольких ярдов белого батиста, красиво драпированного по сторонам и водопадом спадающего по углам кровати. На веревочном переплетении лежала соблазнительная перина с двумя пышными подушками, и все это венчало изысканное стеганое одеяло с двумя вышитыми обручальными кольцами. Через несколько мгновений Лису пришлось вынуть носовой платок, чтобы нежно промокнуть свежий ливень слез Мэдди. — Тебе нравится? — наконец со смехом спросил он. Когда она безмолвно кивнула, он обвил ее сзади руками и поцеловал в затылок: — Я знал, что тебе понравится! И ты, конечно, узнала подарок, который сделала нам твоя бабушка? — Это стеганое одеяло было подарено на свадьбу бабушке Сьюзен и дедушке Патрику… шестьдесят лет тому назад. Бабушкина мать, Миген, сделала его сама в компании других жен сенаторов из Вашингтона. — Мэдди покачала головой, изумленная, растроганная. — Как замечательно, что она подарила его нам… Лис, ты сделал эту кровать сам, как и этот маленький коттедж для твоей матери? — Да, в свободное время, — лаконично признался он. — И бабушка Сьюзен знала все, что здесь затевалось с самого начала? Да? — Мммм… да. — Коснувшись губами ее затылка, он прошептал: — Господи, как ты волшебно пахнешь! О Мэдди… До нее дошло, что его пальцы расстегивают пуговки платья на ее спине и делают это с такой ловкостью, что она даже не почувствовала, что происходит, пока ткань не упала и он не коснулся ребром ладони ее лопатки. — Эта кровать — самый прекрасный подарок, который я когда-либо получала, — торжественно произнесла она. — Я хочу сказать тебе это! — Ну, я должен кое в чем признаться. — Он опустил рукава ее платья и поцеловал каждое из ее кремовых плеч. — Признаться? — по ее телу пробежала легкая дрожь удовольствия. — Насчет кровати. Как подарка! — Схватив ее за бедра сильными руками, Лис притянул ее к себе так, что она почувствовала твердость его тела даже через одежду. — Мои мотивы были не совсем сентиментальны! Делая эту кровать, я немного думал и о себе! Она растаяла, щеки ее покраснели, тогда как под юбками разлилась предательская теплота. — О чем ты думал? — собственный голос показался ей пьяным. — Может быть, я лучше покажу вам, миссис Мэттыоз? — Пожалуйста… Внутреннее парение напомнило Мэдди о том дне, когда она, обнаженная, стояла под водопадом в ярком солнечном свете, и о той страсти, которой она позволила расцвести, когда они с Лисом занимались любовью на воздухе, возбужденные закатом в прериях. Как будто внутри нее всегда жило это чудесное существо, а Лис повернул ключ, освободивший его. Трепеща от ожидания, Мэдди улыбалась его голубым глазам, когда он медленно раздевал ее. С нее слетела муслиновая нижняя юбка, затем корсет, развязывая который, Лис заставил ее задрожать от возбуждения. Наконец он обнажил ее грудь с торчащими уплотненными сосками, но Ляс предпочел прикоснуться к ним лишь взглядом. Мэдди забыла, какой слабой она может стать, страстно желая Лиса, какой невероятно распутной он заставлял ее почувствовать себя. Он опустился перед ней на колени, спустил чулки и снял туфли. Мэдди лишь протянула руку и прикоснулась к его вьющимся волосам. Когда он поднялся, Мэдди доверчиво стояла перед ним лишь с обручальным кольцом с бриллиантом на пальце. — Ты слишком красива, чтобы выразить это словами! — прошептал Лис. Он улыбнулся и почувствовал порыв любви, увидев ее стройные плечи, прямую спину и поднятый подбородок. Она стояла, греясь в лучах солнца и в одобрительном взгляде мужа. Медно-золотистая грива ее волос разлилась но ее бедрам, ошеломляя гораздо больше, чем любой драгоценный камень или дорогое платье. Казалось, прошли веха с тех пор, как он увидел ее красивые молочно-белые ноги, усыпанные веснушками, полную грудь с ярко-розовыми сосками, узкую талию и изящные темно-рыжие завитки волос на клинышке между ног. Его жена была гораздо более чем красивой, она была желанной, ее тело было более совершенно, чем любое другое, потому что он так любил ее. — Мне это нравится! — с неотразимой улыбкой произнесла она. — О? — Какое счастье, что он нашел эту блестящую, пленительную женщину! Мэдди протянула руку и приподнялась на цыпочки. — У меня такое чувство, словно я бабочка, хотя я никогда и не предполагала такого… — Она грациозно наклонила свое обнаженное тело, глаза ее сияли: — Жаль, что я не могу объяснить лучше… — Не надо. Я понимаю. — Да, полагаю. — Выражение ее лица смягчилось, и она стала расстегивать его накрахмаленную белую рубашку. — Ты совершил со мной это… превращение. — Ее руки казались маленькими и бледными на фоне мускулистой, загорелой груди Лиса. Она обожала ощущение волос на его груди, одновременно жестких и ласкающих, когда своими пальцами зарывалась в них и разглаживала. Лис ловко сбросил с себя одежду и стоял перед ней загорелый и сильный в туманном луче солнца. Он поднял Мэдди и покрыл ее рот своим, осознавая среди этого блаженства этого бесконечного, обжигающего поцелуя ее изысканную хрупкость, запах ее груди, прижатой к его сильному телу ее хрупкость, когда его руки ласкали ее. От нее исходил великолепный аромат, который он никогда бы не смог точно определить. Полевые цветы, ваниль, лаванда… нет, просто Мэдди. Его руки обхватили ее ягодицы, и она выгнулась, прижавшись к нему, обвив ногами его талию. Оба испытали внезапный шок, когда ее раздвинутые бедра выдали ее возбуждение. Она была ярко-розовой и свежей, как роза, открывшаяся на рассвете. Их губы разъединились, глаза встретились, расширившись, и оба они испытали мгновение восторженного смеха. Лис прошептал преувеличенно-злодейским тоном: — Время в постель, дорогая моя миссис Мэттьюз, не бойтесь… — Мои обязанности жены, — робко прошептала она, кивнув, — я знаю, я должна… — Да, в самом деле! Их добродушное подшучивание было забыто, когда он поднес ее к брачному ложу и опустил на роскошную перину. — Как облако! — изумленно прошептала Мэдди. — Хорошая постель важна для счастливого брака, — ответил Лис. — Кто тебе это сказал? — Твоя бабушка. А теперь тихо! — Он пристально посмотрел на нее, горя нетерпением, и все же желая сделать так, чтобы каждый благословенный миг запомнился им обоим. Он поднял ноги Мэдди и стал целовать кончики ее пальцев и их элегантные изгибы. Когда его губы обжигающими поцелуями стали покрывать шелковистую кожу другой ноги, Мэдди начала тихонько постанывать от возбуждения. Сквозь ресницы она наблюдала, как Лис целует внутреннюю сторону ее бедер, и сгорала от нетерпения, ожидая большего. Как в сладком сне, он оказался на ней, и их губы растворились. Она обняла его и прижалась, чтобы пропитаться его горячим сильным телом. Они неистово перекатывались метались, голодные, дающие и берущие. Потом Мэдди оказалась на груди Лиса и, широко расставив ноги, настойчиво терлась об него. Лис массировал ее зад, пока они целовались, тихонько продвигаясь дальше, между ее ног. Она вздрогнула, затем продвинула пальцами его копье и поднялась на руки так, чтобы он мог целовать, массировать и сосать ее грудь. Ему нравилось видеть ее над собой с удивленно запрокинутой головой и наблюдать настойчивость, с которой она приближала кульминацию. — О! — Глаза его открылись и увидели ее лицо. — О! — Судороги, казалось, сотрясали все ее тело, и соски ее сморщились и затвердели. Когда она благополучно перенесла эту бурю чувств, Лис нашел свой путь в нее, заполнив ее до конца. — Это… бесстыдно, — удалось ей выдохнуть, и, поцеловав его, она легла на него, обессиленная. Лису любопытно было увидеть, что будет дальше, как она будет действовать в этом положении власти над ним; она же упивалась этим, двигаясь на нем медленно и терзая его. Удовольствие было мучительным, и Лису пришло в голову, что впереди их ждет много радостных мгновений, когда они изучат возможности каждого в физической любви. — Ваше Сладостное Безумство, я люблю вас! — пробормотал он и перевернул ее на белоснежные подушки, не нарушая связи между двумя телами. — Я люблю тебя! — вскрикнула Мэдди, поймав себя на том, что опять рыдает, встречая ритмичные рывки мужа. Лиса переполняла нежность к ней, словно они действительно были частью друг друга, и он, наклонившись, поцеловал ее сладко-соленые слезы. Когда настал кульминационный момент, то, казалось, он вырвался из самых глубин его души, образовывая новую связь между ними. Мэдди прижала его к себе, пригладила его волосы я уловила предательский блеск его голубых глаз. — О Лис, мы очень, очень счастливы, не так ли? Он смог только кивнуть. Мэдди проснулась в середине ночи и вспомнила, где она и почему. Она почувствовала горячий прилив радости, охватившей ее. Это их постель, их дом, и сегодня лишь начало десятилетий бесценного счастья. На Холмах стояла мягкая ночь. Одеяло, подаренное им бабушкой Сьюзен, лежало аккуратно сложенное на спинке стула. При льющемся в окно свете луны белые простыни выглядели светящимися, а тело Лиса очень темным по контрасту с ними. Когда ее глаза привыкли к темноте, Мэдди увидела тарелки с остатками бабушкиной еды на них, стоящие на двух сдвинутых вместе стульях, придвинутых к постели в виде временного стола, так, чтобы супруги могли весь вечер провести в постели. Так они и сделали. Они болтали, рассказывали друг другу новые и новые истории о своем детстве, оживляли воспоминания о ранних неделях их собственных отношений и строили планы обустройства своего дома. Сидя в постели и опираясь обнаженными спинами о подушки, они ели ягоды, маисовый хлеб с медом, сочный ростбиф, запивая все персиковым соком. Они возвращались друг к другу, снова голодные и восторженные, и Лис причесывал волосы Мэдди, причесывал и ласкал, пока не село солнце и Мэдди начала дремать. Она заставила его лечь навзничь на простыни и при мерцающем свете лампы сделала ему полный массаж, рассматривая каждую деталь его тела, которое она обожала. В довершение всего она с восторгом обнаружила, что ее муж смешлив! После полуночи Мэдди медленно проснулась и почувствовала, что Лис тихо касается ее губами, от этого она впала в беспричинный трепет. Каждый раз, когда они занимались любовью, казался новым, особенным и по-своему возбуждающим. Часа через два Мэдди снова проснулась и поняла, что приближается рассвет. Лис тоже проснулся, но душа его покинула их брачное ложе. Лежа на спине, он пристально смотрел на сооруженный им балдахин, руки его были сцеплены над головой, и на щеке временами шевелился мускул. — Лис? — очень тихо произнесла Мэдди. Всю ночь они спали, прижавшись друг к другу или, по крайней мере, держась за руки, но сейчас Мэдди поняла, что он забыл о ней. — Что-то… Что-то не так? Он не взглянул на нее. — Меня беспокоит многое, что не в моей власти, — ответил он с легкой иронией. — У мужчин есть дурная привычка — думать о том, что может случиться худшее, и ничто не в силах предотвратить это. — Не понимаю. О чем ты говоришь? — Мэдди оперлась на локоть и попыталась прочесть, что написано на его лице. Его точеные черты лишь увеличивали ее тревогу. Лис вздохнул. — Ну, если ты потрудишься обдумать наше положение, тебе станет понятно, что ничего не изменилось с тех пор, какя сказал тебе в Бир Батте, что я обречен, если в Дидвуде узнают, кто я, и станет известно о моем прошлом. Появилась здесь моя мама и разболтала всем мое имя, но я подумал — какого черта и даже женился на тебе… — Лис по-прежнему смотрел вверх. — Факт, что я могу втянуть тебя в эту неразбериху, если случится худшее. Тогда — конец маленькому миру наших грез. Странное чувство ужаса украдкой подползло к сердцу Мэдди. — Лис, не будем думать об этих неприятностях. Конечно, у нас есть проблемы, настоящие проблемы, но бесполезно лежать без сна в нашу брачную ночь, мучаясь из-за них… — Мужчины не мучаются, если говорить правду, — перебил он не без удивления. — Вот например, что мне делать с Улыбкой Солнца? Ты думаешь, что я не чувствую себя ответственной за нее, раз мы привезли ее сюда и она моя сводная сестра? Ты думаешь, что я не чувствую себя виноватой за свое отношение к ней? Я знаю, что должна была вытянуть ее оттуда и что-то сделать, чтобы помочь ей почувствовать себя любимой. Ты думаешь, что… — О Боги! — смеясь, воскликнул Лис. — Не спрашивай меня, потому что ты ставишь очень много задач перед нами обоими! Мне явно придется прекратить свои предрассветные раздумья теперь, когда мы женаты! Как я могу лежать и размышлять, когда моя жена неспокойна? Облако рассеялось. Теперь они оба смеялись, прижавшись друг к другу и неистово целуясь. Опьяненная радостью, Мэдди попыталась пощекотать ранее открытые ею его чувствительные точки, но Лис поймал ее запястья и «пригвоздил» ее на постели. — Никогда за всю мою жизнь ни одна женщина не имела наглости щекотать меня! — заявил он глубоким, властным голосом. — Подразумевается, что это меня отпугнет? — парировала Мэдди, прижимаясь к его груди. — Я подумал, что мне следовало попытаться… — Прости! Лис отпустил ее, и они с возрожденным желанием стали целовать и ласкать друг друга. Что бы ни принесло им будущее, пока они вместе, они выдержат все… Мэдди бы выразила это словами, но ее губы были заняты другим. Кроме того, она осознавала, что Лис, вероятно, понимает все это и без ее слов. Глава 26 21 августа 1876 года Утром в понедельник Мэдди с бабушкой Сьюзен спустились на Главную улицу, сопровождаемые Лисом, у которого здесь была назначена деловая встреча. Лис довел дам до лавки Бьюллока и Стара, и, как оказалось, лишь затем, чтобы узнать, что они закрываются. — Простите, господа, — произнес Сол Старк. — Мы идем на похороны. Лис взял жену за руку. Они взглянули друг на друга, непостижимым образом одновременно пронзенные чувством, что тучи над ними сгущаются снова. — Похороны? — О да! Ваша семья была занята свадьбой! Примите поздравления, уф… — Стар смутился, когда ему нужно было назвать Лиса по имени, но вовсе не торопился выяснять его. — Мне неприятно быть дурным вестником, но проповедника Смита убили. Сьюзен 0'Хара тяжело вздохнула, и Лис для поддержки обнял ее другой рукой. Мэдди побелела. — Преподобный Смит совершал богослужение на нашей свадьбе, — слабо произнесла она. — Как могло… — я хочу сказать, менее чем два дня назад он ел свадебный торт в гостиной моего отца! Стар и Бьюллок в унисон нараспев ответили: — Индейцы! — Надеюсь, вы уточните, — попросил Лис. Сет Бьюллок намекнул партнеру, чтобы тот отправился на похороны в дом проповедника Смита. Когда дверь за Солом Старом закрылась, Бьюллок сказал: — Я как раз писал письмо преподобному Чедвику в Луисвиль, Кентукки, в котором сообщаю ему подробности смерти друга. Его имя и адрес я обнаружил среди бумаг проповедника Смита. Печальное занятие… — Но что же произошло? — настаивал Лис. — Когда проповедник Смит вчера во второй половине дня возвращался в Дидвуд из Крук-Сити, на него напала группа индейцев. Его застрелили прямо в сердце: мы считаем, что смерть была мгновенной. Конечно, нет сомнений, что он теперь со своим Хозяином в мире гораздо лучшем, чем этот. Бьюллок снял котелок и какое-то время печально смотрел в пол. — Я буду вести службу на могиле преподобного Смита и намерен прочитать его стихи. Вы слышали? — Я не знала, что он был поэтом, — сказала Мэдди. — Мне бы очень хотелось услышать его стихи. Сет Бьюллок вынул из кармана костюма лист бумаги, развернул его и прочел: Этот вечер первого июня, А снег так быстро падает. Высокие сосны вздыхают, воют и стонут, Отзываясь на сильный порыв ветра. Кругом сгустились ночные тени, Слабо горит огонь, Я сижу и вижу, как тлеют угольки, И думаю о минувших днях. Над комнатой опустилась тишина, затем Сьюзен О`Хара печально произнесла: — Действительно прелестно! Бьюллок кивнул и положил листок в карман. — Должно быть, проповедник Смит одним из первых приехал в Дидвуд, если написал о летней буре. Он был настоящим посланцем Бога, который жил здесь без всяких удобств и каждый день рисковал жизнью, чтобы принести некоторый мир в души людей. Я считаю, он был мучеником. Лис подумал о Бешеном Билле. Жить в Дидвуде теперь казалось просто рискованным. — Интересно, почему же индейцы убили проповедника Смита? — размышлял он. — Кто-нибудь их видел? Есть доказательства? — Ну, сэр, те, кто нашел тело, рассказали мне, что это были индейцы, так как, вероятно, они оставили какой-нибудь знак. Он снова надел шляпу и направился к двери. — Леди, будьте добры, побудьте в лавке, пока я не вернусь. Я могу предложить журнал образцов. Я недолго. — Уже держа руку на дверной ручке, он обратился к Лису: — Не могу понять, зачем вы привезли эту индианку в такой город как Дидвуд. Люди в этих местах всегда будут искать кого-то с кем нужно разделаться. Я уверен, будь я индейцем, то не чувствовал бы себя в Дидвуде в безопасности. — Бьюллок поднял косматые брови и добавил: — Ничего личного, разумеется. Просто обращение к разумному человеку. Мне нравится ваша семья. Оставшись одни, Мэдди с бабушкой Сьюзен сели за стол и стали просматривать журналы образцов, тихо и печально переговариваясь между собой. Лис слушал их, и сердце его теснила боль от потери еще одного хорошего человека. Обращение Бьюллока «к разумному человеку» направило его мысли по другому пути. — Вы не будете возражать, если я на время покину вас? — спросил он. Мэдди не возражала против того, чтобы он занялся своими делами, но попросила сделать так, чтобы они могли вместе возвратиться домой. Лис поцеловал ее и бабушку Сьюзен и направился к двери. — Нам всем не везет, — рассеянно проговорила Сьюзен. — Везет в том, что мы еще живы в этом городе, — мрачно ответил Лис и вышел на Главную улицу. Сначала Лису показалось, что Дидвуд не изменился с тех пор, как он впервые въехал в него на Уотсоне, но, приглядевшись внимательнее, он заметил существенные перемены. Берега ущелья, все еще пустые и грязные, были устланы обгорелыми стволами вырубленных деревьев, напоминающими черные дубины. Повсюду, куда ни глянешь, рылись многочисленные рудокопы, забиравшиеся даже между домами, выстроившимися в линию по Главной улице и Шерман-стрит. Так же, как и ранее, с балконов домов зазывали к себе проститутки, по салунам сновали игроки и хулиганы, так же торговцы выбрасывали прямо на улицу всякие отбросы, так ye суетились китайцы в своем квартале на севере Дидвуда. Однако теперь узкое ущелье было больше набито людьми, чем несколько недель назад. Лис вспомнил свою последнюю прогулку с Биллом Хиккоком, тогда они заметили, что новые заведения вырастают в Дидвуде, как сорняки. Джекоб Голдберг перебрался сюда из Монтаны, пока они с Мэдди были в Бир Батте, и теперь владел лавкой «Большой Рог», принадлежавшей раньше Гешхерсту, переехавшему теперь в Лид. Появились новые рестораны и гостиницы, не говоря уже о салунах и музыкальных залах. Джек Лэнгриш со своей женой открыл свой театр, где под брезентовым навесом показывались разные пьески, исполняемые двумя актрисами. На днях миссис Лэнгриш сообщила Энни, что для детей Дидвуда открывается новая школа, которой руководит учитель по имени Уильям Кэммод. Лис размышлял над всеми этими переменами, в очередной раз убедившись в том, что тех, кто достаточно находчив и смел, в будущем ожидает процветание. Они с Мэдди решили остаться. Он откроет собственную лесопилку, управлять которой будет Титус, а начнут они с того, что посадят саженцы взамен срубленных деревьев. Прогресс пойдет и с ними и без них, но у Лиса и Мэдди, по крайней мере, есть все основания жить здесь. Теперь у него появилось даже какое-то теплое чувство к этому городу, хотя убийство проповедника Смита несколько обескураживало. Он не хотел думать, что кто-то из тех, кого он знал в Бир Батте, мог сделать это, но, припоминая слова Пса на совете в Большом типи, он понял, что это возможно. У индейцев лакота отношение к белым было такое же, как к ворам, нарушившим границы их священного Паха Сапа. Гражданам Дидвуда никогда не понять, что творится в душах индейцев, да они и не хотели ни понимать, ни сочувствовать им. Это означало бы признание индейцев такими же существами, как и белые люди, с их правдами и неправдами, их чувствами. Пропасть между индейцами и белыми слишком велика, чтобы через нее когда-либо можно было бы перекинуть мост. Неужели Улыбка Солнца здесь в опасности? Лис блуждал по «Бесплодным землям», слушая и наблюдая, пытаясь уловить настроение Дидвуда. Задача была нетрудной. Из Жемчужного театра, как фрегат на всех парусах, выплыла Гарнет Лумис. В дешевом платье из красного шелка, украшенном потрепанными перьями, с испитым, накрашенным до безобразия лицом, морщинистая и жирная, она служила ходячей рекламой «Бесплодным землям». — Погоди-ка минуту, дорогой! — Схватив Лиса за рукав рубашки, она крепко держала его. — Куда ты так спешишь? Проходи-ка, и я позволю тебе угостить меня стаканчиком! От нее уже несло виски, но Лис поборол свое отвращение. — Очень любезно с твоей стороны пригласить меня, Гарнет, но, если ты слышала, я теперь женатый человек. Да, да, новобрачный! Я должен стараться вести себя соответственно! Она протянула другую руку, чтобы дотронуться до локонов, вьющихся над его воротником: — Бог хорошо поработал, делая тебя! Несправедливо, что только одна женщина имеет тебя всего. Ну, по крайней мере, наша малышка Виктория больше не чахнет по тебе. Пару дней назад ей сделал предложение миллионер из Денвера. Она уехала с ним сегодня утром. Заживет в особняке и заделается мачехой трем юнцам! — Правда? — От этого сообщения у Лиса стало легче на душе. — Надеюсь, она будет счастлива. Виктория добрейшая женщина. Меня, может быть, не было бы в живых, если бы не она! — А как же Лорна? — прошипела Гарнет, махнув головой в сторону рыжеволосой девушки, в одиночестве сидящей перед стойкой бара. — Не думай, что мы не знаем, что ты разбил ее сердце, и как ты сначала хотел ее, потому что она напоминает высокомерную девушку, которая думала, что она слишком хороша, чтобы приглашать меня в свой дом! — Ты говоришь о моей жене, — холодно ответил Лис. — И думаю, Лорна вряд ли думает о своем разбитом сердце. Мне кажется, что для девушек сверху это в порядке вещей. А теперь, прости, у меня другие дела. Голос Гарнет внезапно понизился до злобного шепота: — Я знала, что ты друг… индейцев, с самого начала! Ты думаешь, ты лучше, чем мы, остальные, имея свой дом на холме, но ты не можешь устанавливать свои собственные правила, и тебе не удастся выйти сухим из воды! — О чем, черт подери, ты говоришь? — спросил он. — Об этой индианке. Ты думаешь, люди в этом городе потерпят это? — Правильно, Гарнет, — послышался знакомый голос. — Наш друг возомнил себя чем-то вроде султана в этом доме, спрятанном от всего города. Лис развернулся, чтобы увидеть говорившего. Грехем Горацио Скоффилд Третий, явно сильно выпив, помахивал пальцами в сторону Лиса. — Что вы сказали? — спросил Лис с вызовом. — Только то, что вы султан в своем собственном маленьком королевстве с белой женой и женой-индианкой. Содрогаешься от мысли, что за образ жизни… — Скоффилд, заткнитесь, иначе вам будет очень больно, — оборвал его Лис. — Улыбка Солнца сводная сестра моей жены. Она приехала жить в семье Эвери по просьбе ее отца, Стивена Эвери. Улыбка Солнца недавно овдовела и все еще в трауре по мужу, но мы надеемся, что она найдет счастье в семье отца, раз будущее индейцев лакота так мрачно. Лис посмотрел на Скоффилда, потом на Гарнет, которая откровенно зевала, будто ей все надоело. — Я обошелся с вами обоими достаточно вежливо, правдиво объяснив присутствие Улыбки Солнца в доме Стивена Эвери. Надеюсь, что вы ответите на это, пресекая любые злобные сплетни! — Лис пронзил Гарнет взглядом, острым как голубые льдинки, и она, отпустив его рукав, отступила. — Желаю вам доброго утра. Грэхем сделал шаг, заслонив ему дорогу. — Что-то в вас не то, мистер Мэттьюз. Спорю на состояние моей семьи, что вы что-то скрываете, и я раскрою ваш секрет. Может быть, в Дидвуде в порядке вещей быть известным только по прозвищу, отказавшись от настоящего имени, но почему вы, восточный джентльмен, имеющий образование и необыкновенную, благовоспитанную матушку, скрывали свое имя, если у вас нет тайны? Вы даже одевались, как рудокоп, и вели себя, как будто вы с Запада, пока ваша мать вас не выдала. Просто необъяснимо. Лично я очень рад каждой букве своего имени, и… — Скоффилд, я не хочу грубить, но вы многоречивый глупец, — оборвал его Лис, повернулся и зашагал прочь. Пройдя несколько шагов, он снова услышал голос Грэхема Скоффилда: — Лорна! Лоррна!.. Вот и ты! Красавица, которую я искал! Продолжения речи Лис не расслышал, так как молодой человек из Бостона, с исключительно важным именем, пошатываясь вошел в «Жемчужину» и скрылся из виду. — Улыбка Солнца хотела бы присоединиться к нам, чтобы выпить чаю, правда, дорогая? — Держа сводную сестру Мэдди за руку, Энни Сандей затащила Улыбку Солнца в кухню дома Эвери. — Мадлен, Сьюзен, вы не сочтете меня наглой, если я попрошу накрыть стол в гостиной? Я подумала, что для Улыбки Солнца лучше впервые испытать это в подобающей обстановке. Доброжелательный голос Энни Сандей тем не менее намекал, что она не потерпит возражений ни с одной из сторон. Мэдди с бабушкой переглянулись. — Я и в самом деле собиралась пригласить вас к нам на чашку чая, вот почему я только что вошла — спросить бабушку… — Но вы не могли пригласить Улыбку Солнца! — засмеялась Энни Сандей, хотя в выражении ее лица было мало веселья. — Мне следует извиниться за моего сына. Он не был воспитан для такой жизни, и, должна сказать, я была шокирована, приехав сюда и увидев эту хижину. Я понимаю, что он немного приукрасил ее перед вашей свадьбой, но все равно она не более подходит для пристойного чаепития, чем крошечный коттедж, в котором я теперь живу. — Она замолчала. — Кроме того, хорошо бы и Стивену присоединиться к нам. Хотя ему сейчас уже гораздо лучше, он все-таки утомлен свадебными волнениями, и ему не стоит выходить из дома. Ее рассуждения были настолько разумны, что с ними нельзя было не согласиться. Помогая бабушке готовить чай и нарезать пирог, Мэдди заметила, что Энни Сандей усадила Улыбку Солнца на маленький диванчик, после чего вывела Стивена и усадила рядом с дочерью. Зрелище было странно-трогательным: серьезный белый человек в заказных брюках и накрахмаленной рубашке рядом с аккуратно одетой, но безжизненной молодой женщиной. Мэдди подумала, что Улыбка Солнца даже более привлекательна в белом платье, как у настоящей леди, потому что все же больше похожа на индианку со своими прямыми черными волосами и смуглой кожей. Более того, в ее глазах все еще горели горе и боль и, как показалось Мэдди, гнев. Все уселись в гостиной. Энни Сандей без умолку строила планы относительно обучения Улыбки Солнца чтению, письму, шитью и кулинарии. Стивен выразил одобрение и потянулся к руке дочери, и, хотя Улыбка Солнца не сопротивлялась, она по-прежнему безучастно смотрела прямо перед собой, не глядя в сияющее любовью лицо отца. Потягивая чай, Мэдди пыталась понять, какие чувства испытывает к своей свекрови. У Энни Сандей была досадная привычка заниматься всем и всеми, кто попадал в поле ее зрения, но у нее действительно возникали прекрасные планы, и Мэдди не могла не согласиться с ее разумными идеями. Теперь, когда они с Лисом женаты, она надеялась, что сможет лучше познакомиться с Энни. Вероятно, они смогут стать друзьями, если эта женщина постарается хоть немного умерить свое стремление держать все под своим контролем. Мэдди решила, что хорошим началом мог бы быть конфиденциальный разговор со свекровью. Вероятно, она сможет поделиться с ней своими знаниями об индейцах лакота, с тем чтобы Энни не очень старалась превратить Улыбку Солнца в подобие белой женщины. Она уже собиралась пригласить миссис Мэттьюз наверх, когда до нее донесся какой-то шум со двора. — Что это такое? — спросил Стивен. Энни Сандей подошла к окну и украдкой заглянула за сборки занавесок. — По-моему, это толпа приближается к дому. Это напоминает мне толпу на улицах Вашингтона, перед тем как разразилась гражданская война. — Она надела очки и кивнула: — По-моему, они в таком гневе из-за нашей дорогой Улыбки Солнца. Мэдди захлестнула волна такой злости, что она сама удивилась ее силе. Вскочив на ноги, она посмотрела сначала на Улыбку Солнца, глаза которой округлились от ужаса, как у загнанной оленихи, затем на отца. Бенджамен с топотом сбежал по ступенькам лестницы, крича: — Что нам делать? Что нам делать? Где Лис? Я принесу ружье? Мэдди положила руку на плечо брата, чтобы остановить его прежде, чем он проберется в комнату Стивена за винтовкой, которую его отец всегда держал прислоненной к подоконнику. — Нет. Я сама возьму винтовку! Проходя мимо отца, она увидела, что он так сдавил руку улыбки Солнца, что ее пальцы побелели. Другую руку он прижал к груди. Очевидно, ему было больно. — Мадлен… Я не могу выпустить тебя отсюда. Я мужчина в этой семье… — Вздор, отец, — решительно ответила она. — Ты болея. Думаешь, я позволю тебе рисковать жизнью в таком глупом инциденте, как этот? Я сама поговорю с этим сбродом! Вернувшись с винтовкой, она удивилась той волне любви к Улыбке Солнца, которая захлестнула ее. Она подошла к женщине племени лакота и погладила ее по щеке: — Ни о чем не тревожься! Даже Энни Сандей, по-видимому, сдалась, поняв, в какое положение попала. Хотя обычно она господствовала везде, где присутствовала, противостоять насилию она не умела. Она стояла в стороне и с уважением наблюдала, как ее невестка открыла входную дверь и вышла на крыльцо. Все открытое пространство перед домом заполняло море разгневанных лиц. Некоторые орали: — Любительница индейцев! Выводи эту индианку! Это она убила проповедника Смита! Прокатился шум общего согласия, грозные слова повторялись снова и снова. Глубоко в толпе в низко надвинутом на лоб котелке стоял Грэхем Скоффилд. «Они все животные! — кричал он, пытаясь расшевелить чернь. — Им нельзя верить! Мы не будем в безопасности, пока все индейцы на территории Дакоты не будут мертвы!» Каждый его возглас вызывал одобрение толпы. Мэдди хладнокровно направила винтовку в воздух и нажала на курок. Потом снова и снова. Когда толпа умолкла, она направила винтовку на людей и заорала: — У вас у всех не больше мозгов, чем у одного мула! Моя сестра не угрожает ни вам, ни кому-либо еще! Она член моей семьи и мирный человек и так же, как и вы, имеет право жить в Дидвуде, а может быть, и больше прав: ее предки жили в Черных Холмах задолго до того, как сюда вторглись наши безумные белые лица. А теперь, если вы не хотите, чтобы я стреляла прямо в вас, я предлагаю вам поджать хвосты и бежать из наших владений, да побыстрее! С этими словами она взвела курок и смотрела, как толпа постепенно начала отступать. Их ворчание постепенно стихло, и некоторые, уходя, даже извинялись перед ней. Вернувшись в дом, она поставила винтовку и подошла к диванчику. Отец улыбался ей со слезами на глазах. Мэдди крепко обняла его и, повернувшись, обняла и сестру. — Добро пожаловать в нашу семью, Улыбка Солнца, — прошептала она, прижавшись к ней щекой. — С нами ты будешь в безопасности до тех пор, пока пожелаешь остаться. Мэдди была уверена, что не ошиблась в чувстве, с которым Улыбка Солнца крепко обняла ее в ответ. Глава 27 15 сентября 1876 года «Сам рай не мог бы быть более возвышенным, чем наша жизнь», — подумала Мэдди. Ее сердце ласкало каждое слово, возникающее в ее голове. В первые дни своего брака с Лисом она ждала, что радость затихнет, и все же, чем больше она любила, тем больше, казалось ей, может выдержать ее сердце. Мэдди и Лис оба понимали, что владеют бесценным сокровищем, и у них хватало разума питать друг к другу огромную благодарность. Уютно прижавшись к тонкой и длинной загорелой спине Лиса, Мэдди обняла его и целовала его в затылок, плечи и спину. Ее рука ощущала его крепкие живот и бедра. Тело Лиса никогда не переставало изумлять и опьянять ее. — Ваше Безумство, — пробормотал он, по-видимому во сне. — У меня клев. И очень хороший. — Клев? — Мэдди приподнялась, опершись на локоть чтобы посмотреть на профиль мужа. Волосы его взъерошились на лбу, и вид у него был восхитительно мальчишеским и встревоженным. Мэдди знала, что Лис имеет привычку во сне делать неожиданные, ясные предположения. Иногда они были тревожными, эти плоды ночных кошмаров, но чаще ей было смешно, когда она слышала его слова. — Что же у тебя клюет? Лис нахмурился: — Я… — что? — Явно не желая расставаться со сном, он спрятал лицо в подушку. Не в силах сдержаться, Мэдди пощекотала его плечо и провела рукой по точеной поверхности его спины и ягодиц. Утреннее солнце согрело постель, и она сбросила одеяло. Через мгновение Лис повернул голову и приоткрыл один глаз. — Я ловил рыбу, — обвиняющим тоном пробормотал он. — О! — сверкая зелеными глазами, она еле сдерживала смех. — Понятно! Лис делал вид, что ему вовсе не хочется обнимать ее, когда она заползла к нему в руки. Хриплым после сна голосом он пожаловался: — Это была самая большая радужная форель, которую я когда-либо видел, и место чудесное — уединенный стремительный ручей высоко в Холмах, бодрящее утро, моя жена на берегу с обожанием наблюдала, как я вытаскиваю сильно бьющегося монстра. — Он вздохнул. — Она, должно быть, весила двадцать фунтов! — Возможно ли это? — спросила Мэдди, прижавшись щекой к его сильной груди. — Радужная форель весом в двадцать фунтов? — Дело не в этом! Это был сон, и я наслаждался каждым мгновением! По солнцу он видел, что проспал слишком долго, но продолжал лежать на мягкой перине. Мэдди пощипывала его, а ее волосы мягким потоком огня, казалось, обжигали все его тело. В эти дни они словно пили из одного колодца радости, и Мэдди окружала его, как чарующий свет, заражая своим неослабевающим оптимизмом. Постепенно Лис начинал понимать, что все его дурные предчувствия бессмысленны, реален только настоящий момент. Женитьба на Мэдди сделала сказочным каждый его день, и он поймал себя на том, что все меньше и меньше беспокоится о будущем. — Поздно, — наконец произнес он с сожалением. Одетая только в тонкую батистовую рубашку, окаймленную кружевом, Мэдди широко расставила его бедра и улыбнулась с доверчивой чувственностью. Она запрокинула голову, обмахнув волосами бедра Лиса, и стала стаскивать с себя рубашку, обнажив тонкую талию и пышную кремовую грудь. — Ты ненасытна, — заявил Лис удивленно и возбужденно, протянув руку и коснувшись ее. — Я не виновата, — ответила Мэдди, мурлыча под его пальцами. — Я ненасытна, потому что ты неотразим. Или, может быть, это постель! Ты заколдовал ее, когда мастерил? — По-моему, мы сделали это вместе, в нашу брачную ночь, дорогая. — С этими словами он притянул ее к себе со сладостной, лихорадочной страстью. К тому времени, как Лис и Мэдди оделись, поели и были готовы начать новый день, было уже почти десять часов. Сидя за столом и приканчивая вторую чашку кофе, Лис окинул взглядом дом, над которым в эти последние недели изрядно потрудилась Мэдди с усердием и любовью. Ее прикосновение чувствовалось везде: от цветов, украшающих жилище, до картинок на стенах, уютного маленького диванчика и другой мебели, заполнившей просторные комнаты. Многие вещи принадлежали ранее Колин Эвери, Стивен послал за многими крупными вещами, чтобы порадовать дочь. В доме появилось кресло-качалка с плетеным сиденьем из тростника, красивая ножная грелка для зимних вечеров, старинные серебряные подсвечники и прекрасный, расписанный от руки сундук с приданым — до сих пор не распакованный. Дом представлял собой счастливое сочетание фамильных вещей и тех, что вместе выбрали Мэдди и Лис. Когда бы Лис ни открывал дверь и переступал порог, его охватывало чувство благополучия и удовольствия. Несмотря на всю занятость работой Лис, каждый раз уходя из дома, испытывал какое-то чувство грусти, тянущее его назад, домой. Вот и теперь оно возникло, когда он встал и поставил пустую чашку. Мэдди прилагала много усилий, чтобы стать настоящей поварихой, и сейчас она подняла взгляд от готовящегося пирога. — Ты не хотел бы съесть еще яйцо? Или ветчины? — спросила она. Лис нежно покачал головой: — Думаю, Титус отчаялся дождаться меня. Вероятна, он уже несколько часов на лесопилке, пока я нежился в постели, и давно наблюдает за постройкой. — Он поймет, — улыбаясь, сказала она. — На один момент. Ну, а теперь поцелуй меня, но не пытайся снова соблазнять… Мэдди хлопнула его по руке, вытерла руки о передники шагнула в его объятья. Она проводила его до двери, снова поцеловала и осталась на крыльце посмотреть, как он уходит. День был захватывающим — стояло бабье лето с заморозками ночью. Когда Лис направился к Уотсону, из дверей коттеджа выглянула Энни Сандей. — Дэниэл, ты, знаешь ли, ленивее, чем имеешь на то право — снисходительно улыбнувшись, он остановился и поцеловал мать в щеку. — К счастью, у меня есть ты, чтобы напоминать мне о моих недостатках. — Не дерзи! — Энни Сандей погрозила сыну пальцем а спросила: — Как тебе понравились занавески? Лис задумался, прежде чем до него дошло, что мать спрашивает о занавесках, которые они со Сьюзен 0'Хара помогли сшить Мэдди. Живые, легкие, полосатые, собранные в сборки, муслиновые занавески были повешены уже два дня назад. Как он понял, успех заключался не в занавесках, а в тех отношениях, которые Мэдди с таким трудом установила с его матерью за это короткое время. Как ни трудно было в это поверить, все три хозяйки ладили лучше чем он бы мог мечтать. — Мне понравились занавески, — заверил он ее и добавил: — Я ценю тебя, мама. Ты хорошая женщина! — Я это знаю! — Она распрямила плечи и самоуверенно улыбнулась ему. — А теперь иди. Насколько я понимаю, вскоре у тебя появятся дети, которых надо будет кормить, а лежа весь день с женой в постели, ты вряд ли сможешь сделать это, Дэниэл Мэттьюз! Энни Сандей оставила дверь в коттедж открытой, и достаточно скоро на пороге появилась Мэдди. Какое-то мгновение она стояла в дверях, глядя на сводную сестру, сидящую рядом с Энни на скамье под окном. На коленях у Энни лежала раскрытая книга с картинками, и она, показывая на них, называла слова, обозначающие изображенный предмет. Улыбка Солнца тихо повторяла за ней. — Доброго утра вам обеим! — поздоровалась Мэдди. Улыбка Солнца подняла глаза и кивнула, чуть приподняв уголки рта. Мэдди все еще сомневалась в успехе свекрови относительно Улыбки Солнца, но была так занята собственной жизнью, что предпочла не вмешиваться. По крайней мере, казалось, что Улыбка Солнца начинала приспосабливаться к новой жизни, а Мэдди не знала лучшей альтернативы, чем подход к ней Энни Сандей. Больше всего ее радовало, что между нею и сестрой образовалась какая-то внутренняя связь… и еще более очевидная связь возникла между Улыбкой Солнца и Стивеном Эвери. Хотя они еще не могли общаться посредством слов, их теперешним отношениям Мэдди иногда завидовала. Стивен, казалось, привязался и к Энни Сандей. Лис, обсуждая с Мэдди эти отношения, помог ей понять, что Энни и Улыбка Солнца заполняли пустоту, образовавшуюся вокруг Стивена после ее замужества. Лис помог ей почувствовать благодарность к жизни за то, что она повернулась так, что все вокруг получали внимание и любовь, в которых нуждались. — Дэниэл сказал, что ему понравились наши занавески — сообщила Энни невестке. — Не хочешь ли выпить чашечку чая и посидеть немного с нами? Вода в чайнике еще горячая. Мэдди согласилась и села на стул возле скамейки, слушая урок английского. — Вообще-то я пришла, чтобы переписать вам рецепт пирога из дикой сливы. — А где ты достанешь дикую сливу? — О, одна подруга бабушки Сьюзен вчера принесла ей полную корзину с Нижних Холмов. Она говорит, что они кисловаты, но интересно посмотреть, что с ними можно сделать. Энни Сандей сняла очки и похлопала по подбородку кончиком пальца, чем напомнила Мэдди Лиса. — Дикие сливы трудно чистить. Вероятно, мне следует помочь Сьюзен. — Уверена, она будет благодарна, — ответила Мэдди. Она могла поклясться, что Улыбка Солнца бросила на нее мгновенный понимающий взгляд, но снова опустила серые глаза в книжку. В этот момент, словно по подсказке, в дверях появилась Сьюзен 0'Хара, держа в руках огромную корзину овальных, оранжево-красных диких слив. — Ну и утро было у меня! Сегодня у Бенджамена первый школьный день. Спасибо Вонг Чи, а то бы он ни за что не попал в школу вовремя. — Она чуть осуждающе взглянула на внучку, покрасневшую для приличия. — Я понимаю, Мэдди, что ты только что вышла замуж, но, надеюсь, ты не намерена полностью предоставить мне заботу о твоем больном отце и непослушном брате! Энни Сандей взяла у старушки корзину и подвела ее к потрепанному креслу с подушечкой для головы. Усадив ее, она принесла ей чашечку чая. — Ради Бога, почему вы не оказали мне о расписания юного Бенджамена? Мы с Улыбкой Солнца отвели бы его в школу! Она протянула руку и пригладила выбившуюся на лоб Сьюзен седую прядь. — Пообещайте мне, если вам потребуется помощь, вы ни секунды не раздумывая, обратитесь ко мне. Я могу чем-нибудь быть вам полезной сейчас? — О, я… — Я настаиваю, Сьюзен! Старушка откинула голову на подушечку с улыбкой, которая говорила о том, что Сьюзен вынуждена покориться. Энни Сандей, казалось, нравилась ей все больше. — Ну, если вы настаиваете… — Для этого и существует семья. Мы здесь все вместе, и это Божье благословение. Нам нужно получать удовольствие от общества друг друга, как тогда, когда мы шили эти занавески для детей. — Пройдясь по комнате, она снова надела очки, взяла сливу из корзины и критически осмотрела ее. — По-видимому, это превосходные дикие сливы. Я только что говорила невестке, что знаю легкий способ очистки их от косточек. Почему бы нам не потратить день на приготовление джема и пирогов? Сьюзен улыбнулась и подтвердила, что это занятие поможет им замечательно провести осенний день. Мэдди взглянула на Улыбку Солнца и заметила, что та тоже улыбается, а глаза ее расширились от удовольствия. В то самое время, когда Энни, Сьюзен, Мэдди и Улыбка Солнца занимались приготовлением сливового пирога, в коттедже над Шерман-стрит, гораздо севернее, на Главной улице Дидвуда, разворачивались совершенно иные события. Случилось так, что Грэхем Горацио Скоффилд Третий стоял перед салуном «Наталл и Манн 10», когда группа полумертвых солдат беспорядочно спускалась с Холма в китайский квартал. Немногие, в том числе человек с пушистой, раздвоенной бородой в генеральском мундире, ехали верхом, остальные шли пешком. Обитатели Дидвуда останавливались и смотрели на них, указывая пальцами и оживленно переговариваясь. Скоффилд подошел к игроку, жившему в этих местах уже несколько месяцев. Черноволосый малый щеголял своими холеными, надушенными усами и назывался чейенном Люком. — Люк! Что происходит? Имеешь ты хоть какое-нибудь представление об этом? — Скоффилд научился приспосабливаться к манере того, с кем разговаривал. — Где ты был, странник? Ты что, не слышал, что сюда едет генерал Крук и его солдаты? Они умирали от голода всю дорогу на юг от Литтл Бигхорн, по крайней мере, мне так говорили. Эти удирающие краснокожие дикари знали, что Крук преследует их, и подожгли всю траву в прериях, так что армейским лошадям нечего было есть. — Люк задумчиво покрутил усы. — Хотя я слышал, что Крук отомстил. Напал на отряд сиуксов в Слим Батте и сжег их поселок. Наверняка всех индейцев убил, держу пари. Они враждовали с Безумным Конем. Надеюсь, Крук расскажет нам, что ему удалось проделать дырку также и в этом язычнике, Безумном Коне. — Чейенн Люк сделал паузу, чтобы разжечь окурок сигары, и продолжил: — Во всяком случае, около недели назад, солдаты съели почти всех лошадей, как говорят люди… Да и потому, как они выглядят, и что идут пешком, я думаю, это правда. Во всяком случае, силы подкрепления из лагеря Крука всего лишь немного к северу отсюда пополнили его отряды, и вот они здесь. — Надеюсь, они намерены пополнить свои ряды и найти каждого индейца в пределах ста миль от Черных Холмов! Надо прекратить набеги этого бешеного Безумного Коня! И как мы можем позволить Лису-Мэттьюзу, или как там его настоящее имя, держать у себя в доме эту индианку? Он нашел ее у Безумного Коня. Насколько всем известно, она служит этому зловещему дикарю, а ее привез сюда, к нам, один из наших же граждан! — Говоря это, Скоффилд повысил голос: явно ему нравилось слышать, как собравшиеся поблизости горожане вопят в знак согласия. Вскоре началось столпотворение, когда на улицах появились рудокопы и девушки «сверху», чтобы поприветствовать забрызганных спекшейся грязью, истощенных кавалеристов Третьего Кавалерийского полка генерала Джорджа Крука. У Грэхема Скоффилда было предчувствие, что в результате этого нового поворота событий должно случиться что-то хорошее. Даже Горе-Джейн, капитан Джек Кроуфорд и Чарли Аттер были здесь. Пробравшись сквозь толпу, Скоффилд пересек Главную улицу и, стоя перед Жемчужным театром, заговорил с худым, как скелет, оборванным солдатом. Как и многие его товарищи, парень вышел из строя и направлялся к дверям в поисках удовольствий. Скоффилд поймал его за руку и ощутил острые кости его локтя. — Мой добрый друг, надеюсь, вы позволите угостить вас бутылочкой? У вас такой вид, что вам не мешало бы выпить и поесть чего-нибудь горяченького! — весело крикнул он. Кавалерист прищурился и широко улыбнулся, показав ряд разбитых гнилых зубов. Прежде чем заговорить, он обсосал их: — Ну, сэр, я был бы очень признателен. Не знаю, что мне нужно больше — поесть или выпить, так как я давно не ел. Последний раз это была моя лошадь, если я не ошибаюсь. Ужаснувшись этому, Скоффилд, однако, похлопал солдата по спине и повел в тускло освещенный ресторан «Жемчужины». Здесь стоял запах дыма, алкоголя и дешевых духов. Скоффилд видел, что его гость с удовольствием принюхивается к этим запахам. — Позвольте представиться. Я Грэхем Горацио Скоффилд Третий и считаю за честь послужить такому герою, как вы! Погладив свою спутанную бороду и пососав сломанные зубы, кавалерист ответил: — Я Джеб Кэмпбелл. Я чуть не погиб у Литтл Бигхорн, затем был послан с Третьим Кавалерийским полком генерала Крука и думал, что умру с голода, если не буду убит этими дикими мерзавцами Безумного Коня. Это было худшее время в моей жизни, сэр, и я хочу уйти из армии и разбогатеть. Скоффилд принес на их столик бутылку, щедро налил Джебу Кэмпбеллу и очаровательно улыбнулся ему. — Я бы сказал, что вы заслуживаете этого и даже большего, Джеб. И вы оказались в том городе, в котором нужно. В Дидвуде человек может делать почти все, что хочет… К тому времени как генерал Джордж Крук появился на балконе Большой Центральной гостиницы, чтобы произнести речь перед гражданами Дидвуда, Джеб Кэмпбелл уже изрядно выпил и нежно поглядывал на грязных голубушек Ола Свиринджена. Скоффилд обещал ему позже купить одну из них, а пока продолжал усердно потчевать его ликером в обмен на каждую подробность его жизни. — Крук готов говорить! — сообщила Гарнет Лумис, делая знак шумной толпе в «Жемчужине» выйти и присоединиться к ней. — Пойдем, послушаем, — предложил Скоффилд Джебу. Кивнув, злополучный кавалерист, шатаясь, встал и вышел на улицу в сопровождении Скоффилда. На Главной улице было празднично, как четвертого июля. До появления Крука духовой оркестр гремел патриотическими мелодиями. Из-за шума и приветствий трудно было расслышать его первые слова, но Скоффилд сумел разобрать обещание генерала, что с его прибытием угрозы дальнейших набегов индейцев больше не существует. Последовала оглушительная овация. Джеб Кэмпбелл пожал плечами: — Ему легко говорить: он завтра уезжает. Кто-то из нас останется, но с меня довольно сражений. — С мгновение он смотрел на Скоффилда пьяными глазами, потом признался: — Я чуть не сбежал перед битвой на Слим Батте, а тех, кто сбежал, полно. Скоффилд заметил в толпе лицо, которое теперь презирал. Лис пытался затеряться в толпе, быть незаметным, во его рост, внешность и гордый профиль просто притягивали взгляды окружающих. На нем была та же самая коричневая шляпа с опущенными полями, в которой он впервые въехал в Дидвуд, и голубой платок на шее, чуть прикрывающий его бороду и бакенбарды. Они частично скрывали лицо, но не узнать Лиса было невозможно. — Вы видите человека вон там? — злобно спросил Скоффилд. Он слегка толкнул Кэмпбелла в бок: — Ну того, с голубым платком на шее? Этому человеку повезло больше, чем он того заслуживает. В самом деле, его счастье должно было достаться мне. Он приехал сюда едва ли два месяца назад ни с чем, а теперь богат, имеет дом, дело и прекрасную жену, самую великолепную и желанную… — Я знаю этого малого! — перебил его Джеб, присвистнув и искоса взглянув на Лиса. — По меньшей мере, я так думаю. У него не было бороды, но… как его зовут? — Он появился здесь под именем Лис, но я недавно узнал, что его зовут Дэниэл Мэттьюз. Я всегда подозревал, что он хранит какой-то секрет, и думал, что если я раскрою тайну, это его убьет! Джеб пьяно зашатался, схватился за руку Скоффилда и злобно посмотрел ему в лицо: — Я знаю этот секрет, но даром вам его не открою. Подтолкнув костлявого кавалериста к стене Жемчужного театра, Скоффилд огляделся, чтобы удостовериться, что их не подслушивают. — Слушайте вы, глупый идиот! Я заплачу вам, если вы угого хотите, и, если ваша информация действительно ценна, мы сможем использовать ее против Мэттьюза и оба стать богатыми, как Крез! Мы сможем уничтожить его и завладеть всей его собственностью! — Может быть, но денежки сейчас же на бочку! — пьяно проговорил Джеб. Наблюдая, как Скоффилд шарит по карманам, солдат задумался. — Забавная штука жизнь, а? Кто бы мог подумать, что я снова увижу капитана Мэттьюза? Даже когда эта индианка в Слим Батте заливала мне, что он здесь и боится, что люди узнают, что он был на Литтл Бигхорн, я не думал, что она говорит о нем. — Какая индианка? Здесь у него тоже есть индианка. — Да, именно так и говорила та, другая. Ее звали… — Он почесал голову и вниз упал маленький черный клоп. — Уф… что-то вроде Убегающей. Я тогда не очень-то серьезно отнесся к ее словам и, вероятно, не узнал бы его, если бы она мне не напомнила. — Выругавшись, Джеб добавил: — Неплохая, однако, штучка, эта индианка. Пришлось все-таки сжечь ее типи, хотя я пообещал не жечь, если она… Нетерпеливо набив грязную руку пьяного Джеба ассигнациями и монетами, Скоффилд сказал: — А теперь рассказывайте! Вы назвали его капитаном Мэттьюзом. Что все это значит? Он был в армии? — А как насчет карманных часов у вас на жилете, которыми вы играете? Уверен, они из чистого золота. Глаза Скоффилда сверкнули гневом и настойчивостью, когда он снял цепь, тянущуюся от петлицы к жилетному карману. Практически швырнув фамильную собственность бостонских Скоффилдов с выгравированной надписью отвратительному Джебу Кэмпбеллу, он закричал: — Ну, говорите же наконец! Медленно улыбнувшись, солдат поманил его пальцем поближе и прошептал: — Ну так вот, сэр, короче говоря, капитан Дэниэл Мэттьюз дезертировал из Седьмого Кавалерийского полка как раз перед убийством на Литтл Бигхорне. Генерал Кастер разделил отряды, и Мэттьюз должен был идти с Кастером. Я был с Рено… но видел, как он уходит, это было ясно как день. — Пососав зуб, он добавил: — Ясно как день, я наблюдал, как большой, отважный капитан Мэттьюз переехал на своем коне через Холм и поехал дальше. Он должен был умереть на Холме вместе с Кастером, а вместо этого сбежал и теперь он счастливейший человек в Дидвуде. Правильно? У Скоффилда так забилось сердце, что, казалось, оно разорвется. Он не знал, плакать ему или смеяться, но чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Он медленно повернул голову и в глубине толпы нашел загорелое, прекрасное лицо Лиса. «Слишком счастливый, — пробормотал наконец Скоффилд и улыбнулся, — но ненадолго…» Глава 28 15-17 сентября 1876 года Увидев на дороге, ведущей к их небольшой группе домов, Лиса на Уотсоне, Мэдди подняла юбки и бросилась ему навстречу. Вид мужа в шляпе с опущенными полями заставил ее остановиться. Как только Лис спрыгнул с Уотсона и поймал Мэдди в свои объятия, она стащила с него шляпу. — Мне это не нравится! — воскликнула она. — Ты скрываешься, дорогой? — Скрываюсь, может быть, слишком сильное слово… но не совсем неточное, — ответил Лис, сухо улыбнувшись, потом отвел Уотсона в простую конюшню, построенную им для Уотсона и лошадей Эвери. Закрыв коня в стойле, предварительно снабдив его свежей водой и едой, он взял Мэдди под руку, и они направились к дому. — Я орудовала булавками и иголками, ожидая тебя с тех пор, как нам стало известно, что генерал Крук со своим отрядом появился на Главной улице, — говорила она. — Как скучно в этом городе быть респектабельной женщиной! У девиц легкого поведения при любом важном событии места в первом ряду, тогда как я изнываю дома, практически умирая от любопытства, потому что должна сохранять свою репутацию! Ну что за вздор! — Насколько я помню, у тебя в июле была возможность подружиться с Гарнет Лумис, но ты не захотела терпеть ее! — Лису так приятно было подтрунивать над женой после всего случившегося сегодня, что ему хотелось, чтобы путь до дома был подлиннее. — Кстати, а где же все? Разве ты единственный член семьи, кто хочет слышать о генерале Круке? Мэдди непринужденно помахала изысканной ручкой. — Твоя матушка с бабушкой Сьюзен по локоть в джеме из диких слив. Я испекла нам пирог и вышла встречать тебя. — Мэдди указала на сосны, разделяющие владения. — Они все в главном доме, заполонили всю кухню. Энни заставила работать даже отца и Бенджамена. Она надела на отца передник! Он засмеялся, представив себе это зрелище, и спросил: — А Улыбка Солнца? — Ну… я думаю, что она куда-нибудь ненадолго удалилась с букварем, и уверена, что она нас не услышит. Но если бы и так, она не поймет, о чем ты говоришь. — Мэдди волновалась все больше: — Перестань задавать вопросы и просвети же меня! — Ладно. — Прислонившись к дереву. Лис рассказал ей о кампании, названной теперь «маршем города» генерала Крука. Он описал больных, деморализованных людей, выживших и пришедших в Дидвуд, и рассказал о речи генерала Крука, в которой тот обещал положить конец набегам индейцев на Черные Холмы. — А еще что? — настаивала Мэдди. Ей хотелось знать, почему каждый раз, когда она встречается с живыми голубыми глазами мужа, тот отворачивается. — Ты слишком настойчива. Это надоедает, — пожаловался он насмешливо-усталым тоном. — Да, да. Продолжай же! — Титус пошел в Большую Центральную гостиницу и пробыл там достаточно долго, чтобы побеседовать кое с кем из окружения генерала Крука. Я слышал, Круку удалось развязать бой близ Слим Батта, и мне захотелось узнать об этом правду, а не пьяные слухи, ходящие по «Бесплодным землям». — Развязывая голубой платок, Лис потер затылок и вздохнул: — Некоторые утверждают, что Безумный Конь был убит, но это не так… хотя остальные погибли в бою несколько дней назад. Глаза Мэдди наполнились горячими слезами. — О Лис, свободных лакота так мало. Почему они не оставят их в покое? — Мы знали, что этим все и кончится: все они будут или загнаны в резервации, или убиты. И, разумеется, Безумный Конь только раздражает армию этими набегами на Холмы. Мы с тобой, может быть, и понимаем, почему он это делает, но этот продолжающийся бунт лишь приведет таких людей, как Крук, к новым боям. — Расскажи, что произошло. Они медленно шли к дому. — Насколько смог узнать Титус, — объяснил он, — самое печальное в том, что в поселке, на который напал Крук, жили индейцы, покинувшие лагерь Безумного Коня за день до этого и направлявшиеся на юг, в агентство. — Боже правый! — остановилась Мэдди. Ужас и печаль были на ее лице. — Сколько… — Не знаю. Титус сказал, что сожжено тридцать семь типи. По-видимому, напавшие солдаты были частью экспедиции, которую Крук послал за пополнением. Командовал ими полковник Миллз. Эти отряды почти умирали от голода, так что, выгнав индейцев лакота из поселка в горы, они решили полакомиться мясом, которое там нашли. А индейцы тем временем послали гонцов к Безумному Коню. Он пришел с парой сотен воинов и атаковал, но солдат было больше, а затем появился и Крук почти с двумя тысячами солдат, и Безумному Коню пришлось отступить. — Голос Диса звучал безжизненно. Он сжал руку Мэдди и продолжил: — Могу себе представить, что чувствовал Безумный Конь, видя, как люди Крука сжигают поселок. Единственное светлое пятно в этом сообщении, что Безумный Конь весь следующий день продолжал нападать на Крука с тыла, пока армия не заняла Холмы. Эти солдаты не могут представить, откуда у индейцев столько винтовок… — Лис выгнул бровь в горьком удовлетворении. — К сожалению, их оказалось недостаточно. — Им известно, сколько людей лакота было убито? — тихо спросила Мэдди. Лис покачал головой: — Убитых и раненых всегда уносят с поля боя, даже рискуя собственной жизнью. — Лис нежно погладил ее по щеке. — Говорят, Крук потерял человек двадцать… и, разумеется, его люди утверждают, что Безумный Конь потерял во много раз больше, но будем молиться, чтобы это было не так. Открыв дверь и войдя в дом, Мэдди и Лис не заметили Улыбку Солнца. Она стояла за стволом одной из сосен между домом и крутым склоном холма, возвышающегося над Дидвудом. Чтобы ее не видели из-за ствола, она тесно прижала к себе свои юбки. Улыбка Солнца тихо рыдала по погибшим, по ее народу. Она понимала по-английски гораздо больше, чем все предполагали, а ее горе и решимость не потускнели, несмотря на вынужденное житье среди белых. Улыбка Солнца прекрасно понимала, что эти люди, особенно ее отец, заботятся о ней, но они никогда не смогут понять ее. Горе, которое она продолжала испытывать из-за смерти мужа, было гораздо глубже, чем они представляли. Ее сердце никогда по-настоящему не успокоится, пока она не отомстит белым за народ лакота и своего мужа, сраженного жадными Синими куртками. А теперь еще некоторые из этих самых Синих курток уничтожили большую часть того, что осталось от ее маленького народа… и пришли сюда. Наконец Улыбка Солнца почувствовала, что Великий Дух не зря привел ее в это место. В черном небе над Дидвудским ущельем сияла полная луна, проливая призрачный свет на поселение. В такие ночи животные становятся беспокойными, а людей мучают ночные кошмары. Лис, откинув во сне стеганое одеяло, покрывавшее их с Мэдди на пушистой перине, по-прежнему держал жену за руку. Ему казалось, что он спит, но сон был неглубоким. И эта лунная, странно теплая ночь как бы снилась ему, а не была реальностью. В части дома, служившей гостиной, раздался звук разбивавшегося стекла, с глухим стуком упавшего на плетеный коврик. Какое-то время Лис отказывался открыть глаза, уверенный в том, что это часть бесконечного, жуткого сна, но Мэдди потрясла его за обнаженное плечо, и он тотчас сел, выпрямившись на постели, встревоженный и полностью проснувшийся. — Мне кажется, кто-то бросил камень в наше окно! — паническим тоном прошептала Мэдди. — Оставайся здесь! — он толкнул ее на подушки и повелительно посмотрел на нее сверкающими глазами: — Не двигайся! — Он протянул руку к брюкам, висевшим на спинке ближайшего стула, и натянул их. Затем он зажег масляную лампу и прошел с ней по дому, пока не нашел разбитое окно и камень, лежащий на коврике среди осколков стекла. Возле своего любимого кресла он нашел пару мокасин, которые на этой неделе подарила ему Улыбка Солнца. Он надел их и ступил на коврик, чтобы поднять камень, вокруг которого было намотана веревка, прижимающая смятый лист бумаги. При мерцающем свете лампы Лис отвязал бумагу, развернул ее и прочел: «Дорогой капитан Мэттьюз. Вы действительно думаете, что можете выйти сухим из воды, дезертировав из Седьмого Кавалерийского полка как раз перед битвой на Литтл Бигхорн? Это было постыдное зрелище, когда вы уезжали верхом тогда, когда мы готовились отдать свою жизнь. Боюсь, капитан, прошлое настигло вас, и теперь вы заплатите сполна. Если вы не хотите, чтобы весь Дидвуд узнал ваш позорный секрет, принесите пять тысяч долларов золотом к могиле Бешеного Билла Хиккока на кладбище. Я буду ждать вас в пять часов пополудни завтра, 16 сентября. За сим остаюсь бывший товарищ по оружию». Выглянув в окно и убедившись, что поблизости никого нет. Лис отнес записку к постели. — Кажется, меня шантажируют, — кисло сказал он жене, — но не скажу, чтобы это меня удивило. — Дай посмотреть! — Мэдди переместилась на край постели и внимательно прочла записку, а Лис светил ей лампой. Закончив читать, она заставила себя оставаться спокойной. — Лис, у тебя есть хоть какое-нибудь предположение, кто бы это мог быть? Он пожал плечами. — Это может быть кто угодно. Меня не удивляет, что кто-то из Седьмого, оставшийся в живых на Литтл Бигхорн, присоединился потом к силам генерала Крука. Крук сражался с чейеннами и лакота на Розовом Бутоне в середине июня, как раз перед моим прибытием, и именно Круку было поручено преследовать Сидящего Буйвола после Литтл Бигхорн. Вероятно, некоторые из тех, кто видел, как погиб Кастер, стремились отомстить индейцам и пошли за Круком. — В голосе Лиса послышалась нотка удовольствия: — Сидящий Буйвол, разумеется, в конечном счете бежал в Канаду… и, кажется, даже Смил Батт нельзяназвать решительной победой армии. Безумный Конь еще жив и не покорен… а Крук не захватил в плен еще ни одного сиукса. — Лис, я знаю, что вы, мужчины, более легко относитесь к таким угрозам, — немного нетерпеливо перебила его Мэдди, — но, если отвлечься от Крука и Безумного Коня, что мы будем делать? Он сорвал с себя брюки и прыгнул в постель, сгребая ее в свои объятия: — Ничего, дорогая! Совсем ничего. — Но… — А какой у нас выбор? Я, разумеется, и помыслить не могу о том, чтобы выполнить требование этого человека, не только потому, что это бросает вызов моей чести, но и потому, что этот шантаж никогда не кончится. Последуют новые угрозы и новые требования. Только Кастер мог бы подтвердить, что я не дезертировал, а убить шантажиста я не могу. Даже если бы я счел это приемлемым решением, это было бы ненадолго. Всегда кто-то выползет из-под скалы, угрожая выдать мой секрет. — Лис нежно ласкал ее лицо и волосы. — В секретах есть какой-то яд. Я устал скрывать свое прошлое. Мне только жаль, что тебе причинит боль то, что произойдет дальше. Мэдди вцепилась в него, со слезами целуя его в губы. — О Лис, я так горда, что я твоя жена! Я люблю тебя всем сердцем и буду рядом с тобой, что бы ни уготовила нам жизнь! Потом они лежали вместе, уютно прижавшись друг к другу, словно одно целое, Мэдди наслаждалась светом их любви. — Может быть, это и наивно, — сказала она, — но я действительно верю, что Бог намерен сделать наш брак плодовитым и счастливым, если мы будем жить как полагается. Ему с самого начала было известно, почему ты поступаешь именно так, в том числе и на Литтл Бигхорн, и я не верю, что Он заставит нас страдать, в то время как вознаграждение достанется тем, кто причинил нам зло! Лис обвил руками ее гибкое тело, поцеловав изгиб ее шеи. — В глубине души я тоже в это верю, — тихо произнес он с легкой иронией. — Мне приходится в это верить! Грэхем Скоффилд вскочил при первом же стуке в дверь его номера в Большой Центральной гостнице. Под его глазами лежали глубокие тени, а одежда была непривычно неопрятна. Он распахнул дверь и затащил в комнату Джеба Кэмпбелла. — Где вы были? — сердито проворчал он. — Уже восемь часов! — В чем дело? Боитесь, что я удрал с деньгами? Джеб был почище, чем тогда, когда появился в Дидвуде впервые, но все же от него дурно пахло. Новая одежда, которую ему дал Скоффилд, была уже измазана табачным соком, он почесывался, что свидетельствовало о том, что поход в баню не избавил его от паразитов в волосах и бороде. — Вы уверены, что написали в записке про кладбище? — настойчиво спрашивал он Скоффилда, оглядываясь по сторонам в поисках виски. — Ну конечно же я написал! Если бы вы умели читать, вы бы сами увидели это, дурачина! — Молодой человек был на грани истерики: — О чем вы говорите? Где деньги? — Он не пришел! — Кэмпбелл выпил полстакана виски, пососал сломанный зуб. — Нет никаких денежек! Скоффилд опустился на шаткий стул, провел рукой по светлым волосам и покачал головой из стороны в сторону. — Но вы же сказали, что видели, как Лис поднял камень с запиской этой ночью, — завопил он. — Он должен был прочесть ее! Даже если он достаточно глуп, чтобы проигнорировать эти угрозы, его жена не допустила бы, чтобы драгоценная репутация ее мужа была запятнана! Как он мог… ничего не предпринять? — Я понимаю. Я уж думал, он придет и пристрелит меня или что-нибудь в этом роде. — Джеб выпустил изо рта дым и снова наполнил стакан. Ему было трудно без смеха смотреть на Скоффилда, потому что у джентльмена волосы стояли дыбом. — Может быть, нам похитить его жену, показать ему, что с нами шутки плохи? Я видел, как она лежала в постели. — При этом воспоминании он облизнул треснувшие губы: — Я бы не прочь позабавиться с ней, могу вам признаться! — Замолчите! Мне все равно, что вы сделаете с Лисом чтобы получить эти деньги, но жену его не трогайте, ясно? Скоффилд уже решил, что, когда этот эпизод закончится, он избавится и от Лиса, и от Кэмпбелла. Джеб Кэмпбелл появился в Дидвуде в идеальный момент, чтобы за него разделаться с Лисом, но с Джебом он расправится сам. Не должно остаться никого, кто бы связывал его с этим грязным делом. А когда все будет закончено, он будет иметь дело с Мэдди… и состоянием, которое она унаследует как вдова Лиса. План был настолько соблазнителен, что его сердце колотилось каждый раз, когда он обдумывал его детали. Проблема заключалась только в том, чтобы настропо-лить этого невежественного, омерзительного болвана пустить кровь Лису. — Мне хочется есть, — пожаловался Джеб. — Я пошлю вас вниз с достаточным количеством золотого песка, чтобы вы могли насладиться самыми роскошными блюдами тетушки Лу Марчбэнкс, дорогой мой человек, но сначала мы должны решить, что делать дальше. Грэхем вышагивал перед столом, время от времени поглядывая на черновики письма к Лису. — А чего делать-то? — Вот что, Джеб, я думаю, нам следовало бы зацепиться за наш первоначальный план. Я вам говорил, что от миссис Мэттьюз могу получить даже больше денег, но она не должна заподозрить, что это моих рук дело — Он подождал, пока Кэмпбелл несколько смущенно кивнул, но ему стало ясно — Джеб не хочет принимать этот план. — По-моему, единственное, что нам осталось — это чтобы вы встретились лицом к лицу с Мэттьюзом в его доме. Разве ваша кровь не закипает от мысли, что, несмотря на его бегство от битвы, его почитают в этом городе как выдающегося гражданина? Разве справедливо, что истинный герой, как вы, вынужден был есть мясо собственного коня и целыми днями идти по грязи под дождем, чтобы попасть сюда… в то время, как Лис живет в роскоши, сладко ест и спит с этой прекрасной женщиной? — Нет, это несправедливо, — согласился Кэмпбелл. — Разумеется! А как вам нравится эта индианка из племени сиуксов, которую он привез жить в свой дом? Он ездил в их поселок и якшался с самим Безумным Конем, прежде чем привезти ее сюда и подвергнуть город опасности ее присутствия! Скоффилд продолжал свои напыщенные речи, пока у Джеба Кэмпбелла не покраснело лицо от оскорбления и ревности. Достигнув этого, светловолосый джентльмен из Бостона остановился перед кавалеристом и тихо произнес: — Неужели мы позволим такому человеку проигнорировать нас? Он думает, что ему не придется отвечать ни перед кем! Так вот, завтра утром вы преподадите Дэну Мэттьюзу урок, который он не забудет… а после того, как он отдаст вам все до последних десяти центов и будет умолять вас о пощаде, как умоляли индейцев люди Кастера, вы покончите с ним. Потом мы разделим деньги в вашу пользу, я дам вам коня, и вы уедете богатым человеком. Никто и понятия не будет иметь, кто убил Дэниэла Мэттьюза. Да и как это может стать известным? О вас никто не слышал в его семье. Кэмпбелл кивнул и сплюнул табачный сок в кувшин с водой. — Да. Знаете, это звучит забавно. Может быть, я убью и эту глупую индианку, уж если займусь этим. — Он помолчал. — Мне он никогда не нравился. Я еще в Монтане догадался, что он любитель индейцев, и он всегда вел себя так, будто он лучше нас, остальных. Стараясь не выдавать своего возбуждения, Скоффилд прошептал: — Так что, решено? — Конечно. Я позабочусь о нем, только достаньте мне большое ружье! Когда Джеб Кэмпбелл спустился поужинать, Грэхем от радости сделал тур вальса в своем гостиничном номере. Не в состоянии уговорить Мэдди забрать всех членов семьи и покинуть Дидвуд, пока он не будет уверен, что опасность миновала, Лис решил остаться дома и охранять их всех. Ситуация была сложной, потому что ни он, ни Мэдди не хотели, чтобы все узнали, что у Лиса в Дидвуде появился враг. Подумав, они сказали семье, что вместе с Титусом ждут подвоза материалов для строительства лесопилки и поэтому Лис может несколько дней отдохнуть. В один из дней бабушка Сьюзен приготовила горшок картофельного супа, приправленного ломтиками бекона, и все семейство в полдень собралось вокруг длинного стола в кухне Эвери. Стивен понемногу восстанавливал свои силы и теперь обедал со всей семьей, сидя между Улыбкой Солнца и Энни Сандей. Энни заставила его плотно поесть и выпить чай с медом, который она ему сама назначила. Мэдди только изумленно смотрела, как он подчиняется Энни, краснея от удовольствия и внимания. А бабушка Сьюзен многозначительно шевелила бровями, поглядывая на внучку, улыбавшуюся ей в ответ. Лис смеялся над шалостями Бенджамена, болтал с остальными, словно его ничто не тревожило. Говорили о том, что скоро будет подписан договор, по которому Черные Холмы официально перейдут к белым, и Лис сообщил новость, что капитан Джек Кроуфорд стал разведчиком у Крука. Затем легкомысленным тоном он заявил, что Уотсон, кажется, подружился с новым мулом Титуса. Сьюзен обносила домочадцев пирогом с дикими сливами, коща всех внезапно всполошил звук выстрела. Все застыли в ожидании. Лис с нежной галантностью прижал руку Мэдди к губам, глядя на нее из-под ресниц. — Дорогая, держись, — прошептал он и обратился к семье: — Посмотрю, что произошло. Предлагаю всем оставаться здесь, пока я не вернусь. — Встав, он улыбнулся, глядя в тревожные глаза Мэдди, поцеловал мать в голову и вышел. Пройдя через заднюю дверь, Лис обошел дом и проверил, не прячется ли кто-нибудь за соснами. Именно там он и обнаружил человека, похожего на сумасшедшего. Тот стоял перед его домом, держа в руке новенький сверкающий, шестизарядный револьвер. — Чем могу быть полезен? При звуке голос Лиса Джеб развернулся, и на лице его отразились одновременно гнев, ликование и ужас. — Ну, ну, да это же капитан Мэттьюз! Вы неплохо смотритесь для обыкновенного труса, не так ли? — Я бы не стал представлять это именно в таком свете, — заметил Лис. Когда он пристально вглядывался в человека, в его памяти что-то щелкнуло, и его губ коснулась мрачная улыбка: — А… Кэмпбелл, да? Как вам удалось найти меня в Дидвуде? Джеб пожал плечами: — Это долгая история, а у меня мало времени на таких, как вы. Индианка в Слим Батте сказала мне, что вы здесь. Вы должны были что-то сделать, чтобы чертовски разозлить мисс Убегающую, потому что она разыскивает вас, капитан! Когда она сказала мне ваше имя, я понял, о ком речь. Я видел, как вы уезжали верхом в день событий на Литтл Бигхорн… но я не знал, куда вы уехали, пока эта индианка не сказала мне. — Он поднял револьвер и направил его на Лиса. — Ну, а теперь вы дадите мне деньги, которые я у вас просил раньше. Мне не слишком повезло, когда я ждал вас на кладбище последней ночью, а вы не пришли! Эти несколько недель с убийством индейцев по всей Монтане и Лакоте, съедением моего коня, чтобы остаться в живых, и походом в Черные Холмы под грозовым дождем для меня были довольно противными. Я мог бы провести эту ночь получше, чем сидеть и ждать вас! — Джеб замолчал, чтобы пососать зуб и сплюнуть струю табачного сока сквозь щель. — Кто вас на это подстрекнул? — спросил Лис. — Не понимаю, о чем вы говорите. — Так вот, вам придется сказать вашему другу, кто бы он ни был, что никаких денег не будет. Вам не удастся шантажировать меня, рядовой Кэмпбелл! — Лис подумал, не объяснить ли ему, что он не дезертировал, но понял, что это будет напрасная трата слов. Джеб все больше и больше наливался краской, услышав решительный отказ. Схватив револьвер обеими руками, он зарычал: — А, так вы не будете платить, так? Тогда я вас сейчас убью, так как вы должны были быть убиты вместе с Кастером, и возьму ваши деньги с индианкой в придачу! — Вы в самом деле застрелите безоружного человека? — спросил Лис, зная ответ и, тем не менее, как ни странно, не боясь. — Застрелю, черт возьми! Трусы, вроде вас, заслуживают смерти. Я делаю благодеяние для этого города! — Прищурившись, глядя на Лиса налитыми кровью глазами, он направил на него револьвер и приготовился нажать курок. Бумм! На весь каньон, как эхо, раздался грохот винтовочного выстрела. Джеб Кэмпбелл уронил револьвер, опустил глаза и успел увидеть струю крови, бьющую из того места, где у него был желудок. Лис обернулся, ожидая увидеть Стивена или Мэдди, но вместо них он увидел Улыбку Солнца с винтовкой Эвери в руках. Она решительно и удовлетворенно смотрела на мертвое тело, растянувшееся во дворе. Из дома выскочили все, и Мэдди, увидев, что произошло, разрыдалась. — Для всех нас это было полной неожиданностью, — говорила она Лису, крепко прижавшему ее к себе. — Мы все собрались у окна кухни, стараясь разглядеть сквозь сосны, что происходит, а Улыбка Солнца, по-видимому, тихонько выскользнула из дома, взяла в спальне отца винтовку и вышла в переднюю дверь. Мы пришли в ужас, увидев ее около сосен, целящуюся из ружья… — Улыбка Солнца спасла мне жизнь, — сказал Лис, глядя на женщину лакота. — Спасибо тебе! — Это… справедливость… за моего мужа… за моего… народа, — ответила она на ломаном английском. В первый раз они услышали от нее целую фразу. — А теперь… я должна… уходить. — Она одарила горько-виноватой улыбкой отца, Энни Сандей и всех остальных: — Вы были… добрые… ко мне… но это… не мой народ. Я должен… с моим… народом… быть. Лис тем временем опустился на корточки перед безжизненным телом Джеба Кэмпбелла. Из кармана его брюк он вынул золотые карманные часы и внимательно рассмотрел их. Все встало на свои места. В эту ночь все ждали Лиса, хотя Мэдди предпочла бы поговорить с ним наедине в их собственном доме. Войдя в гостиную Эвери, он обратил внимание на разожженный камин. Улыбка Солнца в своем мягком, вычищенном платье из оленьей кожи, с волосами, заплетенными в две длинные косы, выглядела очень довольной. По-видимому, она была готова немедленно уехать. Бенджамен в купальном халате прыгал по всему дому, как обезьянка, возбужденный разыгравшейся драмой, сердясь, что пропустил зрелище убийства негодяя Улыбкой Солнца. Однако когда Лис появился в доме, Сьюзен схватила внука за ворот и притянула к себе на маленький диванчик. Стивен приветствовал зятя, Энни Сандей еле удерживалась, чтобы не броситься к нему, а Мэдди была счастлива, когда он сел на стул и посадил ее к себе на колени. По выражению его точеного лица она поняла, что опасность миновала. Больше всего ей хотелось сейчас же забраться с ним в постель. — Что случилось? — Все они, казалось, заговорили одновременно, и Лис засмеялся. — Я нашел Сета Бьюллока, нашего нового шерифа. Он не мог поверить, что все это задумал Грэхем Горацио Скоффилд Третий, но согласился пройти вместе со мной в номер Скоффилда. Лис улыбнулся, когда Мэдди обвила руки его шею и взъерошила длинные волосы. — Хотел бы я, чтобы вы видели лицо мистера Скоффилда, когда он открыл дверь и увидел меня! — Как вы доказали, что он в этом замешан? — спросил Стивен. — Для нас вполне достаточно и карманных часов, но… — Я показал Сету записку, заметив, что для такого неграмотного парня, как Джеб Кэмпбелл, было бы невозможно составить такое письмо. Но Скоффилд сам сделал за нас все остальное. На письменном столе в его номере были разбросаны черновики разных вариантов письма. — Лис пожал плечами: — Мне жаль, но я вынужден сообщить, что на безупречном фамильном древе бостонских Скоффилдов теперь завелся паразит. Сейчас, когда мы разговариваем, Грэхем находится в тюрьме, откуда его препроводят в Янктон, где и будут судить за различные преступления. — Когда я могу идти? — тихо спросила Улыбка Солнца. Все повернулись к ней. В глазах Стивена читалось горькое сожаление. — Кому-то придется тебя отвезти, — сказал он. — Ты хочешь поехать в агентство? Я не могу суверенностью сказать, каковы там сейчас условия, но слышал, что там не будут кормить, пока твой народ не согласится отдать Черные Холмы. Наше правительство делает ужасную вещь, дорогая, а я не хочу, чтобы ты страдала… — Договор будет подписан, — ответила она. — Приближается зима. Моему народу придется торговать своей землей за еду. Какой еще выбор дали нам белые? — Улыбка Солнца была тверда в своем намерении. — Лучше, если я поеду в центр. Я смогу научить мой народ многим обычаям белых людей. Наша жизнь теперь изменилась… навсегда. Я никогда не смогу быть такой, как была когда-то… Наступило королеве молчание, после чего Энни Сандей произнесла: — Стивен, по-моему, нам следовало бы поделиться со всеми нашей новостью! — Она говорила робко и почти застенчиво. — Вероятно, мы можем сами отвезти Улыбку Солнца… — Да! — воскликнул он, оживившись: — Превосходно, дорогая! — Стивен встал, оглядел всех присутствующих и сказал: — Я хочу сообщить вам всем, что Энни оказала мне огромную честь, согласившись стать моей женой. Мы намерены пожениться как можно скорее и отправиться в свадебное путешествие на Восток. Зиму мы проведем в Вашингтоне и в Филадельфии. Когда стих хор удивленных вопросов и поздравлений, все согласились, что Стивен и Энни проводят Улыбку Солнца через Черные Холмы в агентство по Делам индейцев на северо-западе Небраски. Оттуда они продолжат свой путь по реке, а затем по железной дороге. Дискуссия началась по поводу приглашения Сьюзен и Бенджамену присоединиться к новобрачным, но они оба отказались. У Бенджамена здесь уже появились новые друзья, и, как твердо заметила Мэдди, ему не следует пропускать занятия в школе, а Сьюзен уныло заявила, что она слишком стара, чтобы после дороги в Дидвуд предпринимать еще одно путешествие по Америке. Изменения в их жизни произошли так неожиданно, что у Мэдди кружилась голова. Сначала шокирующий Дидвуд и возможность снова узнать отца. Затем ей пришлось привыкать к новому положению жены, к дому, в котором она с ним жила, и к присутствию Энни Сандей и Улыбки Солнца. А теперь снова все меняется! Когда они с Лисом встали, чтобы идти домой, и она наклонилась к бабушке поцеловать ее и пожелать спокойной ночи, Сьюзен морщинистой рукой похлопала ее по щеке. — Мы прекрасно здесь перезимуем, вы с Лисом и мы с Бенджаменом. — Старушка чуть заметно подмигнула: — Если честно, я хочу немного мира и покоя… а когда эти двое вернутся из свадебного путешествия, я перееду в этот милый коттеджик! Мэдди посмотрела на отца и поняла, что настоящая причина ее тревоги — страх, сидящий в ней с детства, что он может не вернуться. Стивен встретился с ней взглядом умоляя подойти к нему. Когда она очутилась в его объятиях, Мэдди подумала о том, какие бурные, беспокойные недели они прожили начиная с июля. Столько перемен со времени ее знакомства с Дидвудом! — Мадлен, твоя мать гордилась бы тобой, будь она здесь, — нежно проговорил Стивен. — Я не уверена в этом, — покраснела Мэдди. — В эти дни я не очень-то была похожа на леди, которой она меня воспитала, но была гораздо счастливее, чем когда-либо. И это не только потому, что я полюбила Лиса. Я счастлива потому, что наконец-то поняла, что соблюдение внешних приличий с тем, чтобы жить «как полагается» еще не гарантирует глубокого сердечного счастья. Мне понадобилось приехать в Дидвуд, чтобы понять это. — Дорогая, ты помнишь, как ты обычно называла меня, когда была совсем маленькой? — Печально улыбнувшись, Стивен добавил: — Я понимаю, ты с ранних лет приобрела чувство собственного достоинства, но, вероятно, не забыла… — Папой, — приглушенно прошептала она. — Я обычно называла тебя папой… На какое-то мгновение у Стивена Звери сжалось горло, и он замолчал. — Да, именно так. Как я любил, когда ты звала меня папой! Как мне нравился свет в твоих глазках, Мэдди, дорогая! Не хочешь ли ты снова называть меня так, когда мы с Энни весной вернемся домой и останемся здесь до конца наших дней? С глазами, полными слез, Мэдди кивнула. Она вдруг поняла, что вновь обрела невинное доверие к отцу, которое испытывала в детстве. — Да, папа… Вскоре Лис с Мэдди шли вдоль сосен к своему дому. Радость, переполнявшая сердце Мэдди, была так сильна, что ей пришлось остановиться и на мгновение закрыть глаза. У них над головой и над Дидвудским ущельем сияла полная, ясная луна, а небо было усыпано блестящими звездами. Лис сзади обнял ее и прижался щекой к ее шелковистым волосам. — В один прекрасный день, Огненный Цветок, я построю на этом месте тебе прекрасный дом, — произнес он тихим голосом. — Это будет дом, в котором ты сможешь осуществить все свои мечты. У нас будет каменная крыша и музыкальная комната, полированные панели из экзотических деревьев на стенах и ванна, расписанная золотом, в которой мы сможем поместиться вдвоем и в которой будет вдоволь горячей воды… У тебя будет собственная библиотека… и большая веранда с качалкой и плетеной мебелью! Уловив его мечтательный голос, Мэдди прижалась к нему. — Не забудь о садах! — подразнила она его. — Мы привезем деревья и цветы из Кью Гарденс в Лондоне, — торжественно пообещал Лис. — Знаешь, что здесь самое лучшее? — Мэдди повернулась к нему лицом и прижалась к его крахмальной рубашке. — Я жду, что ты мне скажешь, любимая! — Самое лучшее, что мы будем так же счастливы, будет у нас этот дом, сад, ванна и качалка на веранде или нет. Нам нужна только наша постель с периной и нужно быть все время вместе! — И мы можем быть вместе всегда! — закончил Лис. При свете звезд он поднял Мэдди с земли и держал ее целую минуту… прежде чем запечатлеть на ее губах поцелуй, еще более сладостный, чем прежние. Послесловие Будьте уверены, дорогие читатели, что я стремилась в этой книге к исторической точности и тщательно проверяла часто сомнительные источники, касающиеся истории Дидвуда и Черных Холмов. Я с большим удовольствием читала личные воспоминания (часто записанные с устных рассказов) о жизни Дидвуда в 1876 году, о последней стоянке Кастера и рассказы тех, кто знал Безумного Коня или Бешеного Билла Хиккока, но, разумеется, все воспринимала критически. Для меня важно было сделать моих персонажей живыми, но я считаю историческую канву двигающим моментом моих романов и уверена, что было бы обманом перекраивать реальные факты. Кроме того, зачем приукрашивать события того лета: Кастер на Литтл Бигхорн, появление в Дидвуде Бешеного Билла Хиккока и Горе-Джейн, убийство Хиккока, визит Безумного Коня с его людьми в Бир Батт, смерть проповедника Смита и «марш голода» отрядов генерала Крука, в том числе и битву на Слим Батте, который закончился (где же еще?) в Дидвуде? Я следовала достоверным датам настолько точно, насколько смогла проверить их по разным источникам. Сведения о битве на Литтл Бигхорн действительно достигли Дидвуда 20 июля. Сол Стар и Сет Бьюллок появились в городе только первого августа, за день до смерти Хиккока, генерал Крук произнес свою речь с балкона Большой Центральной гостиницы 15 сентября, и так далее. Большинству из нас известно, что народ лакота не распрощался со своими землями в те месяцы, в которые это событие происходит в книге. Черные Холмы были переданы белым в октябре, а договор был ратифицирован в феврале 1877 года. Той весной Безумный Конь повел в Кэмп-Робинсон, штат Небраска, последнюю тысячу индейцев, продолжавших борьбу против жизни в резервациях. У него не осталось выбора, потому что его люди умирали от голода и их преследовали, как буйволов, которые когда-то давали им все необходимое для жизни. Вскоре после своего появления в крепости белых Безумный Конь был убит в схватке с солдатами, пытавшимися арестовать его. Век славы народа лакота на Великих Равнинах закончился. Сейчас я пишу еще одну книгу — историю дочери Лиса и Мэдди, Шелби Мэттьюз и ее приключения в Кори, родном Городе Буффало Билла, штат Вайоминг. Наш герой, Джеффри Уэстон, пятнадцатый граф Сэндхерст, направляется в Коди по приказанию самого Буффало Билла во время его тура по Англии со своим Диким западным шоу. Эта книга полна забавных приключений, и я продолжаю работать над ней! Спасибо вам за вашу постоянную поддержку и письма со всего мира! Они значат для меня больше, чем вы можете себе представить, и мне очень важно знать, что вам нравится больше всего. Джим, Дженни и я шлем вам самый сердечный привет. Синтия Райт Хант Эльк Пойнт, Южная Дакота